яя часть программы казалась особенно привлекательной, причем не только представителям полисной элиты, но и широким слоям греческого общества. Отомстить варварам за прежние унижения, перенести войну в Азию и завоевать принадлежащие азиатам обширные пространства земли, колонизовать эти земли с помощью тех, кто теперь в силу своей бедности и незанятости представляет опасность социальному порядку в Элладе, сделать эллинов господами, а варваров — их подневольными крепостными или рабами типа спартанских илотов, короче говоря, решить свои трудности за счет богатых, по слабых стран Переднего Востока — эта перспектива завораживала массы греков и увлекала их в русло державной политики македонского царя, который, однако, шел своим путем и, заигрывая с панэлллинскими идеями, всегда и везде преследовал собственные цели. Намерением Филиппа II, равно как и позднее его сына и преемника Александра, было не послушное исполнение прожектов идеологов панэллинизма вроде Исократа, а построение собственной сильной державы, для которой греки с их панэллинскими устремлениями должны были послужить лишь необходимым основанием. В самом деле, созданный Филиппом новый порядок был далек от той идеальной схемы, которая рисовалась взору идеологов панэллинизма в Греции: объединение страны было форсировано силой оружия; созданию Коринфской лиги предшествовала открытая вооруженная борьба между македонским царем и коалицией свободных греческих полисов во главе с Афинами и Фивами, а навязанная грекам после их поражения при Херонее (2 августа 338 г.) система Коринфского договора предназначена была служить прежде всего державным интересам Македонии[5].
И все же до тех пор, пока Филипп И продолжал завлекать греков перспективами восточных завоевании, он мог, по-видимому, сохранять свое положение гегемона в греческом мире. Прежде-временная смерть (он был убит оскорбленным им македонским аристократом Павсанием летом 336 г.) помешала Филиппу приступить к осуществлению следующей важной задачи — завоеванию подчиненного персам Азиатского материка. Однако то, что не успел сделать Филипп, осуществил его гениальный сын Александр (336–323 гг. до н. э.), который в рамках продолжавшегося 10 лет Восточного похода (334–325 гг.) разгромил и уничтожил Персидскую империю Ахеменидов и на ее развалинах создал собственную мировую державу, простиравшуюся от вод Адриатики до Индийского Пятиречья. Александр мечтал продолжить и завершить завоевание культурного средиземноморского региона, однако в самом разгаре подготовки к новому походу на запад он заболел и умер в Вавилоне 10 июня 323 г.
Между тем уже во время Восточного похода обнаружилось, что македонский царь отнюдь не рассматривал себя исполнителем союзной панэллинской программы — его целью было продолжение державной македонской политики, создание собственной мировой империи, в которой объединению греков — Коринфской лиге — предназначалась роль в лучшем случае младшего партнера, а фактически — резервуара для пополнения армии квалифицированными воинами, а населения новых городов — политически развитыми и падежными гражданами.
Эта установка еще более подчеркивалась абсолютистскими замашками Александра, его совершенно сознательными стремлениями к возведению своей власти на уровень неограниченной монархии божьей милостью, а своей персоны — в ранг воплощенного божества, что в корне противоречило не только традиционным республиканским представлениям греков, по и патриархальным обычаям македонян. Неудивительно поэтому, что смерть царя немедленно пробудила антимакедонское движение в Греции (так называемая Ламийская война 323–322 гг.), и, хотя это движение было подавлено македонским наместником Антипатром, с видимостью альянса между греками и македонянами было покончено. Коринфская лига практически перестала существовать, и предпринимавшиеся затем попытки восстановить ее (например, Антигоном и Деметрием в 302 г.) большого успеха не имели. Лозунги освобождения греков и их объединения вокруг нового авторитетного вождя использовались преемниками Александра, но они не возымели даже тех мнимоконструктивных последствий, каких в свое время удалось достигнуть Филиппу и Александру.
Но смерть Александра вызвала распад не только греко-македонского единства. Центробежные тенденции немедленно обнаружились и в собственно македонской империи, наспех сколоченной силой оружия и не опиравшейся на более существенные и прочные связи, — такие, например, как этническая и языковая общность, экономические связи, единство культуры и идеологии и т. п. При отсутствии у Александра достойного преемника из македонского царского дома и рано пробудившихся честолюбивых устремлениях его соратников дело, естественно, должно было завершиться разделом бесхозного наследства-империи после неожиданной смерти ее создателя. При этом, разумеется, между полководцами и преемниками Александра — диадохами, как их стали называть по-гречески, — не обошлось без разногласий и распрей, и вскоре вооруженная борьба, развязанная неимоверным честолюбием соперников, охватила весь греко-македонский мир, как его колыбель — Балканы, так и вновь завоеванные области на востоке.
Борьба вокруг наследства Александра затянулась на долгие годы, вплоть до конца 80-х годов III в. до н. э. При сходстве властолюбивых устремлений диадохов в их политике обнаруживаются две линии соответственно двум различным целевым установкам. С одной стороны, на первых порах некоторые из числа самых могущественных диадохов предъявили претензии на наследство царя в целом, и эти устремления могут быть определены как линия борьбы за сохранение единой империи, — но, разумеется, не в интересах старинной македонской династии Аргеадов, а в интересах соответствующего нового претендента. Однако эти устремления неизменно разбивались о яростное и дружное сопротивление прочих диадохов. Среди них не нашлось ни одного достаточно сильного, чтобы навязать свою волю всем остальным, и победа в конце концов осталась за другим, как оказалось, более реалистическим направлением, которого придерживалось большинство. Закрепиться каждому в своей, однажды уступленной ему или добытой силон оружия сатрапии, добиться превращения этой провинции в жизнеспособное территориальное государство, обеспечить сохранение этого домена за собственным домом — такова была эта более реалистическая установка, которая обеспечила победу тенденциям децентрализации над идеей единства империи.
После «великого визиря» Пердикки, рано погибшего при попытке привести к покорности египетского сатрапа Птолемея (321 г. до н. э.), долее всего с претензией на власть над всей империей выступал Антигон Одноглазый, который в сотрудничестве со своим сыном Деметрием Полиоркетом создал огромную азиатскую державу, действительно вобравшую в себя большую часть покоренных македонянами владений. В 306 г., после впечатляющей победы над Птолемеем в морском сражении у Саламина Кипрского, Антигон и Деметрий первыми приняли царские титулы, открыто предъявив, таким образом, притязания на место угасшей династии Филиппа и Александра. Однако их примеру тут же последовали остальные диадохи: Птолемей в Египте, Кассандр в Македонии, Лисимах во Фракии и Селевк в Вавилонии также приняли царские титулы. А когда с возобновлением под эгидой Автигонидов панэллинского Коринфского союза их могущество угрожающе возросло, прочие диадохи еще раз объединились и в 301 г. в битве при Ипсе (во Фригии, в Малой Азии) наголову разгромили Антигона и Деметрия.
Со смертью Антигона Одноглазого, павшего на поле боя как солдат, было покончено с идеей воссоздания единой империи. Оставшиеся диадохи ориентировались, как правило, на сохранение достигнутого, на закрепление за собою и своими потомками консолидированных территориальных комплексов, опирающихся на покое историческое единство. Впрочем, и после Ипса дело не обходилось без крупных конфликтов. На Балканах после смерти Кассандра (видимо, в 298 г.) разгорелся спор за македонский престол между Деметрием Полиоркетом, эпирским царем Пирром и Лисимахом. С другой стороны, в Азии обострилось соперничество все того же Лисимаха с Селевком. Спор был решен в 281 г. в генеральном сражении при Курупедионе (в Лидии, в Малой Азии), где Селевк наголову разгромил своего соперника. Лисимах пал в битве, и его Фрако-азиатская держава перестала существовать. Селевк присоединил к своей империи большую часть азиатских владений Лисимаха, по при попытке перенести военные действия в Европу и утвердиться во Фракии и Македонии его постигла неудача: при переправе через Геллеспонт он пал от руки Птолемея Керавна, сына Птолемея I от Эвридики, которого он сам же приютил при своем дворе.
Смерть Селевка не поколебала, однако, прочности его династии: его азиатская империя осталась за его сыном Антиохом I (с 281 г.). Столь же прочным было положение и династии Птолемеев в Египте: здесь после смерти Птолемея 1 правителем остался его сын от Береники Птолемей II (с 283 г.). Третьим государством, вошедшим в «концерт» великих эллинистических держав, стала Македония, где после кратковременного правления Птолемея Керавна (281–279 гг.) и повой полосы неурядиц утвердился внук Антигона Одноглазого и сын Деметрия Полиоркета Антигон Гонат (с 276 г.).
Помимо этих главных держав эллинистический мир был представлен и рядом менее значительных государственных образований, как правило, также территориально-монархического характера. Особенно много их возникло на окраинах Селевкидской империи, в Малой Азии и на Иранском нагорье. Так, в западной части Малой Азии, на территории древней Лидии, сложилось Пергамское царство (государство Атталидов), в северо-западном ее углу, вдоль проливов, — Вифиния, далее на восток, в глубине малоазийского материка, — Каппадокия, а к северу от этой последней, на побережье Черного моря, — Понт. Из государств, возникших по краям Иранского нагорья, самим значительным было Греко-бактрийское царство, а позднее государство парфян.
Что касается Балканской Греции, то она по-прежнему была представлена конгломератом более или менее независимых полисов. При этом наряду со старинными центрами — Афинами, Спартой, Фивами, — пребывавшими в состоянии упадка, отвечая тенденциям социально-экономического и политического развития, явились к жизни новые федеративные образования — Этолийский и Ахейский союзы, также претендовавшие теперь на руководящее положение в Элладе. Соперничество великих эллинистических держав позволяло грекам более или менее успешно отстаивать свою независимость,