Правители эпохи эллинизма — страница 51 из 81

ты, а в конце концов даже беотийцы, бросилось в объятия селевкидского царя, остальные, и притом большинство эллинских общин, знать ничего не желали об Антиохе, поскольку они не доверяли ему и испытывали страх перед римлянами. К тому же большое значение имело то, что Антиох не смог противопоставить никакого убедительного лозунга римской пропаганде, которая во весь голос ратовала за свободу эллинов по эту и по ту сторону Эгеиды. Да и что мог он предложить грекам?

Ганнибал держался того взгляда, что первоочередной задачей является склонить к заключению союза македонского царя Филиппа V, по здесь Антиоха постигла полная неудача, вину за которую он должен был приписать только самому себе. А дело было в том, что селевкидский царь распорядился захоронить в гигантском кургане все еще лежавшие без погребения на поле боя у Киноскефал трупы македонян — акция, которая будто бы совершенно вывела из себя Филиппа V. Последний вступил в контакт с римским пропретором М. Бебием и заявил о своей готовности участвовать в действиях против Антиоха. Греческая операция была для селевкидского царя, таким образом, с самого начала обречена на провал.

Вообще в поведении Антиоха многое остается загадочным, и исследователям даже в будущем вряд ли удастся полностью постичь намерения царя. Как, в самом деле, объяснить, что после нескольких первоначальных успехов в Фессалии Антиох отправился в Халкиду на Эвбее и здесь — уже в возрасте 52 лет — вступил в брак с дочерью богатого горожанина (ее звали, как и остров, Эвбея)? Заключение этого брака вызвало по отношению к Антиоху упреки многочисленных критиков античного и нового времени, да и на самом деле — эта женитьба, как и последовавшая зимовка его войск в Халкиде на рубеже 192–191 гг., вряд ли имеет под собой рациональные основания. Дело было не в том, что юная гречанка не была достаточно знатного происхождения — на это в древности почти никто не обращал внимания, — а в том, что, по всей вероятности, была еще жива законная супруга царя — Лаодика. Это подтверждается тем, что еще в 177 г. ее имя появляется на одной греческой надписи из Суз. Полибий [XX, 8] обвиняет царя еще в том, что тот находил чересчур много радости в вине. А это, продолжает историк, в сочетании с неожиданной свадьбой удерживало селевкидского властителя от необходимой подготовки для будущих предприятий — серьезный упрек, на который трудно что-либо возразить.

Между тем римляне усилили свои позиции высадкой войска под командованием Мания Ацилия Глабриона, и летом следующего года (191 г.) Антиох потерпел поражение при Фермопилах. В сопровождении остатков своего разбитого войска царь снова направился в Халкиду, откуда он, не мешкая, переправился в Эфес. Греческая авантюра нашла, таким образом, летом 191 г. столь же скорый, как и бесславный для Антиоха конец. Самоуверенности Антиоха был тем самым нанесен тяжкий удар, от которого царь никогда полностью уже по мог оправиться.

Со времени этих событий в Греции от прежнего величия Антиоха осталась лишь тень, и даже друзьям, желавшим ему добра, не удавалось вновь его ободрить. Некоторое время царь пробыл в Эфесе, а затем, избавившись от своей летаргии, начал вооружаться для морской войны с римлянами, чей флот теперь появился в водах Эгеиды. Но и на море Антиох терпел одни лишь поражения. В них оказался запутан и Ганнибал, чьи способности, безусловно, нашли бы лучшее применение в войне на суше. Антиох был так подавлен, что неоднократно. предлагал римлянам мир, но те теперь не соглашались: они твердо решили напасть на царя на его собственной территории. Когда римское войско под командованием Сципионов появилось в Малой Азии, Антиох снова стал заверять римлян в своей готовности заключить с ними мир. Однако, поскольку римляне теперь потребовали уступки всей расположенной по эту сторону Тавра селевкидской области, Антиох снова сник и от отчаяния предоставил оружию решить судьбу своей империи.

Битва состоялась зимой 190/189 г. (в последние недели 190 или в первые недели следующего года) при Магнесии у горы Сипила. Она завершилась полным разгромом Антиоха. Поразительно то, что римляне со своим 30-тысячным войском оказались все же по сравнению со своим противником в значительном меньшинстве, ибо войско Антиоха насчитывало в общей сложности 60 тыс. человек, но эта цифра, возможно, преувеличена. Царь стянул войска со всей своей державы. Ядро армии образовывала, как когда-то при Рафии, вооруженная по македонскому образцу фаланга, в бой были брошены также слоны и боевые колесницы.

В распоряжении римлян было всего два легиона с соответствующими вспомогательными отрядами. Африканских слонов они поставили позади фронта, поскольку те не могли равняться с индийскими слонами Антиоха. На правом крыло у римлян стояла конница под командой пергамского царя Эвмена II. Именно здесь и начались все несчастья Аптпоха. Водители боевых колесниц были перестреляны неприятельскими лучниками, и все левое крыло Антиоха было затем растоптано конницей во главе с Эвменом II в результате блестящей кавалерийской атаки.

На другом фланге Антиох прорвался до самого римского лагеря, Однако овладеть им он не смог, поскольку тот был. хорошо укреплен и охраняем, а в центре оказывала сопротивление только македонская фаланга, по и она была зажата со всех сторон, и Антиох с правого крыла не смог ей ничем помочь. Когда ему наконец удалось направиться к своему войску, занимавшему центр, здесь уже все было копчено. Лагерь также оказался в руках Римлян. Войско Антиоха распалось — практически его больше не существовало; все, кто еще уцелел, обратились в бегство, и к этому потоку примкнул и царь. Ночью ему удалось достичь Сард; отсюда он поспешил дальше в Апамею во Фригии, а оттуда через горы Тавра в Сирию. С потерей всей Малой Азии он уже смирился.

Лишь после долгих раздумий пошел Антиох на это решающее сражение — им владело чувство, что ему не по плечу бороться с Римлянами. Это чувство и в будущем его уже не оставляло. К военному превосходству римлян добавлялись еще их дипломатия и пропаганда, повсюду побуждавшие к борьбе противников селевкидского царя. Пропагандистское оружие этого последнего, напротив, было лишено убедительности, его лозунги не производили впечатления, и меньше всего они оказывали воздействие на эллинов по обе стороны Эгейского моря.

Друзья серьезно порицали Антиоха за его поведение. Они упрекали его в том, что он чересчур поспешно ушел из фракийского Херсонеса и таким образом расчистил Римлянам путь в Малую Азию еще до решающих столкновений в Европе. Диспозиция войск в битве при Магнесии, по их мнению, также была весьма неудачна: он обрек на верную гибель цвет своего войска — македонскую фалангу, — между тем как на другие, лишь незадолго до того сформированные контингенты войск возлагал совершенно необоснованные надежды, хотя они во всех отношениях сильно уступали римлянам.

В этих упреках, вне всякого сомнения, есть доля истины, однако в них не учитывается, что Антиоху в его прежних кампаниях приходилось иметь дело с противниками, которые в военном отношении были намного слабее его. Военная тактика римлян, у которой уже были на счету большие успехи в борьбе против Ганнибала (у Замы, 202 г.) и против Филиппа V (у Кипоскефал, 197 г.), была ему незнакома, иначе не могло бы случиться, чтобы атака конницы Эвмена II имела столь губительные последствия. Однако, как сказано ошибку следует искать прежде всего в области психологии: Антиох III, чьим идеалом был Александр Великий, столкнулся здесь с совершенно чуждым ему миром, понять который он был не в состоянии. Правда, среди окружения царя был целый ряд ярких личностей — здесь достаточно будет упомянуть о пунийце Ганнибале или вице-короле Малой Азии Зевксиде, — но эти люди не могли добиться признания в военном совете, ибо в конечном счете все решала воля Великого царя, а этот последний был одержим нереальными прожектами, пока наконец в Элладе ему не пришлось столкнуться с суровой действительностью, сломившей волю царя, и не было человека, который был бы в состоянии возродить ее.

Как для Пруссии битва при Иене и Ауэрштедте в 1806 г., так и для Селевкидской империи битва при Магнесии имела катастрофические последствия. Целый ряд юродов — и среди них Фиатира, Магнесия у Синила, а также Сарды — открыли свои ворота победителям; им последовали Траллы, Магнесия-на-Меандре и Эфес. Все они ориентировались теперь на восходящее с Запада новое светило. Одним ударом была потеряна вся селевкидская Анатолия. Повсюду римлян принимали с радостью — прокламации о свободе эллинов начали оказывать свое воздействие на греческие города, и время селевкидского господства многим представлялось теперь лишь далеким сновидением.

Предъявленные римлянами условия были в высшей степени суровы и даже унизительны для царя: все земли, которыми Антиох владел по обе стороны Геллеспонта, вплоть до Тавра, должны были быть им освобождены; кроме того, он должен был уплатить в возмещение военных расходов круглую сумму в 15 тыс. талантов; далее, от него требовали выдачи ряда лиц, которые, как это было в случае с Ганнибалом, находясь в лагере Антиоха, могли чинить неприятности римлянам. В окончательном виде мирный договор был составлен в Апамее, во Фригии, в 188 г. в присутствии комиссии из 10 римских представителей и пергамского царя Эвмена II. Он претерпел ряд изменений, которые следует рассматривать как уточнения первоначальных римских требований. В территориальных статьях договора, правда, ничего не было изменено: Антиох оказался вытесненным из Малой Азии, его держава начиналась отныне с южных предгорий Тавра. Римляне потребовали в качестве возмещения убытков 12 тыс. талантов серебром, из которых ежегодно надо было уплачивать по 1000 талантов; кроме того, 350 талантов серебром получал Эвмен, к этому добавлялись поставки зерна римлянам и Пергаму. Флот и подразделения слонов Антиоха подлежали расформированию; царю было оставлено, очевидно для несения сторожевой службы, только 10 кораблей, но для их плавания на западе была установлена граница, а именно по Сарпедонскому мысу в Киликии. Римляне настаивали на выдаче Ганнибала, этолийца Фоапта и некоторых других лиц, которых они намеревались покарать, поскольку они повсюду были известны как враги римского народа. Несчастный этолиец и в самом деле был выдан, но римский сенат неожиданно пощадил его, так что Фоант снова смог заниматься политической деяте