ть. Он полностью находился под влиянием своих советников и женщин, среди которых его любовница Агафоклея и ее мать Энапфа полностью подчинили его своей воле. Вскоре после восшествия его на престол в Александрин начались убийства царских родичей. Среди прочих жертвами стали мать царя Береника и его младший брат Магас. Клеомен будто бы был поставлен в известность о заговоре против Магаса и даже поручился Сосибию за надежность наемников, и в первую очередь за пелопоннесцев, но эти сведения кажутся маловероятными. Если даже верно, что Сосибий осведомлялся у Клеомена о надежности наемников, то это, наверное, не имело ничего общего с заговором.
Развязка была ускорена письмом, которое, по преданию, отправил царю Птолемею IV некий мессенец и «кагор. Античные источники указывают, что Никагор был послушным орудием в руках всемогущего Сосибия. Последний сумел обмануть Клеомена и таким образом вызвал его гибель. Рассказывают, что Клеомен, прогуливаясь возле гавани в Александрии, оказался свидетелем прибытия Никагора, — впрочем, эта сцена также могла быть выдумана Филархом ради большей драматичности. В упомянутом письме Никагора речь шла якобы о том, что Клеомен отважится на восстание, если царь Птолемей IV не отправит его с необходимым снаряжением на родину. Это будто бы и послужило поводом к тому, что спартанский царь был интернирован и к нему была приставлена вооруженная охрана.
Когда Птолемей IV на время отлучился в Канон, Клеомен воспользовался этим, чтобы освободиться из-под ареста. Охране он сумел внушить, что царь Египта собирается его освободить. И в то время как стражники предавались пьяному разгулу, Клеомену удалось незаметно покинуть место заключения. Его сопровождали друзья и сыновья, прибывшие в Александрию еще до него. Клеомен и его спутники были вооружены — в руках у них были кинжалы. На улице им навстречу ехал на колеснице, запряженной четверкой лошадей, начальник гарнизона Птолемей. Лакедемоняне стащили его с колесницы и посадили под стражу (согласно Плутарху [Клеом., 37, 1], они его будто бы даже убили, что, однако, кажется маловероятным).
Спартанцы начали призывать народ к борьбе за свободу, по на александрийцев это не произвело никакого впечатления — они остались совершенно безучастными; скорее всего им вообще было непонятно, какую свободу имеют в виду лакедемоняне. Попытка маленького отряда овладеть цитаделью Алексадрии окончилась провалом, так как караульный офицер не дал себя захватить врасплох. В общей неразберихе спартанцы остались одни; игра была для них проиграна, и тогда они решили покончить с собой; умирали они мужественно, как истинные спартанцы. Это случилось в Александрии зимой 220/219 г.
Этот эпизод подвергся Филархом художественной обработке, однако его переложение вряд ли можно рассматривать как исторически достоверное, и потому оно не заслуживает того, чтобы его здесь воспроизводить. Так или иначе, египетский царь Птолемей IV самым страшным образом отомстил матери и сыновьям Клеомена за неудавшееся выступление последнего. Тело Клеомена, согласно все той же версии, было публично распято, но затем вокруг трупа стали происходить — по изображению Филарха — странные явления и чудеса, которые с удивлением воспринимались суеверной толпой.
Побег Клеомена из заключения лишь с двенадцатью провожатыми следует признать актом отчаяния. Клеомен был убежден, что в Египте никто больше не придет ему на помощь, и что меньше всего этой помощи можно было ожидать от царя Птолемея IV, которого он давно раскусил. Одинокая смерть Клеомена и его соратников была заключительным аккордом политического развития, ответственность за которое следует возложить не только на объективно сложившиеся обстоятельства, но и на самого царя Клеомена.
Редко, чтобы царь столь роковым образом не понимал характера своей эпохи, как Клеомен. Неоспоримой остается его заслуга в проведении давно уже напрашивавшейся земельной реформы в Лакедемоне. Но Клеомен позорно запятнал эту реформу беззаконием — устранение эфоров было достигнуто злодейским убийством, которого никто не мог одобрить. Восстановление царской власти также было весьма относительным, ибо то, во что превратил ее Клеомен, нельзя обозначить иначе, как диктатура, — форма власти, до тех пор совершенно чуждая спартанцам. Для своих внешнеполитических претензий Клеомен также не располагал достаточными средствами; он зависел от поддержки Птолемеев, и, когда те отвернулись от него — еще до битвы при Селласии, — с Клеоменом было покончено. Можно признавать его достижения в качестве полководца и политика (Полибий, например, высоко оценивал Клеомена, хотя тот и был врагом Ахейского союза), однако ему недоставало понимания того, что Спарта не была более в состоянии соперничать с крупными эллинистическими государствами, и в частности с вновь усилившейся при Антигоне Досоне Македонией. В державно-политическом отношении Клеомен ориентировался на прошлое, и здесь лежит ключ к пониманию его неудач и гибели.
Тем не менее для историков — как древнего, так и нового времени — Клеомен остается притягательной фигурой. Плутарх сопоставил царя вместе с его предшественником — другим спартанским царем-реформатором Аги-сом — с обоими Гракхами и еще раз подчеркнул это сопоставление в особом синкрисисе. Но реформаторская деятельность была лишь одной стороной его натуры. Сверх этого Клеомен был выдающимся воином и полководцем, в послужном списке которого был целый ряд блестящих успехов. Правда, в битве при Селласии, где перед ним стоял вопрос «быть или не быть», он был не совсем на высоте в своих распоряжениях, и, наверное, не случайно, что благоволящая к нему традиция пытается приписать причину поражения ошибкам его подчиненных. Однако это не затрагивает существа дела. Ведь Клеомен стоял перед выбором: отдать Спарту без боя неприятелю или попытать счастья в решающем сражении. Он выбрал последнее и потерпел поражение.
Его поведение в Александрии также не во всем было удачным. Версия, будто бы он каким-то образом был вовлечен в заговор против Магаса, маловероятна, но побег из заключения был актом отчаяния, приведшим к гибели не только его самого, по и его спутников. Его жизнь кончилась трагедией, в которой в конечном счете виновен был он сам. Спарта теперь перешла в разряд государств третьего или даже четвертого ранга. Она полностью потеряла свое международное значение, а последующая попытка спартанского тирана Пабиса еще раз сделать Спарту ведущей державой, по крайней мере в Пелопоннесе, была сведена на нет вмешательством римлян (194 г.). И на этот раз против Ахейского союза выступил спартанец, по Союз был поддержан римлянами, так что исход этого столкновения с самого начала не вызывал сомнений. Спарта полностью сошла с политической арены, и даже появление тирана Эврикла, дружившего с Августом, ничего в этом отношении не изменило. Интересно, однако, отметить, что при Эврикле продолжало существовать староспартанское воспитание (агогé), а вместе с ним и спартанская конституция, эфорат, народное собрание (апелла) и совет старейшин (герусия), но все это было лишь тенью прошлого.
VIIIАнтиох III Великий(243 или 242–187 гг. до н. э.)
Жизнь селевкидского царя Антиоха III падает на эпоху, богатую переменами. Когда он родился, империя Селевкидов грозила развалиться на две части, и вызвано ото было происками дяди Антиоха — Антиоха Гиеракса. Когда же Антиох III в возрасте 55 или 56 лет умер, мир совершенно изменился: конфронтация между Антиохом III и римлянами окончилась в конце 190 г. (или в начале следующего года) при Магнесии, у горы Сипила, полным поражением селевкидского царя. Держава Селевкидов лишилась всех анатолийских областей. Она была отброшена далеко на восток и отрезана от истоков эллинства. Между вступлением Антиоха в управление державой в 223 г. — ему было тогда примерно двадцать лет — и его кончиной при попытке взыскать принудительный заем в одном из святилищ Элимаиды лежит период правления в 36 лет, насыщенный множеством событий, успехов и неудач. Упомянем здесь хотя бы о войнах с Птолемеями из-за Келесирии и о большом походе, позволившем царю продвинуться через Верхние сатрапии к границам Индии.
В античных источниках царь предстает в своеобразном двойном свете. В то время как историк Полибий высказывается о нем весьма справедливо, хотя и не причисляет его к самым великим правителям, другие судят о нем гораздо сдержанней. В особенности римская историография видела в Антиохе типично восточного владыку, которого нельзя было и сравнивать с героическими фигурами времени Римской республики, с такими личностями, как П. Корнелий Сципиоп и Т. Квинкций Фламинин. Но истина состоит в том, что Антиоха трудно понять и еще труднее оценить по достоинству, пользуясь масштабами западного историописания. Хотя он и был правителем македонского происхождения и неустанно подчеркивал это перед всем миром, по вместе с тем он своим поведением, несомненно, отдал дань Востоку, и прежде всего это проявилось в восточной надменности и произволе.
Правление Антиоха III означало в истории Селевкидской державы сначала крутой подъем, а к концу — столь же резкий упадок. Антиоху III было не по силам бороться с римлянами, и война с ними окончилась для Селевкидского государства утратой положения великой державы (188 г.). Впрочем, окончательную черту под распадом этого государства подвел лишь 124 года спустя, в 64 г. до н. э., римский полководец Помпей.
Противоречивость натуры Антиоха проявляется каждый раз в решительные моменты его жизни; многие поступки царя трудно понять, а некоторые принимавшиеся им важные решения, пожалуй, навсегда останутся загадкой. Поэтому нет ничего удивительного, если в наши дни не нашелся историограф, который был бы в состоянии подобающим образом изобразить дела и личность Антиоха III. Впрочем, о времени его правления до битвы при Магнесии имеется исследование Хатто Г. Шмитта{54}, которое разъяснило многие проблемы, а многие другие приблизило к решению. Заслуги этого царя не ограничиваются, однако, только войнами, позволившими ему значительно расширить пределы своей державы, столь же важными были, как это впервые подчеркнула новейшая наука, его достижения в области внутренней политики. Антиох коренным образом реформировал Селевкидскую державу. Огромное государство, в котором, как некогда в империи Ахеменидов, проявлялись сильные центробежные тенденции — как на Востоке, так и на Западе, — он снова объединил в единое целое; он