ил, но после столкнулся с абстрактными понятиями, где не помогали даже простенькие иллюстрации. Манс вскоре тоже заметил это досадное затруднение в обучении, а потому жестами попросил профессора подождать и ушел из библиотеки. Вернулся он с толстой потрепанной книгой на изегоне, из которой торчало огромное количество листков и закладок, углы ее были потерты, а обложка частично отсутствовала, словно кто-то со злости поглумился над этим манускриптом.
Однако когда преподаватель открыл принесенную Мансом книгу, то понял, насколько в действительности была ценна эта вещь. Даже несмотря на то, что все свободное место каждой страницы было исписано или изрисовано беспорядочными заметками, Ашарх догадался, что начало монументального труда представляло собой подобие букваря. К небольшим, но понятным рисункам вели стрелки и были подписаны крупные отдельные иероглифы. Полистав ветхий том дальше, профессор сделал вывод, что книга являлась чем-то вроде пособия по поведению для детей. Конечно, текст Аш разобрать не смог, но иногда встречались понятные иллюстрации, означавшие самые разнообразные вещи: жесты приветствия, молитвенные позы, правила приличия за столом и целые разделы, посвященные поддержанию пристойного внешнего вида.
С книгой обучение пошло быстрее. Иллюстрации хорошо помогали пополнять словарный запас Манса, и уже ближе к вечеру юноша начал говорить свои первые простейшие предложения и словосочетания на залмарском языке. В целом Ашарх был доволен, что за один день ему удалось достигнуть такого прогресса, хотя до полноценного общения еще, конечно, было далеко. Хетай-ра тоже был уставшим, но счастливым, ему такое времяпрепровождение пришлось по душе. Он записывал несложные транскрипции каждого нового слова, так что к концу многочасового занятия Манс обзавелся собственным словариком, куда неустанно заглядывал.
Где-то ближе к ужину в библиотеку после вежливого стука заглянула Дайва, молодая прислужница Мерионы, которая принесла для юноши маленькую аккуратно сложенную записку. Сын матриарха спешно раскрыл лист пергамента и вчитался в текст, но уже буквально через пару секунд разгневанно скомкал послание и бросил на пол, ругаясь себе под нос на изегоне. Дайва молча подобрала смятую записку и удалилась из комнаты так же тихо, как и пришла. Аш смотрел на разыгравшуюся перед ним сцену с интересом, но Манс не стал ничего ему объяснять, да он бы и не смог. А вот настроение юноши стало гораздо хуже, и он погрузился в мрачную задумчивость.
***
Лантея без остановки брела по песчаным дюнам. Однообразные золотистые гребни поднимали девушку к самому солнцу, чтобы потом опустить ее к подножию очередного холма. Воздух был раскален настолько, что каждый вдох давался с трудом. Хетай-ра замотала лицо платком, оставив только узкую щель для глаз, но в рот и нос все равно постоянно попадал вездесущий песок. Бескрайние пустыни тянулись до самого горизонта, а Третий Бархан давно остался где-то позади.
Лантее пришлось идти пешком, так как рядом с городом сольпуги не рыли свои норы, а почти целый день добираться до предгорий Мавларского хребта только ради ездового паука показалось хетай-ра неразумной тратой времени. Ей вполне могло повезти, и если где-нибудь на своем пути она бы высмотрела норы сольпуг, то непременно заарканила бы одну, но пока что богиня ей не особенно благоволила. И все, что оставалось дочери матриарха, – это шагать дальше, постоянно осматривая песок. Каждая неясная тень растения заставляла сердце девушки застывать в робкой надежде, но ее всякий раз ждало только разочарование: чаще всего это были обыкновенные высохшие кусты джантака или перекати-поле.
И никакого намека на цветок пустыни.
Бурдюк с водой, приятно оттягивавший пояс, давал Лантее надежду продержаться под солнцем около недели. Если бы ей удалось найти хотя бы один из действующих колодцев, то можно было рассчитывать на целых две недели. Больше она бы не выдержала: питаясь одними корнями растений, кактусами и случайно пойманными птицами или тушканчиками, невозможно было провести в пустынях Асвен много дней.
Солнце уже медленно клонилось к горизонту, и девушка наконец решила устроить небольшой перерыв, спрятавшись в тени высокой дюны. Она с наслаждением вытянула уставшие ноги, стянула с головы платок и отерла вспотевшее от зноя лицо. Облизнув высохшие губы, хетай-ра сняла с пояса бурдюк и сделала один небольшой глоток. Но практически сразу же сплюнула воду на песок. Она оказалась соленой.
Лантея издала протяжный жалобный стон, закрыв лицо руками. Как она могла довериться матери и сестре в такой момент и принять из их рук этот бурдюк?! Нельзя было даже надеяться на то, что ей позволят так легко и просто пройти испытания. А ведь всего лишь надо было лишить ее жизненно необходимой в пустынях воды в надежде на то, что младшая дочь признает поражение и вернется домой с позором. Выжить в пустынях даже пару дней, иссыхая от жажды, невозможно.
Девушка вылила соленую воду, с горечью наблюдая за тем, как ручейки влаги весело бегут по песку. Хорошо, что она хотя бы не приняла нож из их рук, он наверняка оказался бы подточенным или просто тупым. Вот только теперь ее срок пребывания в пустынях ограничивался тремя днями. Если бы она нашла действующий колодец, то это можно было бы посчитать настоящим благословением богини, а пока ей оставалось лишь перебиваться сочными плодами опунции и надеяться на лучшее. Но о том, чтобы возвращаться в Бархан, не было даже мысли. Это автоматически засчитанное поражение в испытании, что до конца жизни лишило бы ее права голоса.
Лантея тоскливо посмотрела себе за спину, ощущая в груди нараставшее негодование. Там, далеко позади, остался Ашарх. Окруженный врагами, он был совершенно один в чужом городе, ожидая ее возвращения с победой. Сила всегда рождается из боли и превозмогания. И Лантее это хорошо было известно. Если бы она позволила себе сдаться в тот момент, позабыв о гордости и своих чаяниях, то вряд ли когда-нибудь сумела бы себя простить за такую слабость. Ей нужно было идти вперед, даже если она не желала этого, даже если ей грозила мучительная смерть под раскаленным солнцем. Она должна была шагать дальше. Ради себя, ради своего народа и ради друга, которого просто не могла подвести.
Хетай-ра поднялась на ноги, упрямо сжала губы и направилась вперед, внимательно осматривая песок у себя под сапогами.
***
Ночью Аш проснулся от небывалой жажды, из-за которой его язык разбух и прилип к небу. Он прислушался к сиплому дыханию Манса, раздававшемуся из противоположного конца комнаты, и, отодвинув край полога, потянулся к кувшину с водой, стоявшему на тумбе. Пока преподаватель жадно пил, его внимание привлек странный отблеск в углу помещения, который он раньше никогда не замечал. При приглушенном зеленоватом свечении насекомых, запертых в стеклянных фонарях, можно было разглядеть две неясные точки, блестевшие в полумраке. Но когда эти точки неожиданно сдвинулись и остановились четко на Ашархе, то профессор испуганно вскрикнул.
И в эту же секунду к нему молниеносно устремилась чья-то тень.
– Манс! – это было единственное, что успел выкрикнуть преподаватель, прежде чем полуночный гость, чьи глаза и мерцали в темноте, оказался у его кровати.
Рука сама нырнула под подушку, где лежал отравленный нож, что Лантея отдала своему спутнику перед уходом. Тень, оказавшаяся худощавой фигурой в черных одеждах, вооруженная двумя стилетами из кости, пригнулась и быстро вскочила на кровать Аша. Но профессор, не медля ни секунды, сразу же обрушил мощный удар ногами на колени противника, и тот, не ожидавший подобного отпора, мгновенно упал на каменный пол. Однако гибкий силуэт поднялся достаточно быстро, словно и вовсе не почувствовав этого толчка. Но предупреждая его следующую атаку, наперерез противнику с воинственным кличем бросился проснувшийся из-за оклика Манс, одетый в одно исподнее и вооруженный лишь своим стеклянным кинжалом.
Ашарх выбрался из постели, напряженно наблюдая за развернувшейся перед его глазами нешуточной схваткой. Преподаватель нервно сжимал нож Лантеи в потных ладонях и лишь выжидал момент, когда сможет нанести хотя бы один удар по противнику. Но Манс и неприятель, сжатые как пружины, безостановочно кружили напротив друг друга, делая быстрые выпады своим оружием и мгновенно уворачиваясь от ответных ударов. Их движения были похожи на ритмичный танец, в который невозможно было вмешаться.
Темный гость сделал обманный выпад, вынуждая Манса инстинктивно выставить защиту на правый бок, а сам в это время нанес сильный удар ногой под ребра открывшейся левой стороны. Юноша со стоном отлетел в сторону, глухо ударившись о край кровати. Но через секунду он уже поднялся на четвереньки, тяжело кашляя и пытаясь восстановить дыхание. В это время неприятель бросился к обескураженному Ашарху, у которого от неожиданности и животного страха мгновенно подкосились ноги. Профессор неловко упал на колени в самый последний момент перед нападением, из-за чего убийца, не успев вовремя сменить траекторию, нанес лишь размашистый удар по воздуху, вспоров пустоту. Но Аш быстро взял себя в руки, чувствуя огонь, закипавший в крови: он лежал практически в ногах у противника, испуганный, но не сломленный, имея в запасе выигранные доли секунды.
Аш успел нанести ровно один четкий удар по внутренней стороне бедра темной фигуры.
Порез получился неожиданно глубоким. Лезвие вспороло кожу до самой кости, не встретив никакого сопротивления. Кровь быстро начала сочиться из раны, а враг, оглушенный резкой болью, приглушенно вскрикнул, прыжком ушел в сторону и почти сразу же со стоном осел на пол. Раненая нога не смогла вынести такой нагрузки и подкосилась в самый важный момент.
Манс, за несколько мгновений пришедший в себя после мощного удара под ребра, тотчас подбежал к противнику, но в последнюю секунду растерянно остановился. Яд, который был на клинке Аша, уже начал действовать: неприятель, зажимавший глубокую кровоточащую рану, начал сипеть и хрипеть, иногда срываясь на скулеж. Его ноги бились в судорогах, пока он не упал на спину, дрожа уже всем телом, будто в лихорадке. А через десять секунд он замер, неестественно вытянувшись и выронив свое оружие.