чаях в качестве придворного льстеца Деметрия.
Крайнего своего проявления культ Деметрия достиг в одном из гимнов, созданном в его честь в Афинах. Он был написан особым коротким стихом, называвшимся у греков птифаллическим. Этот гимн вообще является поучительным свидетельством разочарования людей в старой вере: олимпийские боги, говорится в нем, слишком далеки; они не внемлют просьбам людей (стало быть, не являются более «богами внемлющими»), а Деметрий присутствует здесь, среди людей; он не из дерева или из камня, а существует на самом деле. Затем следует мольба, обращенная к «новоявленному богу», чтобы он сверг со скалы этолийского сфинкса. Этот пэан{25} является впечатляющим подтверждением почитания, выказанного афинянами земному властителю Деметрию.
Все барьеры между человеческой и божественной сферами были таким образом уничтожены. Неизбежным результатом явилось то, что эти чрезмерные почести оставили в характере Деметрия глубокие, неизгладимые следы. Имеются прямые свидетельства тому, что Деметрий воспринимал себя как властелина всего мира. Согласно Плутарху, на его плаще — хламиде — были вытканы земля и небесные тела, да и историк Дурид Самосский, проявлявший особенный интерес к этим сюжетам, рассказывает, что Деметрий велел изобразить на своей одежде земной шар и звезды. До Деметрия никто не осмеливался на подобное, даже Александр Великий, однако Деметрий был человеком, который своим эксцентричным и театрализованным костюмом хотел привлекать повсюду внимание и тем самым приковать взоры людей к своей персоне. Вокруг своей широкополой шляпы он обычно носил двойную диадему; кроме того, он облачался в пурпурную одежду и отороченные золотом пурпурно-красные башмаки. Золото и пурпур были, однако, атрибутами богов, и вряд ли можно сомневаться в том, что Деметрий такой одеждой хотел сравняться с богами. В этих показных внешних атрибутах и проявляется идея обожествления царя, сыгравшая огромную роль в жизни Деметрия.
В характере царя соединялись глубочайшие контрасты: с одной стороны, рыцарское поведение по отношению к друзьям, с другой — бесцеремонность и беспощадность в достижении политических целей (особенно яркий пример тому — убийство юного сына Кассандра) (см. выше, с. 106). Правда, здесь речь шла о высокой ставке — о македонской короне, но даже это вряд ли может оправдать образ действий Деметрия.
Современники, привыкшие к политическому насилию такого рода, игнорировали преступление Деметрия — никто не сделал ему на этот счет никакого упрека. Окружавшие его люди скорее интересовались экстравагантными выходками этого правителя, его роскошным образом жизни, его женщинами и костюмом, производившим сильнейшее впечатление на современников. До известной степени это можно понять, ибо для граждан греческих полисов, и прежде всего для афинян, Деметрий был невиданным явлением: в этом городе еще никогда не видели правителя, осмеливавшегося разбить свою ставку на Афинском акрополе и вместе с гетерами и флейтистками справлять празднества в Парфеноне. К тому же, этот человек с 306 г. носил царский титул, который некогда носил великий Александр. В ту пору полис не отличался ни блеском, ни роскошью, его время уже прошло, и но было ничего удивительного в том, что люди падали ниц перед Деметрием в ожидании от него чего-либо сверхъестественного. Этому отношению граждан в немалой степени содействовала широта натуры Деметрия: он находил радость в празднествах и не был мелочен в раздаче подарков и в оказании милости. А широта натуры во все времена ценилась выше, чем ее противоположность.
Плутарх в «Жизнеописании Деметрия» передает несколько высказываний своего героя. Соответствуют ли эти слова исторической правде — это особый вопрос; все же пекоторые из них могли быть заимствованы из исторического труда Гиеронима из Кардии, хотя в пользу этого нельзя привести ни одного сколько-нибудь веского доказательства. Анекдоты, связанные с жизнью Деметрия и его отца Антигона, несомненно, получили распространение уже при их жизни, но это как раз и показывает, каким большим весом обладали в свое время оба эти правителя. Что же касается высказываний гетер, в которых нет недостатка у Плутарха [см., например, 27, 4], то они принадлежат к известному жанру греческой литературы, вызывавшему во все времена большой интерес, но и они вряд ли могут претендовать на достоверность.
Несколько иначе обстоит дело с передачей сновидений. Так, Плутарх рассказывает (гл. 29), что Деметрий накануне битвы при Ипсе видел сон, в котором ему явился в полном вооружении Александр и спросил о пароле. Когда Деметрий ответил, что пароль «Зевс и Ника (Победа)», Александр будто бы сказал, что он намерен удалиться и способствовать победе неприятеля. Никто не знает, насколько исторично это сновидение, но одно совершенно безусловно: образ Александра постоянно занимал мысли Деметрия, и вполне естественно, что эти размышления могли отразиться в сновидениях.
О том, насколько легковесно Деметрий относился к долгу правителя Македонии, свидетельствует рассказ о прошениях граждан, которые Деметрий будто бы бросал в воды реки Аксия нераскрытыми и нечитаными [Плут., Деметрий, 42, 2]. Он посвящал себя делам управления лишь тогда, когда у него появлялось желание, и если так никогда и не дошло до настоящего доверия между ним и македонянами, то вина за это лежит исключительно на самом царе, видевшем в македонянах в конечном счете лишь своих подданных. При таком его отношении становятся также понятными тяжелые удары судьбы, постоянно его постигавшие. К этому следует добавить еще известную слабость его здоровья. Много раз — и притом именно во время критической ситуации — Деметрий неожиданно заболевал, и в течение более или менее длительного периода не был в состоянии осуществлять свои обязанности правителя.
Вообще личность Деметрия является весьма переменчивой. Великодушие и произвол соседствуют в ней. К этому еще добавляется известная неустойчивость, доставлявшая много хлопот даже его друзьям. Плутарх заявляет, что перед взором Деметрия в качестве цели маячило восстановление отцовской державы [Деметрий, 43, 2]. Если это соответствует действительности, то Деметрий так и не достиг сокровенной цели своей жизни, ибо поход в Малую Азию завершился его пленением войсками Селевка. Однако политика и стратега можно оценить, лишь задав вопрос, чего он желал и чего достиг. Суждение о Деметрии может быть поэтому только отрицательным. В самом деле, был ли план Деметрия вообще выполним в 287 г.? На территории прежней империи Антигона Одноглазого образовались две новые державы — государство Селевка в Передней Азии и государство Лисимаха по обе стороны Геллеспонта. Со времени битвы при Ипсе (301 г.) прошло уже более десятилетия, за которое эти державы точно так же, как и другие государства — воспреемники империи Александра, нашли необходимое время для своей консолидации. Деметрий пришел слишком поздно, он не мог ни остановить развития, ни обратить его вспять. Его силы были слишком слабы, чтобы он мог тягаться с двумя столь значительными противниками, как Селевк и Лисимах. У него отсутствовал необходимый глазомер, без которого не может обойтись ни один политик или полководец. В эпоху сложившихся территориальных государств Деметрий был возмутителем спокойствия; все правители чувствовали исходившую от него опасность, никто не протянул ему руку дружбы.
В жизни Деметрия преобладал авантюризм, его личности недоставало солидности и постоянства, без чего невозможно создать что-либо устойчивое. Поэтому и не осталось никаких прочных следов его деятельности. И тем не менее воспоминания о его необычайной личности никогда не угасали в древности, а в новое время Якоб Буркхардт охарактеризовал его следующим образом: «Он не был гигантом, как его- отец, однако, все же сильно возвышаясь над средним уровнем, с великолепной внешностью героя, он был царем по призванию; он то внушал страх, то был неотразимо обаятелен; люди приходили издалека, чтобы только взглянуть на него; он мог быть олицетворением сплошной неги, а затем — бурной деятельности и превосходно умел отделять одно от другого. Лучший собеседник на пиру, любящий роскошь и даже изнеженный, он проявлял трезвость на войне и необычайную энергию в делах; его идеалом среди богов был неистовый и вместе с тем исполненный неги Дионис»{26}. Все это, несомненно, соответствует действительности, но этим еще не сказано самое главное: жизнь Деметрия была лишь эпизодом в эпохе, волнениям которой он сам более всего содействовал.
IV
Пирр, царь молоссов(319–272 гг. до н. э.)
Полная превратностей жизнь Пирра — имя означает «рыжий», вероятно, царь обязан им цвету волос — издавна вызывала иптерес биографов, и потому не стоит удивляться, что жизнеописание Пирра, вышедшее из-под пера усердного Плутарха (около 46—127 гг. н. э.), находило бесчисленных читателей и в древности, и в новое время. Но Плутарх не был в состоянии разрешить загадку жизни Пирра. Вообще сомнительно, что это когда-либо удастся. Вопрос, чего, собственно, хотел Пирр, остался без ответа, и как раз на этом основании современная наука, целиком присоединяющаяся к Плутарху, видит в царе молоссов более или менее законченного авантюриста, чья жизнь прервалась из-за чистой случайности. Маловероятно, Однако, что такое представление оправданно. Ведь можно сослаться на то, что компетентные лица видели в нем величайшего после Александра полководца. Таково, во всяком случае, было мнение Ганнибала. Конечно, интересы Пирра были направлены исключительно на военные дела. Как и Пауль фон Гипдепбург, Пирр, похоже, никогда не читал книг, не относившихся, в узком смысле, к специальной военной литературе. Но тем по менее он написал труд о тактике (произведение это не дошло до нас), а кроме того — том мемуаров. Если существование последней работы некогда было поставлено под сомнение, то на это не было никаких оснований. Пирр не был необразованным человеком, но образование его было односторонним, и этого он сам никогда не отрицал.