В остальном Клеомен является у Плутарха образцом царя. В частной жизни он полностью отказался от всякой роскоши, был доступен любым посетителям и имел обыкновение часами беседовать с теми, кто нуждался в его поддержке. Его дом не знал ни привратника, ни приемной; письменным прошениям он не придавал никакого значения. Среди его окружения не видно было никого в пурпуре, жилище его было лишено всякой помпезности. Для своих близких он являлся образцом разумности и скромности, и именно эти качества шли ему на пользу в отношениях с греками. Изображение Плутарха ясно дает понять, что Клеомен был далек от эллинистической концепции царской власти, — то, что он осуществлял и выставлял напоказ в Спарте, было типично патриархальным царством.
При приеме друзей и чужеземных послов также соблюдалась большая простота; никого не принуждали нить, и царь сам развлекал гостей беседами и рассказами. Он был полностью лишен тщеславия и не требовал от людей за пожаловании и подарки особых услуг. Клеомен считал это недостойным царя и имел обыкновение говорить, что друзей приобретают общением и беседами, вызывающими доверие и доставляющими удовольствие.
Между тем война против ахейцев все еще не была закончена. Военная удача сопутствовала теперь Клеомену, и при Диме в Ахайе ахейцы потерпели поистине сокрушительное поражение. Номинально они находились тогда под командованием стратега Гипербата, но на самом деле их вождем был сам Арат. Чаша весов отчетливо клонилась в сторону лакедемонян, и, казалось, не было больше сомнений, кто в ближайшее время добьется господства в Пелопоннесе. Во всяком случае, Клеомен теперь уже совершенно открыто добивался гегемонии. Но это означало бы конец самостоятельного существования Ахейского союза. Положение ахейцев было в тот момент настолько тяжелым, что они выразили готовность начать переговоры. Клеомен, однако, отсутствовал при этих переговорах, так как после одного форсированного марша напился холодной воды и тяжело заболел. При этом он потерял не только много крови, но даже способность говорить, так что не мог участвовать в переговорах и должен был отправиться обратно в Спарту.
Хотя борьба за гегемонию в Пелопоннесе носила локальный характер, за ней на заднем плане стояли великие эллинистические державы, в первую очередь Македония, находившаяся тогда под управлением Антигона Досона (с 230 или 229 до 222/221 г.). Плутарх [Клеом., 16, 3] винит Арата в том, что он совершил роковой шаг и отдал Пелопоннес во власть тех самых македонян, которых он когда-то, взяв Коринф (в 243 г.), оттуда изгнал. Впрочем, об Арате говорили, что в своих «Воспоминаниях» он наговорил много нелестного об Антигоне Досоне невзирая на то, что вступил с ним в тесный контакт.
В 225 г. Клеомену удалось подчинить своей власти, помимо нескольких небольших городков, крупный центр Аргос. Город должен был дать заложников и принять в свои степы спартанским гарнизон. Это случилось, когда в Аргосе праздновались Немей, т. е. в разгар лета, в июле месяце. И с этого момента традиция оставляет пас на целых два года в полном неведении и возобновляет свое повествование лишь с появления македонян в Пелопоннесе в августе 223 г.
Арату наступление Клеомена доставило много хлопот. Города Клеопы и Флиунт перешли на сторону Клеомена, и Арат считал теперь крайне необходимым удержать на своей стороне граждан Коринфа, Однако эти последние с большой поспешностью отправили послов в Аргос, чтобы установить контакт со спартанским царем. В своих «Воспоминаниях» Арат замечает, что коринфяне при этом загнали даже всех своих лошадей, по это, разумеется, гротескное преувеличение, свидетельствующее тем не менее, как сильно был раздражен Арат отпадением коринфян. Впрочем, традиция указывает, что Клеомен неоднократно пытался привлечь Арата на свою сторону; он даже предложил выплачивать ему ежегодные субсидии, притом в двойном размере по сравнению с теми суммами, которые Арату выплачивал Птолемей III.
Между тем до передачи Клеомену крепости Акрокоринфа дело так и не дошло, и царь должен был мало-помалу готовиться к тому, чтобы воспрепятствовать двигавшемуся с севера македонскому войску вторгнуться в Пелопоннес и вмешаться в борьбу за Акрокоринф. Спартанский царь с юга перешел через горный хребет Герании на Истме и укрепил линию так называемых Ослиных холмов, чтобы перехватить здесь македонян и вовлечь их в чреватое для них большими потерями сражение вокруг укреплений. И действительно, македонский царь Антигон Досон попал в трудное положение: продовольственные припасы стали иссякать, а идти на прорыв через силу было невозможно. Попытка македонян пробиться в тыл спартанцам через гавань Лехей также окончилась неудачей, поскольку спартанцы не дали себя провести обманным маневром. Но в тот момент, когда Антигон Досон стал помышлять о переброске своих солдат в Сикион морским путем, у Клеомена возникли осложнения с Аргосом: граждане (или какая-то их часть) были разочарованы тем, что Клеомен не аннулировал долгов. Теперь Клеомен оказался в затруднении. Он послал в Аргос своего отчима Мегистоноя, но тот потерпел со своими воинами под стенами города поражение и сам пал в схватке. Спартанский гарнизон вынужден был ограничиться ролью праздного наблюдателя за битвой. Он, правда, удержался в городе, но обстановка стала настолько тяжелой, что воины гарнизона отправили царю Клеомену послание с просьбой незамедлительно прийти им на помощь.
После этого Клеомен оставил свои укрепленные позиции у Ослиных холмов и поспешил в Аргос. Здесь он смог через тоннель под цитаделью установить связь со спартанским гарнизоном. Он даже сумел подчинить своему контролю часть города и с помощью своих критских лучников очистить улицы от врага. Однако, когда Клеомен увидел, как македонская фаланга, соблюдая исключительный порядок, спускается с холма к городу в то время, как македонская конница уже стала просачиваться в город, он собрал свое войско и отступил. Коринф и Аргос были теперь для него потеряны.
Македоняне неотступно следовали за ним по пути в Аркадию. Но неудачи Клеомена на этом еще не кончились. Вблизи Тегеи ему передали известие о смерти жены, К которой он был привязан всем сердцем. Плутарх сообщает, что Клеомен даже в своих успешных походах никогда не выдерживал до конца, а всегда спешил досрочно вернуться в Спарту, к любимой жене. Тем не менее, несмотря на глубокую скорбь, Клеомен вел себя достойно и мужественно: он не стал облачаться в траурные одежды; он не забыл также передать своим воинам необходимые приказания и сам позаботился о безопасности города Тегеи.
Вторжение македонян при царе Антигоне Досоне в Пелопоннес означало одновременно поворотный пункт в политике державы Антигонидов. Между тем как македоняне стали оказывать поддержку Ахейскому союзу, египетский правитель Птолемей III (246–221 гг.) перешел на сторону Клеомена. Однако в качестве залога верности Клеомена заключенному соглашению он потребовал в заложники его мать и детей. Рассказывают, что Клеомен долго не мог решиться заговорить с матерью о требовании Птолемея. Наконец он все же собрался с духом и изложил ей суть дела. На это его мать будто бы сказала: «Если это и было тем делом, которое ты мне хотел изложить, по не находил для этого мужества, то я отвечу тебе: дай мне скорее взойти на корабль и отправь мое тело туда, где оно будет более всего полезно спартанцам, прежде чем погибнет здесь от старости».
Это рассказывает Плутарх в «Жизнеописании Клеомена» [гл. 22, 3–4]. Однако не может быть никаких сомнений на счет того, что этот анекдот взят из исторического труда Филарха, находившего большое удовольствие в драматических повествованиях такого рода. Он полностью придумал эту сцену, ибо никто не мог присутствовать при разговоре царя с матерью. И если мать Клеомена в взволнованных словах при прощании на мысе Тенар будто бы заклинала своего сына и царя оказаться достойным Спарты, потому что, как она говорила, «только это находится в нашей власти, а по конечный успех, который следует рассматривать как дар богов», — то, хотя эти слова и соответствуют представлениям эллинов, их нельзя рассматривать как достоверные. Передают далее, что из Египта мать уговаривала сына вести такую политику, которая была бы выгодна Спарте, а на нее, на мать, не обращать ни малейшего внимания.
С господством спартанцев над обширными областями Пелопоннеса было покопчено — полуостров, вплоть до границ самой Спарты, контролировал теперь македонский царь. Находясь в трудном положении, Клеомен обратился к крайним средствам: он распорядился отпустить на волю всех илотов, которые были в состоянии внести за себя пять аттических мин. Полученные таким образом деньги, очевидно, были использованы на вооружение, поскольку субсидии Птолемея III были далеко не достаточны. Освобождение илотов принесло Клеомену будто бы всего 500 талантов. При условии, что все отпущенные на волю плоты смогли внести требуемую сумму, число их должно было составить 6 тыс. человек. Из них всего 2 тыс. были вооружены по македонскому образцу; они должны были стать противовесом македонским «белым щитам», бывшим, по-видимому, привилегированной частью наподобие «серебряных щитов» времени диадохов. Остальные должны были сначала пройти обучение. Возможно, что для них не хватало соответствующего вооружения.
За этим последовало нападение спартанцев на город Мегалополь. Операция была в высшей степени ловко устроена: ее замаскировали под вторжение в область Аргоса и поэтому застали жителей Мегалополя врасплох. Передовому отряду спартанцев внезапным налетом удалось запять часть городской степы; под другую часть стены воины подвели подкоп, так что Клеомену, следовавшему с главными силами, было нетрудно проникнуть в город.
В Мегалополе царило полное замешательство, по, хотя защищать город было невозможно, большая часть жителей вместе со своими женами и детьми сумела уйти в Мессену. Тысяча горожан была взята в плен, среди них — два известных политика — Лисандрид и Феарид. Их привели к Клеомену. Передают, что их речи произвели на царя такое впечатление, что он решил возвратить город его жителям при условии, что они откажутся от союза с ахейцами и станут его друзьями и союзниками. Но спартанскому царю нашелся в Мегалополе энергичный и целеустремленный противник. Это был Филон