зить себя в виде бога Пана, то это была только попытка подчеркнуть свою близость к богам.
Кстати, уже при бракосочетании Антигона с Филой поэт Арат из Сол написал гимн в честь бога Пана, чем, очевидно, заслужил одобрение царя. Арат был крупным поэтом и соперничал с Каллимахом. Его дидактическая поэма «Феномены» нашла большой отклик во всем образованном мире, хотя материал был взят весьма своеобразный и доступный для понимания только научным кругам. Кто не разбирался в метеорологии, для того «Феномены» оставались книгой за семью печатями, однако именно ученые поэмы пользовались большим успехом у читающей публики эпохи эллинизма, и было, наверное, симптоматичным, что сын Друза Германии перевел эту поэму на латинский язык.
Примечательна также свобода передвижения тогдашних поэтов: пробыв некоторое время в Македонии, Арат отправился ко двору Селевкидов, к Антиоху I, а затем снова вернулся в Пеллу, где и умер. По-видимому, эллинистические монархи состязались в выражении благосклонности поэтам из-за славы прослыть покровителями муз, и ни при дворе, в Пелле, ни в Антиохии-на-Оронте не могли отказать себе в удовольствии вступить в соревнование с Александрией. Естественно, царская семья стояла в центре внимания поэтов.
В одном позднем источнике говорится о поэмах, посвященных Антигону, и эпиграммах на царицу Филу. Антигон и Арат были знакомы, вероятно, еще со времени пребывания царя в Афинах. Если верить преданию, то именно Антигон побудил поэта переложить на стихи главный труд Эвдокса из Кизика «Феномены» (или «Зеркало»). Успех превзошел все ожидания, повсюду слышались слова похвалы. Арат своими «Небесными явлениями», очевидно, коснулся темы, интересовавшей весь мир; его произведение стало античным «бестселлером».
Антигон с удовольствием переселил бы в Пеллу своего учителя Зенона из Кития, но тот никак не мог решиться на то, чтобы оставить Афины. В Афинах у него было большое поле деятельности, в Пелле же он попал бы в суету придворной жизни, а кто, как Зенон, выше всего ценил духовную и материальную независимость, не мог променять свою свободу на обеспеченность. И что было делать в Пелле философу, который, правда, написал трактат об идеальном государстве, но отверг в нем любые связи с полисом? Для практической политики это сочинение не могло идти в расчет, да и о воспитании в юношество отвечающих интересам государства убеждений в нем также не говорилось ни слова. Антигону все это было известно, но привязанность и любовь к учителю заставили его без колебаний отправить Зенону приглашение. Тот вместо себя послал в Македонию своего соотечественника и ученика Персея из Кития, однако выбор его в данном случае оказался неудачным. Хотя царь высоко ценил Персея и даже поручил ему воспитание своего сына Галкионея (о старшем сыне, наследнике Деметрии, в этой связи ничего не упоминается), философ не играл ведущей роли в Пелле. Правда, Персей написал сочинение «О царстве», но важнее для него были радости от пиршеств — недаром он написал также «Диалоги о пирушках».
Царь Антигон, как всякий македонянин, не отвергал радостей застолья и особенно отличался по части возлияний, как когда-то Филипп II и Александр. Для стоиков пирушки сами по себе не были чем-то неприемлемым, но они относили их к числу так называемых adiâphora (безразличное), ибо для воспитания характера развлечения такого рода не имели никакого значения. Однако, если бы кто-либо из учеников Зенона стал находить особенное удовольствие в этих пирах, он бы его никогда не одобрил.
У Персея при македонском дворе был соперник, который как личность совершенно его затмевал. Этим человеком был Бион из Борисфена, который хотя и причислял себя к философам, но в действительности был не оригинальным мыслителем, а лишь популяризатором. Он разъезжал по всему греческому миру, стремясь своими речами и выступлениями оказывать воздействие на людей и побуждать их жить разумной жизнью. Сам он происходил из народных низов: его отец, вольноотпущенник, был торговцем рыбой, а мать будто бы была гетерой. Об отце его рассказывали, что он за контрабанду был продан в рабство, а сам Бион в юном возрасте попал в дом ритора. Последнему понравился смышленый юноша; он приобщил его к искусству красноречия и в конце концов оставил ему все свое состояние.
Бион учился у лучших учителей в Афинах, при этом для него не играла никакой роли их принадлежность к разным школам. Это, безусловно, свидетельствует о духовной независимости Биона. Он не стыдился своего происхождения, более того, гордился им и высказал это даже царю Антигону. Бион, должно быть, был мастером слова; его речи распространялись также в письменном виде и находили многочисленных читателей. Они носили, как выразился Ганс фон Арним, сатирико-полемический характер и были направлены против многообразных проявлений человеческой глупости. Впрочем, из Пеллы Бион снова переехал в Афины. Умер он в страшной нищете в Халкиде на Эвбее. Как сообщает традиция, Антигон вспомнил о нем и облегчил его последние дни, послав ему двух рабов. Своим острым языком Бион нажил себе много врагов, отплативших ему тем, что распространяли о его жизни самые невероятные россказни. Так, передавали, что Бион перед смертью прибег к помощи амулетов, хотя было известно, что он всю свою жизнь боролся с суевериями, но возможно, что как раз этот анекдот не является абсолютной выдумкой. Подобное же рассказывали о Перикле, когда он лежал на смертном одре.
В фразеологии Биола и в высказываниях царя Антигона можно было установить известную согласованность{49}. Царь, очевидно, многое почерпнул у Биона. Но, быть может, проще предположить, что эти две личности сближали общие мысли и чувства. Такое толкование вполне объясняло бы симпатии Антигона к неотесанному «философу».
Временно в Пелле находился еще один человек, также обративший на себя внимание современников. Это был Тимон из Флиунта, позднее прозванный «силлографом». Тимон был странным гостем на этой земле. Он потерял одни глаз и поначалу занимался ремеслом маляра. Его учителями в философии были скептики Стилпоп из Мегар и Пиррон из Элиды. Подобно Пиррону, Тимон также придерживался того убеждения, что человеку отказано в правильном понимании вещей. Отсюда вытекала для него необходимость быть сдержанным в суждениях: лишь тот, кто пришел к такому убеждению, может добиться истинного душевного мира, он будет свободен от страстей, от заблуждений и от силы традиции, которой подчинены все другие люди. Его пребывание в македонской столице было, очевидно, недолгим. Передают, что он был дружен с этолийским поэтом Александром и помогал ему при сочинении трагедий. В течение своей жизни Тимон как будто бы заработал немало денег, что сделало для него возможным без забот провести остаток своих дней в Афинах. Его скепсис и полная свобода от иллюзий будто бы импонировали царю Антигону, Однако о личных отношениях между царем и Тимолом ничего не известно.
В своих поздних стихах, силлах, Тимол разносил в пух и прах философов, включая Зенона, которого, по-видимому, терпеть не мог. В его стихах изображено даже посещение умерших философов в подземном царстве. Учителем здесь для него явился Ксенофан из Колофона (ок. 570–470 гг. до н. э.), которого Тимон, должно быть, очень ценил. Невольно возникает вопрос, какие мысли возникали у Антигона при чтении Тимоновых стихов!
Антигон снискал себе славу тем, что история и историки были в большом почете при его дворе. Среди его родственников были известные историки: Марсий из Пеллы, сводный брат его деда Антигона, составитель истории Македонии, и Аптипатр, его дед со стороны матери, знаменитый регент, написавший историю иллирийских войн 194 царя Пердикки III (365–359 гг.). К младшему поколению историков относился сводный брат Антигона Кратер. По-видимому, он идентичен историку с тем же именем, который списал с камней аттические постановления. Это была очень ценная история Аттики, написанная на документальном материале, от которой, к сожалению, до наших дней дошло лишь несколько фрагментов. Но гораздо большим было значение Гиеронима из Кардии, друга Эвмена Кардийского, а позднее, после смерти последнего (317/316 г.), друга Антигона Одноглазого и Деметрия Полиоркета. От этого последнего он перешел на службу к Антигону Гонату. Как передают, Гиероним дожил до глубокой старости (якобы до 104 лет). Будучи уже в преклонном возрасте, он написал исторический труд о диадохах и эпигонах, который, по-видимому, закапчивался смертью Пирра (272 г.). Это произведение в значительной степени повлияло на освещение традицией пятидесятилетнего периода после смерти Александра, а наши знания военной истории времени диадохов без Гиеронима были бы вообще невозможны.
Правда, в античной традиции сохранились лишь немногие фрагменты, подписанные его именем, но и этого достаточно, чтобы выявить свойственные ему качества: любовь к истине, компетентность в военных делах и справедливое отношение как к сильным личностям, так и к слабым. Эти достоинства Гиеронима, должно быть, признавал и Антигон. Он многие годы находился с ним в дружеских отношениях, и если соответствует истине, будто он адресовал Гиерониму письма (или какое-то сочинение), то это также свидетельствует о большом уважении царя к историку.
В. В. Тарн считал, что исторический труд Гиеронима, сохранись он в целости, с полным основанием мог бы быть поставлен в один ряд с трудами Фукидида и Полибия{50}. Разумеется, это лишь гипотеза, в подтверждение истинности которой при нынешнем положении вещей нельзя привести доказательств. С другой стороны, если литератор времени Римской империи, грек Павсаний, упрекнул Гиеронима в субъективном отношении к Антигону, то в этом также может быть доля правды. Сердцем Гиероним, во всяком случае, был на стороне Антигона, и это, безусловно, должно было отразиться в его историческом труде.
В отличие от своего отца Деметрия Полиоркета, отношения которого с женщинами были любимой темой моралистов-