емел, который позднее принял руководство Ахейским союзом. Он сорвал соглашение с Клеоменом тем, что изгнал Лисандрида и Феарида из Мессении. Клеомен будто бы был этим так раздражен, что отдал приказ разграбить Мегалополь. Статуи и картины из этого города он велел отправить в Спарту, а большую часть городских построек предал разрушению. Однако спартанский царь не мог и помышлять о том, чтобы удержать надолго этот город, поскольку он не в силах был противостоять объединенным войскам Антигона Досона и ахейцев. Ахейцы же собрали в Эгии союзное собрание, по решение о ведении войны против спартанцев так и не было принято; в это время, к величайшему замешательству присутствующих, было получено известие о разрушении города Мегалополя.
Показательно для смелости Клеомена, что он теперь предпринял рейд в область Аргоса. В этом городе Антигон Досон разбил свои зимние квартиры, по в его распоряжении не было достаточно войск, чтобы помешать спартанцам опустошать земли аргивян. Когда Антигон направился в Тогею — якобы для того, чтобы оттуда вторгнуться в Лаконию, — Клеомен ловко уклонился от встречи с ним и снова появился под степами города Аргоса. На этот раз спартанцы показали, на что способны: они опустошили земельные угодья, с особым рвением уничтожали посевы зерновых, палками прибивая колосья к земле. Солдаты находили удовольствие в этом варварском занятии. Плутарх замечает, что они занимались разрушением в известной степени ради развлечения. Однако, когда они вздумали предать огню находившийся за пределами городских степ гимиасий Килларабис, Клеомен запретил им это.
Тем временем Антигон Досон со своими войсками спешил обратно в Аргос. Но Клеомен чувствовал себя настолько уверенным, что через вестника потребовал ключи от Гереона, ссылаясь на желание совершить здесь жертвоприношение. Разумеется, ключей он не получил, но это не помешало ему исполнить задуманное перед закрытыми дверьми.
Сцена перед Гереоном, имевшая место в 222 г., показывает нам Клеомена на вершине его успехов. Он вышел победителем из столкновений с войсками македонян и ахейцев и причинил значительный материальный урон городам Мегалополю и Аргосу. Но сражения в открытом поле он благоразумно старался избегать. Здесь риск был для него слишком велик, он скорее рассчитывал достигнуть цели, применяя стратегию изматывания противника. Особенно он надеялся на то, что ахейцы утратят интерес к войне, из которой они не могут выйти победителями, и что Антигон Досон, ничего не добившись, вынужден будет вернуться в Македонию.
В самом деле, пришли в движение племена у северных границ Македонии, варварские народности постоянно нарушали пределы государства; старые враги македонян — иллирийцы также двинулись со своими войсками в Македонию, так что все более настоятельно требовалось присутствие в стране царя Антигона. Посланцы к нему были уже в пути, когда в Пелопоннесе противники делали приготовления к решающему сражению: летом 222 г. состоялась битва при Селласии (к северу от Спарты).
Если Клеомен, вопреки своему прежнему поведению, все же решился на эту битву, то побудили его к этому прежде всего два соображения: во-первых, стали иссякать денежные средства, поскольку Птолемей III отвернулся от него и прекратил выплату субсидий, так что Клеомен не знал, чем он будет расплачиваться со своими наемниками и воинами гражданского ополчения, во-вторых, враг угрожал городу Спарте, а если бы Спарта пала, то войне и без того пришел бы конец.
О битве при Селласии мы располагаем подробным повествованием, вышедшим из-под пера Полибия [История, II, 65–69]. Оно дополняется сообщениями в «Жизнеописании Клеомена» Плутарха [гл. 28], по давно уже доказано, что Плутарх здесь не очень компетентен, скорее следует придерживаться Полибия, который в общем и целом правильно судит о событии, и, наверное, сам посетил место сражения{52}. Битва разыгралась к западу и к востоку от реки Энунт (нынешняя Келефина), примерно в 10 км к северу от Спарты. Клеомен распорядился занять холмы по обе стороны дороги. Это были возвышенности Олимп (к востоку от реки) и Эвас (к западу от дороги и реки). Антигон со своими македонянами неизбежно должен был натолкнуться на эту преграду, если он намеревался пробиться к Спарте, — задача, усложнявшаяся еще тем, что Клеомен усилил свои позиции на холмах цепью полевых укреплений.
Однако позиция спартанцев не была абсолютно неприступной — ее можно было обойти, особенно с запада{53}. Вследствие этого все сводилось к тому, чтобы зорко наблюдать за движениями неприятеля и на каждое изменение его тактического плана ответить соответствующим встречным маневром. Весьма существенным отрицательным моментом для Клеомена оказалось то, что он сильно уступал неприятелю по численности воинов: он располагал лишь 20 тыс. человек. Силы противника, т. е. все войско Ахейского союза и фаланга македонян, насчитывали 28 тыс. пехотинцев и 1200 всадников. Кроме того, в лице царя Антигона Досона они располагали весьма осмотрительным полководцем, а в лице Филопемена из Мегалополя — человеком, который в решающий момент взял инициативу в свои руки.
Клеомен распорядился запять возвышенность Эвас, значение которой для него было очевидно, особым отрядом под командованием своего брата Эвклида. Но тут и начались для спартанцев все неприятности, ибо как раз здесь, на левом крыле, они были потеснены прежде всего иллирийцами и их отступление с возвышенности Эвас очень скоро приняло катастрофический характер.
У Плутарха можно прочитать, что Клеомен не упустил из виду необходимость тщательной рекогносцировки местности и поручил это начальнику своей тайной полиции Дамотелу (ему некогда было доверено наблюдение за илотами), но тот был подкуплен противной стороной и не сообщил ничего подозрительного. Насколько это сообщение достоверно, трудно сказать, но, так или иначе, потеря горы Эвас, где пал смертью храбрых брат спартанского царя Эвклид, поставила Клеомена в весьма затруднительное положение. Теперь у него оставались только две возможности: немедленное отступление по дороге в Спарту или же рывок вперед и решающее сражение со стоявшей здесь македонской фалангой. Клеомен решился на второй вариант, что является еще одним подтверждением его необычайного мужества. Он велел убрать заграждения и ринулся в открытый бой против македонян.
Это была неравная борьба, и спартанцы вскоре оказались вытесненными из своих укреплении. Основная масса их обратилась после этого в бегство, македоняне начали их преследовать, и таким образом сражение у горы Олимп было Клеоменом также проиграно. Сам царь вскочил на коня и ускакал в Спарту. Поражение сопровождалось для спартанцев тяжелыми людскими потерями. Согласно Плутарху, который здесь, наверное, опирается на Филарха, из 6 тыс. спартанцев на поле брани осталось не менее 5800. Цифра, безусловно, преувеличена, по это ничего не меняет в факте, что с ноля боя не вернулся цвет спартанской молодежи; кроме того, погибло множество наемников, которые, будучи привлечены славой Клеомена, выступили с ним в поход.
Битва при Селласии летом 222 г. явилась поворотным пунктом в истории Греции. Если Клеомен надеялся добиться гегемонии в Пелопоннесе, а может быть, даже и во всей Греции, то это его заветное желание оказалось иллюзией. Ведущая роль перешла к македонянам во главе с царем Антигоном Досоном и к союзной с ним Ахейской лиге. При этом под главенством Македонии в Греции снова возникла союзная организация, выходившая по своему значению далеко за пределы местного значения и являвшаяся важным орудием власти в руках македонского царя. Победа Антигона Досона и ахейцев означала одновременно и поражение Птолемея III, который, поддавшись советам мудрых политиков в Александрии, уже незадолго до битвы при Селласии предоставил Клеомена его судьбе. Он прекратил выплату субсидий и таким образом дал попять, что нисколько не заинтересован в конфронтации с македонским царем. Из подобного рода столкновения Птолемей вряд ли вышел бы победителем.
Драматическая сцена, разыгравшаяся в Спарте по возвращении потерпевшего поражение Клеомена, описывается Плутархом — видимо, по Филарху — следующим образом: несчастный царь, вступив в свой дом, отклонил предложенное ему питье. Не сняв в себя доспехов, он в полном вооружении прислонился к колонне и после короткого отдыха продолжил свое бегство в Гифей, морскую гавань Лакедемона. Из Гифея муть был продолжен на кораблях дальше в Египет, ибо здесь, где уже находились в качестве заложников его мать и его дети, царь надеялся найти убежище. В этом месте Филарх снова вставил историю, которая должна была служить прелюдией к описанию событий в Египте: на маленьком островке Эгналия (т. е. Эгилия) возле северного побережья Крита один из спартанцев по имени Ферикион обратился к Клеомену с предложением лучше уж покориться македонскому царю Антигону, чем плыть в Египет, ибо ничуть не позорно для спартанских царей служить котомкам Филиппа и Александра. Клеомен, однако, отклонил это, сделанное с лучшими намерениями предложение, после чего Ферикион тут же, на морском берегу, покончил с собой. Эта весьма впечатляющая история, вероятно, относится к разряду легенд, по она предвосхищает не менее драматические события в Египте.
В Александрии Клеомен со своими спутниками вступил на египетскую землю. Здесь он нашел дружеский прием. Птолемей III стал выплачивать ему годовое содержание в размере 24 талантов. Кроме того, он будто бы обещал снова посадить его на троп в Спарте. Клеомен вел в Александрии приличествующую его званию жизнь. Он собрал вокруг себя группу спартанцев-изгнанников и надеялся на скорое возвращение на родину. Однако политическая обстановка перечеркнула все его расчеты. Сначала Сосибию, всемогущему министру Птолемея III, показалось несвоевременным способствовать возвращению спартанского царя на родину, так как в Египте опасались, вероятно с полным основанием, трудностей в отношениях с македонянами, поскольку от доброй воли последних зависело существование птолемеевских владении в Эгеиде и Малой Азии. Не стоило из-за Клеомена провоцировать с Антигонидами конфликт, исход которого нельзя было предвидеть. Вдобавок, умер Птолемей III — возможно, еще в 222 г., по скорее всего в феврале 221 г. От его преемника Птолемея IV мало чего можно было ожида