ская мудрость и постоянство характера, обнаружились и в личности сына. Антигону посчастливилось, что свыше 30 лет он мог прибегать к советам матери. Ей, однако, не суждено было дожить до его возвышения. К моменту своей смерти — Фила покончила с собой, видимо, в 287 г. — она была царицей без страны, без надежды на лучшее будущее, тем более что ей уже было, вероятно, за шестьдесят.
Судьба ее сестер была ненамного счастливее. Эвридика, жена Птолемея I, была вынуждена уступить первое место своей «придворной даме» Беренике, а трон в Александрии унаследовал после смерти отца сын Береники Птолемей II. Другая сестра, Никея, была замужем сначала за Пердиккой, а затем за Лисимахом; из ее детей Агафокл был убит, а Арсиноя I лишилась положения царицы Египта, где ее место заняла Арсиноя II (см. выше, с 144). Среди родичей и детой дочерей Антинатра также встречаются трагические фигуры: одни были убиты, другие подверглись изгнанию, а один из них — сын Эвридики Птолемей Керавн — навсегда запятнал свое имя убийством Селевка I.
Когда Антигону Гонату было 13 лет, его дед и отец приняли царские титулы. Это было в 306 г. до н. э. Империя Александра была уже чистой фикцией, поскольку другие диадохи также приняли царские титулы. В битве при Ипсе (301 г.) дед Антигона Гоната Антигон Одноглазый погиб, а отец с тех пор на протяжении многих лет вел жизнь царя без царства. Филе больше не было места при дворе Деметрия с тех пор, как там воцарилась Деидамия, но роль свою она еще до конца не сыграла. По желанию супруга Фила привезла в Малую Азию их дочь Стратонику, чтобы здесь выдать ее замуж за Селевка I. Когда в 298 г. умерла ее соперниц Деидамия, Антигон Гонат смог, наконец, считать себя законным наследником, поскольку у Деметрия не было тогда других сыновей. Но, естественно, никто не знал что может сулить будущее. События в Македонии — смерть брата Филы Кассандра и спор за его наследство — еще раз вынесли Деметрия на поверхность. В 294 г он был провозглашен царем Македонии. Правление его продолжалось семь лет, вплоть до 287 г.
В период между 306 и 301 гг. Антигон Гонат имел возможность заложить основы своего весьма широкого образования. Он жил то в Афинах, то в Эретрии на Эвбее. Последняя была тогда тихим провинциальным захолустьем с большим, однако, историческим прошлым. Наряду с Халкидой, где тогда обосновался македонский гарнизон, Эретрия относилась к центрам эллинистической культуры, в первую очередь благодаря личности Менедема — философа и воспитателя юношества, пользовавшегося большим почетом не только в своем городке: он входил также в коллегию пробулов, обязанностью которых было наблюдать за финансами и внешними сношениями города. Действуя в интересах родного города, Менедем в более позднее время предпринял несколько дипломатических миссий: его посылали и к Птолемею, и к Лисимаху, и к Деметрию — к последнему даже дважды, — и нет никаких сомнений, что он удачно и умело справлялся с возложенными на него поручениями. Менедем считал себя философом; его идеалом был, по-видимому, Сократ, и, так же как и тот, он не оставил потомству никаких сочинений.
В Эретрии вокруг Менедема образовался кружок поэтов и философов; самым знаменитым среди них стал позднее Арат из Сол, составитель «Феноменов». К этому дружескому кружку также принадлежал Ликофрон, сочинитель поэмы «Александра», в которой еще и сегодня для филологов много непонятного. Менедем, родившийся, вероятно, около 340 г. до н. э.{42}, был старше царевича Антигона примерно лет на двадцать, ученики относились к нему с большим почтением. Антигон любил Менедема и называл его своим учителем, о чем можно прочесть в «Жизнеописании Менедема» Диогена Лаэртского [кп. 2, гл. 141]. У Менедема Антигон нашел то, что искал: простоту, ясность и прежде всего правду, за которую тот безоговорочно выступал и как политик, и как философ. В личности Менедема объединились достоинства человека, умеющего отлично сочетать vita activa (деятельная жизнь) политика с vita contemplativa (созерцательная жизнь) философа. В этой принципиальной жизненной установке Антигон был совершенно согласен со своим учителем. Будучи уже царем, он также пытался сделать философские принципы руководящим началом своего поведения. Справедливо было отмечено{43}, что Антигон нашел в Менедеме характер, коренным образом отличавшийся от характера его родного отца. Молодому человеку был необходим образец для подражания. Деметрий не мог стать для него таковым, и тогда им стал Менедем.
Совсем другая атмосфера, нежели в Эретрии, царила в Афинах. В свое время этот город бросился в объятия Антигона Одноглазого и Деметрия (307 г. до н. э.), и македонский правитель Кассандр пытался отвоевать его. Дело дошло до четырехлетней войны (307–304 гг.), которая однако, ничего не изменила в политической обстановке в Афинах и Аттике.
В конце IV в. Афины все еще оставались средоточием эллинской духовной жизни. Здесь процветали философские школы — Академии и школа перипатетиков; наряду с ними в Афинах обосновались школа Эпикура, названная «Садом» (Kepos), и школа Зенона из Кития, названная «Портиком» (Stoa). Каждый юноша, желавший получить образование, должен был находиться под сильным впечатлением того духовного богатства, которое могли предложить Афины; оставался лишь вопрос: к какому источнику знаний припасть.
Антигон решился в пользу Зенона, чьи строгие представления о долге полностью соответствовали его наклонностям. Возможно, что еще больше ему импонировал образ жизни этого человека из кипрского Кития, который скромно и неприхотливо жил в городе, всегда остававшемся для него чужим. Но именно этим и объясняется большой успех, выпавший на долю Зенона в Афинах. Жизнь и учение находились у него в полной гармонии. Когда Антигон преподносил ему подарки, Зенон, хотя и благодарил за ценные дары, но не придавал им особого значения — скорее рассматривал их как вещи, для него безразличные. Не стоило, полагал Зенон, выражать радость или страдание по такому поводу. В своих отношениях с царевичем Зенон полностью сохранял присущие ему достоинство и независимость. Так, по преданию, он однажды порицал Антигона за пьянство. Если Зенона, уже в бытность Антигона царем, просили содействовать какому-нибудь прошению, он будто бы наотрез отказывался, хотя, или как раз потому, что знал, что его просьбу царь безусловно выполнит.
Родство этих двух душ можно, пожалуй, обнаружить еще в одной области. Стоик Зенон учил, что для мудреца нет отечества; он отвергал полис с его институтами, народным собранием, буле и судами, он считал, что отечеством мудреца является весь мир и все люди — его граждане. Эти представления Зенона были диаметрально противоположны учениям Платона и Аристотеля, для которых полис был верхом совершенства. В соответствии с этим мировоззрением Зенон упорно отказывался принимать участие в политической жизни своего времени. Ему казалось более важным сделать человека независимым от внешних влияний, невозмутимость души была для Зенона высшей целью.
Антигон, высоко ценивший Зенона, многому, по-видимому, научился у него. Они были удивительной парой: человек из Кития на Кипре, возможно, семитского происхождения, и сын Деметрия Полиоркета, которому с молодых лет предрекали славное будущее. Но Антигон не забыл учения Зенона, особенно чувство долга, которое его отличало, было следствием стоического воспитания. И если позднее Антигон обозначал царскую власть как «славную службу», то это также соответствовало стоическому учению. Во всей его жизни, богатой переменами, постоянно обнаруживается верность стоическим принципам.
Только в 287 г., в возрасте 32 лет, Антигон появился на политической арене. Его отец был занят тогда подготовкой широко задуманной экспедиции в Малую Азию, которую, однако, так и не удалось осуществить, так как соседи Македонии, царь Фракии Лисимах и царь молоссов Пирр, вторглись в страну с востока и с запада и вытеснили оттуда Деметрия. Антигону отец поручил надзор за его греческими владениями; он должен был заботиться о крепостях, македонских гарнизонах и их сторонниках в Элладе. Незавидное поручение! А когда отец Антигона Деметрий в 286 г. попал в плен к Селевку, его положение в Греции стало еще более затруднительным.
Имело ли вообще смысл выжидать в Элладе, после того как Македония казалась безвозвратно потерянной? Антигон великодушно предложил себя Селевку в качестве заложника за отца, но Селевк отклонил это предложение, ибо ни он сам, ни другие диадохи отнюдь не были заинтересованы в предоставлении Деметрию свободы. Сам Деметрий лучше понимал свое положение; он передал командирам своих войск в Греции послание: впредь считать его погибшим. Практически это послание (см. выше, с. 111) следует рассматривать как отречение Деметрия от престола, ибо владениями, которые еще оставались у него в Элладе, мог управлять и Антигон. Но Антигон был отрезан от Македонии, и лишь после больших, имевших всемирно-историческое значение политических перемен, результатом которых были битва при Курупедионе, смерть Лисимаха и убийство Селевка, — а все это произошло в 281 г. — он снова смог питать надежды на македонскую корону.
Македония между тем не осталась без правителя. На ее троне только что утвердился Птолемей Керавн. Впрочем, обстановка в стране была малоустойчивой. Правда, из числа претендентов выбыл Пирр; он откликнулся на призыв о помощи города Тарента и отправился в Италию (см. выше, с. 125), причем Птолемей Керавн предоставил в его распоряжение войска для означенной экспедиции. Этих-то войск и будет недоставать Македонии, когда с севера к ее границам приблизятся племена кельтов.
А что происходило в Греции? Афины после битвы при Ипсе (301 г.) снова стали независимыми, и все попытки Антигона отвоевать этот город остались безуспешными. Не лучше обстояло дело со Спартой, ибо примечание Евсевия к 284/283 или 283/282 г.: Antigonus cognomento Gonatas Lacedaemonem obtinuit, т. e. «Антигон подчинил своей власти спартанцев», — является очевидной ошибкой (быть может, здесь произошла путаница с Антигоной Досоном). Гарнизоны Антигона удерживали крепость