Впрочем, у Пирра вскоре обнаружились другие заботы: его соперник, царь Фракии Лисимах, аннексировал западную часть Македонии (284 г. до н. э.), так что за Пирром остались только некоторые, граничившие с Эпиром области, полученные им еще в 294 г. от сына Кассандра Александра. Македонская авантюра Пирра завершилась тяжким поражением. Он вновь потерял корону Македонии и оказался вынужденным направить свою деятельность на другие области и на решение других задач.
Всего несколько лет спустя, осенью 281 г., от руки Птолемея Керавна погиб Селевк I (см., выше, с. 84). Несмотря на это, македонское войсковое собрание провозгласило Птолемея своим царем, — событие, выставляющее в ярком свете упадок политической морали. Пирр видел в Птолемее Керавне своего естественного соперника и был готов силой оружия добиться осуществления своих притязаний на Македонию. Но тут его устремления обратились совсем в другую сторону. Большой греческий город в Южной Италии Тарент обратился к Пирру с просьбой оказать ему помощь против римлян, и ситуация мгновенно изменилась. Пирр учел эту перемену и помирился с Птолемеем Керавном, после чего последний предоставил в его распоряжение войско для похода в Италию, и Пирр принял предложение тарентийцев.
Решение Пирра отправиться в Италию, которое, впрочем, было одобрено народным собранием эпиротов, означало начало нового периода в жизни царя. В течение шести лет, с 280 до 274 г., Пирр завоевывал в Италии славу искусного полководца; он добился здесь больших успехов, по своей цели — установить господство в Южной Италии и Сицилии — он так и не достиг. Впрочем, на вопрос, какие цели преследовал в конечном счете Пирр на западе, все еще нельзя ответить определенно. Плутарх [Пирр, гл. 14] повествует о беседе Пирра с его доверенным советником, фессалийцем Кинеем. Во время этого разговора Киней будто бы спросил Пирра, что тот намерен делать, если сможет одолеть римлян. «Тогда, — отвечал Пирр, — в нашем распоряжении окажется вся Италия с ее огромными ресурсами». На следующий вопрос Кинея, что будет дальше, царь ответил: «Совсем рядом находится Сицилия; этот остров легко покорить, ибо греки там разобщены, особенно с тех пор, как ушел из жизни Агафокл». Киней снова пожелал узнать, каковы дальнейшие планы Пирра. На это царь сказал: «Следующей целью будут Ливия и Карфаген, и тогда уже никто из наших врагов не сможет нам противиться». Это показалось Кинею вполне убедительным. Ведь тогда можно будет вернуть Македонию и в полной безопасности править Элладой. Ну, а затем? «Затем, мой милый, — ответил Пирр, — у нас будет довольно времени и досуга для пирушек и бесед». На это Киней возразил: «А что, собственно, нам мешает немедленно предаться этому? Нам бы тогда не пришлось погрязать в крови и опасностях и причинять зло себе и другим».
Переданный Плутархом разговор, естественно, неисторичен, но он правильно отражает положение перед Италийским походом Пирра: планы царя уже тогда были устремлены вдаль, он надеялся без труда справиться с римлянами и полагал, что, как зять Агафокла, обладает законным правом на остров Сицилию. Как мститель и продолжатель дела сиракузского тирана, он хотел рассчитаться и с Карфагеном. Возросшие таким образом силы и могущество можно было бы затем употребить в Македонии и Элладе. Правда, не следует упускать из виду, что Плутарх в своей биографии Пирра особенно подчеркивал идею плеонексии — ненасытного стремления к власти. Кроме того, он заклеймил Пирра, так же как и других диадохов, позором, бросив ему упрек в неверности им же самим заключенным и даже подтвержденным клятвой договорам. Но этот упрек оправдан — по крайней мере в наших глазах — лишь частично, поскольку хотя бы только один инстинкт самосохранения прямо-таки вынуждал Пирра поступать не иначе, чем его конкуренты. И в отличие от них он лишь однажды запятнал себя позором злодейского убийства, когда счел необходимым избавиться от Неоптолема (см. выше, с. 122).
Пирр в Италии и Сицилии. Это было весной 280 г. до н. э., когда Пирр, отплыв из Эпира, вступил на италийскую землю. Таронтийцы направили к нему подряд два призыва о помощи, по только после довольно долгих приготовлений Пирр пустился в плавание на запад. Он завербовал множество наемников и собрал большой транспортный флот. Войско его состояло из отличных профессиональных солдат, которых привлекла слава имели Пирра. В целом под его знаменами собралось войско, состоявшее из 20 тыс. наемников. 3 тыс. фессалийских всадников, 2 тыс. лучников, 500 пращников и 20 боевых слонов. По это было еще не все: в Италии Пирр мог с уверенностью рассчитывать на присоединение тарентийцев и их союзников, а кроме того — на контингенты многочисленных италийских племен, враждовавших с римлянами.
Переправа через Адриатическое море состоялась, по преданию, при драматических обстоятельствах: налетевший с севера шторм отнес флот далеко на юг. Плутарх [Пирр, гл. 15], вероятно, на основании рассказа Проксена, a, может быть, также по мемуарам самого Пирра сумел поведать множество подробностей о приключениях царской галеры. По высадке на побережье Мессании Пирр будто бы имел в распоряжении не более 2 тыс. пехотинцев и лишь двух слонов. С этими небольшими силами он прибыл в Тарент, куда мало-помалу собралось и остальное его войско. Античное предание не поскупилось на краски, описывая встречу прославленного героя с гражданами Тарента. Пирр будто бы закрыл городские гимнасии как обители праздности и призвал на военную службу всех способных носить оружие молодых тарентийцев, после чего многие граждане решили покинуть город, не желая получать какие бы то ни было приказания от Пирра. Вероятно, в Таренте царю была предоставлена должность «полномочного стратега». Такие командные полномочия позволили отныне Пирру проводить различные мероприятия, необходимые для войны, причем он не отступал и перед самыми крутыми мерами, как, например, перед арестом политических противников. Эти последние были даже высланы из Италии в Эпир, откуда они не могли ему вредить.
Для римлян Пирр явился очень некстати. Одержав победу над галлами (битва при Сентине, 295 г. до н. э.), римляне еще не завершили борьбу с этрусками, да и луканы и бруттии также были настроены к ним враждебно. Римляне должны были использовать последние резервы, даже пролетарии будто бы были призваны к оружию. Сенат решил послать против Пирра одного из двух консулов 280 года — П. Валерия Левина. Царь предложил консулу, как это было принято в эллинистической практике, создать арбитраж по поводу Тарента, Однако Левин отклонил это предложение. И в самом деле, можно было предвидеть, что ввиду вероятного состава такого рода третейского суда у римлян было бы мало шансов выиграть дело.
Первое крупное военное столкновение окончилось победой Пирра, однако судьба сражения долго висела на волоске, и сам царь подвергался смертельной опасности. Вообще же эта битва — она произошла в 280 г. при Гераклее-на-Сирисе — показала, что Римляне в тактическом отношении вполне могли помериться силами с Пирром: они смело, можно сказать, прямо на глазах великого эллинистического полководца форсировали переправу через реку, сначала конницей, а затем и пехотой. Лишь вступление в бой фаланги эпиротов спасло положение. Слоны — эти танковые войска древнего мира — завершили победу: они вызвали среди римлян замешательство, а в конце концов и панику, так что те должны были покинуть свой лагерь. С обеих сторон человеческие потери были тяжелыми. Согласно нашему лучшему источнику — Гиерониму из Кардии, римляне потеряли 7 тыс. человек, а Пирр — 4 тыс., но урон, понесенный эпиротами, ложился на них большей тяжестью, поскольку царь лишь с трудом мог восполнять потери своих наемников. Античная традиция упоминает о высказывании Пирра: «Еще одна такая победа, и мы погибли!» Мы, однако, не знаем, вырвалось ли это высказывание после Гераклеи или же после битвы при Аускуле. Из этих слов Пирра произошло крылатое выражение «Пиррова победа», которое, впрочем, в античной традиции не встречается.
После первой битвы на италийской земле на сторону победителя перешли племена луканов, бруттиев, самнитов и некоторые значительные южноиталийские города греков, среди них, в частности, Кротон и Локры Эпизефирские. Последний город был для Пирра особенно важен, ибо царь намеревался сделать его центром своей державы, которую хотел создать на земле Италии. В Локрах было найдено не менее 38 бронзовых таблиц с перечислением «выплат царю». Если под этим царем следует подразумевать Пирра, что вполне вероятно, то таблицы надо отнести ко времени между 280 и 276 гг., поскольку именно в эти годы царь Пирр владел городом Локрами. Греческие города Южной Италии были таким образом привлечены Пирром к несению военных расходов.
Вслед за победой при Гераклее Пирр предпринял наступление на Рим, во время которого он дошел до Анагнии, расположенной примерно в 60 км к юго-востоку от Рима. Однако этот поход был всего лишь демонстрацией: Пирр все равно не был бы в состоянии захватить римскую столицу с первого штурма, поскольку Рим располагал крепкими стенами, но это, очевидно, и не входило в его планы. Впрочем, войско Левина все еще находилось в полной боевой готовности, да и вторая консульская армия под командованием Корункания, благодаря заключенному между Римом и этрусками перемирию, освободилась и могла выполнять другие задачи.
Для противников наступило время начать переговоры, и действительно, предание повествует, что после битвы при Гераклее в Таренте появилось римское посольство из трех бывших консулов, которое должно было представить просьбу об обмене или освобождении римских пленных. Через посольство во главе с Кинеем Пирр представил Риму свои встречные требования: римлянам предлагалось отказаться от всех среднеиталийских земель, их власть должна была ограничиваться пределами Лациума. Кроме того, высказывалась мысль о заключении союзного договора между Римом и Пирром (этот договор следует, по-видимому, истолковать как своего рода пакт о ненападении). Вследствие решительного сопротивления Линия Клавдия Цека, игравшего в сенате ведущую роль, предложения эпирота были отклонены, и снова окончательное слово оказалось за оружием. В течение двух дней в битве при Аускуле (в Апулии, в 279 г. до н. э.) шла борьба за победу. Хотя войска Пирра в целом доказали свое превосходство над противником, они все-таки не добились успеха. О полном разгроме римлян не могло быть и речи, наоборот, они заняли прочную позицию на возвышенности, ока