Однако неожиданно Лантея обратила внимание на странное явление: с северо-востока вдоль предгорий шла песчаная буря, которая затмила собой весь горизонт. Тонны песчинок поднимались густым облаком к самым небесам и зависали в воздухе без движения. Будто кто-то невероятно могущественный просто взял и отсек часть мира пеленой песка. И хоть эта дымка была в самой дали, но девушке стало от нее не по себе. Песчаная мгла лишь с первого взгляда казалась надвигавшимся самумом. Вот только хетай-ра, проведшая в пустынях большую часть своей жизни, могла с точностью утверждать, что эта буря не была похожа ни на одну из тех, что она видела ранее. Небо было ясным, а рассеянная завеса песка слишком низко растянулась над поверхностью земли, неустанно двигаясь в одном направлении.
Было в этом явлении что-то нехорошее.
Лантея почувствовала, как радость от находки медленно сменилась беспокойством. Ей следовало поторапливаться и скорее возвращаться домой. Буря сулила неприятности, и пока что эти неприятности двигались в конкретную сторону – в сторону Третьего Бархана.
***
Манс практически не спал и эту ночь. Он просидел до самого утра на каменной тахте, прислонившись спиной к стене, а чтобы не задремать, тихо перебирал четки. Его, как и профессора, беспокоили мысли о Лантее. Она отсутствовала уже два полных дня, и за это время на Ашарха уже было совершено покушение. Сколько еще дней требовалось девушке, чтобы пройти испытание? Ведь она могла бродить по пустыням в поисках цветка неделю или даже больше, а недоброжелатели непременно предприняли бы еще несколько попыток, чтобы добраться до чужака. Вечно играть с ними в прятки тоже бы не вышло.
Утром, на ломаном залмарском поделившись своими размышлениями с подопечным, Манс признался, что не знает, как стоит поступить.
– Если к нам решат подослать еще одного тхаги или даже пару, то так легко мы можем уже не отделаться, – задумчиво протянул Аш, позевывая.
– Не думать я, щто дворца – хорошо, – медленно проговорил юноша.
– Ты боишься, что даже здесь нас уже без проблем могут достать? – уточнил профессор и принялся одеваться. – Это значит, что самые опасные для нас с тобой места – это там, где никого нет.
– Пощему?
– Если нет свидетелей, то убийцам легче действовать.
Ашарх поддел под шелковую рубаху штаны, обернул вокруг живота широкий тканевый пояс и засунул за него ножны с почищенным клинком Лантеи, на котором больше не осталось ни капли яда, смывшегося вместе с кровью. Присев на край тахты рядом с Мансом, мужчина принялся переплетать растрепавшуюся за ночь косу, а сам в это время размышлял вслух:
– Нам нельзя прятаться в библиотеке или же комнатах. Здесь мы уязвимы. Понимаешь, о чем я говорю?.. В темноте и тенях ничего не стоит скрыться. А когда мы все время проводим в одном месте, то становимся предсказуемыми для убийц, – медленно говорил Аш, пальцами расчесывая пряди волос. – Мы должны быть постоянно на виду.
– Не понимаю, – пробормотал юноша. – Много хетай-ра?
– Да. Сидеть во дворце небезопасно. Нужно перемещаться и избегать пустынных мест.
Манс кивнул, хоть далеко не каждое слово профессора было ему ясно. Едва Ашарх закончил заплетать косу, как в комнату по приказу юноши прислужники принесли поздний завтрак. Это были свежеиспеченные и уже опостылевшие профессору лепешки, мясо и сваренные вкрутую черные яйца размером с небольшую ладонь. Преподаватель посмотрел на куски сырого мяса с кровью с невольным отвращением. Они сразу же напомнили ему о тхаги, которого Аш лишил жизни собственными руками. Манс тоже неприязненно взглянул на мясо и так к нему и не притронулся.
Позавтракав в итоге сваренными вкрутую черными птичьими яйцами, которые на вкус достаточно сильно отдавали железом, мужчины отставили тарелки. Манс лишь запихнул в свою поясную сумку несколько лепешек на случай, если днем их с подопечным одолеет голод, и предложил первым делом наведаться в мольбище Младенца. Профессор лишь безразлично пожал плечами. Религиозность юноши его не особенно волновала, а вот в том, что мольбище будет заполнено народом в утренний час, он даже не сомневался. И это было хорошим вариантом для прогулки.
Покинув дворец, мужчины неспешным шагом пересекли площадь с колоннами и направились к боковому проходу, ведущему к двум отдельно стоявшим друг от друга мольбищам. Несмотря на то, что время было уже не совсем раннее, к невзрачному зданию храма по-прежнему стекалось большое количество хетай-ра. На широкой лестнице с обшарпанными стоптанными ступенями сидели нищие, которые, склонив головы и протянув руки, просили у прохожих милостыню. И было много тех, кто подавал им маленькие стеклянные монетки, называемые пустынным народом семи-дин, или же оставлял немного еды. К удивлению профессора, Манс тоже проявил милосердие. Он достал из сумки одну из лепешек и сунул ее в руки какому-то обросшему старику в истрепанных лохмотьях.
– Hadzha! Hadzha!.. – пробормотал попрошайка.
Нищий с жадностью вцепился в еще теплый хлеб нестрижеными черными ногтями.
– Зачем ты помог ему? – поинтересовался Аш. – Богаче он от этого не станет и жизнь свою не изменит. Чем больше народ подает нищим, тем больше этих самых нищих становится…
Манс крепко задумался, очевидно, догадавшись о смысле далеко не всех слов, сказанных профессором.
– Я дать. Эван’Лин дать мне, – наконец произнес юноша, поднимаясь дальше по ступенькам.
– То есть богиня одарит тебя милостью за то, что ты проявил сострадание?
– Состараданье?.. – с ошибками повторил Манс.
– Ну, жалость, милосердие… Как это еще назвать?.. Доброту.
Неожиданно за спинами мужчин раздались чудовищные хрипы. Кто-то закашлялся, глухо закричал, а после в толпе, находившейся в тот момент на лестнице мольбища, послышались испуганные возгласы. Хетай-ра удивленно ахали и указывали на край ступеней, где ютились попрошайки. Манс и Ашарх тоже оглянулись, и их взгляды практически одновременно остановились на обросшем старике в лохмотьях, которому сын матриарха минуту назад дал хлеб. Нищий завалился на спину, он хрипел, содрогаясь всем телом, а на губах у него пузырилась белая пена. Несколько томительных секунд продолжались эти судороги, пока попрошайка резко не вытянулся, и все его конечности не одеревенели во мгновение ока, а из распахнутого рта не вывалился разбухший почерневший язык.
В толпе поднялся гомон, шум и отдельные выкрики. Кто-то подальше уводил детей, а другие хетай-ра, напротив, поспешили на помощь попрошайке, несмотря на его неприглядный вид. Но нищий был уже мертв, взгляд его остекленел, и грудь не вздымалась. Меньше чем за минуту с дворцовой площади был прислан отряд стражи, которые оттеснили любопытствующую толпу и занялись телом бедняка.
Манс напряженно переглянулся с Ашархом. Взгляды мужчин упали на лепешку, которую все еще сжимал в руках погибший попрошайка.
– Отравлена? – хрипло спросил преподаватель.
– Смерть. Не есть это, – хетай-ра достал из своей поясной сумки лепешки, оставшиеся с завтрака, и тщательно принюхался к ним.
Ашарх нахмурился. От верной гибели их спасла воля случая. Похоже, недоброжелатель сильно разозлился из-за смерти своего подосланного убийцы и решил действовать куда решительнее и хитрее в этот раз, использовав яд. Но профессора смущало другое: тем злополучным вечером тхаги приходил только за преподавателем, но Манс тоже оказался под ударом, лишь потому, что вступился за Аша, а теперь отраву целенаправленно подмешали уже обоим.
– Это нехорошо… – прошептал юноша, за руку уводя профессора дальше от толпы.
– Да. Теперь охота ведется на нас двоих. Похоже, тебя тоже стали считать опасным игроком.
– Нет. Нехорошо, щто убить я он.
– Ты его не убивал, Манс. Это простая случайность. Ведь ты же не подозревал о яде в хлебе, – негромко сказал Ашарх.
– Я дать смерть он, а надо дать добро. Эван’Лин ryt’hassa…
– Ритха… что?
– Плохо мне. Ryt’hassa мне! На-ка-зовать, – по слогам произнес Манс.
– Не думаю, что тебе стоит волноваться об этом. Сейчас есть куда более реальная угроза – наш недоброжелатель вряд ли успокоится и после второго провала…
Профессор хотел сказать что-то еще, но к подножию лестницы мольбища, где толпился народ, издалека наблюдавший за работой стражи, из темноты ближайшего прохода выбежала группа детей. Девочки с корзинками и какими-то игрушками в руках практически подлетели к ступеням и неожиданно звонко, перебивая друг друга, закричали:
– Lechi matriarhum Lanteyalianna afelichu du Nard! She’shi ya omon!
Общее оживление, наступившее среди хетай-ра после этих слов, было сродни водному потоку. Все сразу же наперебой заговорили, а большинство жителей полиса, совершенно позабыв о каком-то безымянном бродяге, умершем у мольбища, поспешили к выходу в соседние залы и коридоры, явно торопясь куда-то успеть.
– Что они сказали? – в смятении поинтересовался профессор у Манса.
– Лантея! Du Nard! Лантея! – с ликованием воскликнул посветлевший лицом юноша, крепко хватая своего подопечного за локоть.
– Она вернулась? – не веря собственным ушам, переспросил Аш.
Но Манс не стал отвечать, а окрыленный известием бросился следом за толпой, потянув за собой и преподавателя. Жители Бархана старались успеть на рыночную площадь как можно раньше, чтобы не пропустить возвращение младшей дочери матриарха. Новость стремительно разнеслась по всему полису, и главный коридор наводнило огромное количество народа. Началась давка и суматоха, и до рынка из-за хаотичного движения жадных до зрелища горожан добраться удалось нескоро. На площади уже почти не осталось свободного места: хетай-ра живым ковром заполонили все улочки, тупики и даже крыши. Из окон высовывались любопытные лица, и все взгляды были прикованы к стеклянному куполу, где еще виднелся крупный проход, который стражи уже начали медленно закупоривать магией. Где-то на середине рампы можно было разглядеть спускавшуюся одинокую фигурку, закутанную в светлый плащ.