Военному плану Антония и Клеопатры нельзя отказать в последовательности. Если бы его удалось осуществить без слишком больших потерь, то Октавиану пришлось бы вести новую войну, в которой на карту для него было бы поставлено все. С помощью поднявшегося северо-западного ветра Клеопатре удалось на своих быстроходных парусниках прорваться сквозь ряды неприятеля. Ее эскадра последовала за ней, и тогда Антоний, вместо того чтобы взять на себя командование в решающей морской схватке, покинул свой знаменитый адмиральский корабль и вместе с двумя друзьями, сирийцем Алексой и римлянином Сцеллином, перебрался на одну из пентер (пятипалубное судно), а остальные были брошены на произвол судьбы. Антоний же последовал за Клеопатрой. Попутный ветер надул паруса, и вскоре корабли, державшие курс на юг, в сторону Пелопоннеса, исчезли за горизонтом.
Клеопатра подняла сигнал и пригласила Антония перейти на свой корабль, однако оба избегали встретиться лицом к лицу — слишком сильно было впечатление от проигранного сражения. Антоний ушел на нос корабля и сел там, обхватив руками голову. Когда быстрые либурнийские парусники из флота Октавиана стали догонять их и приблизились на опасное расстояние, Антоний приказал вступить с ними в бой. Все вражеские корабли были отогнаны, и лишь корабль спартанского тирана Эврикла продолжал наседать на Антония. Эврикл подплыл настолько близко, что смог даже метнуть копье на палубу Антония и громко назвать свое имя: «Я Эврикл, сын Лахара, — будто бы крикнул он, — которому Тюхе дает возможность отомстить за смерть отца». Но затем он обратился против второго адмиральского корабля, который был тяжело нагружен. Эвриклу удалось овладеть этим кораблем, но для Антония это не было большой потерей, поскольку утраченные вместе с кораблем съестные припасы легко можно было возместить. Когда опасность миновала, Антоний снова впал в летаргию. Три для он будто бы провел на палубе, неизвестно, то ли гневаясь на Клеопатру, то ли стыдясь ее. Когда причалили к мысу Тенар у южной оконечности Лаконии, женщины из свиты Клеопатры свели их наконец вместе. Оба дали себя уговорить вновь делить друг с другом и стол и ложе.
Таков рассказ Плутарха [Антоний, 65 и сл.]. Хотя Плутарх и не был свидетелем описываемых им событий, он, должно быть, располагал достоверными источниками. Какие чувства владели сердцем царицы? Может быть, попытаться отделить собственную судьбу от судьбы своего патрона, а затем обратиться с предложением мира к Октавиану? Могла ли она вообще надеяться на пощаду у этого холодного и расчетливого противника? Война, которую вели римляне, была направлена исключительно против нее, царицы Египта, а не против Антония, и ей нетрудно было себе представить, что ждало ее после капитуляции. Но если Клеопатра когда-либо и обдумывала всерьез возможность разрыва с Антонием, то вскоре она ее отвергла как нереальную. Наоборот, проигрыш морского сражения у Акциума еще больше сблизил обоих влюбленных. Им надо было постараться преодолеть временную депрессию и осмотреться в поисках новых возможностей для сопротивления. В Риме же господствовало убеждение, что бегство царицы отодвинуло окончание войны в далекое будущее. Выражения радости по поводу победы у Горация достаточно сдержанны — египетская царица, большой враг римского народа, отнюдь не была еще повержена. В Риме это хорошо понимали.
Антоний также снова начал питать надежду. Он приказал Канидию, командовавшему сухопутным войском у Акциума, как можно скорее отступить через Македонию в Малую Азию. Своим друзьям Антоний преподнес богатые дары и отослал их в Коринф, посоветовав им примириться с Октавианом. Солдатам, служившим в войске и на флоте Антония, бегство их полководца на первых порах осталось неизвестным. Когда же слух об этом дошел до них, все были поражены, что он бросил произвол на судьбы не менее 19 непобежденных легионов и 12 тыс. всадников. Однако они и впредь хранили ему верность, в которой некогда поклялись. В течение семи дней они отказывались пойти на капитуляцию, предложенную Октавианом. И лишь бегство Канидия сломило их сопротивление, они сдались победителю, который обещал им в будущем лично позаботиться об их щедром обеспечении.
Антоний между тем направился в Ливию. Клеопатру он отослал вперед в Египет через Паретоний. Но в Ливии легионы перешли на сторону противника Антония Октавиана. Клеопатра же торжественно прибыла в гавань Александрии на кораблях, украшенных венками, и в сопровождении победных песнопений. Однако она не чувствовала себя здесь более в безопасности от Октавиана и поэтому начала готовиться к тому, чтобы покинуть Египет. Для этого она велела перетащить несколько кораблей по суше через перешеек в Акабский залив и погрузить на борт свои самые ценные сокровища. Все было готово к отплытию, даже команда уже находилась на кораблях, но набатейские арабы сожгли суда, так что от задуманного предприятия пришлось отказаться. Тем временем Антоний, который, видимо, все еще ничего не знал о капитуляции своего сухопутного войска у Акциума, велел построить для себя новую резиденцию на острове Фаросе. Здесь он жил в обществе своих друзей и говорил, что хочет вести такой же образ жизни, как мизантроп Тимон, поскольку испытания, выпавшие на его долю, нисколько не отличаются от того, что пришлось пережить Тимону; Антоний считал, что он обижен всем миром и предан большинством друзей. Впрочем, некоторые из них остались при нем. Они образовали клуб «совместно стремящихся к смерти», предавались застольным радостям и тешились мыслью о близком конце.
Положение в Александрии было безотрадным, воля Антония была сломлена, а Клеопатра обдумывала все новые планы, как ей покинуть Египет и уйти от мести Октавиана. Но куда ей было направиться? На запад, в Испанию, на восток, в Азию, или, наконец, в Индию, значительно приблизившуюся к Египту благодаря освоению прямого пути через открытое море? На всякий случай она опробовала целый ряд смертельных ядов. Их действие испытывали на преступниках, приговоренных к смертной казни. Но Клеопатра осталась недовольна действием ядов: самые сильные из них причиняли страшные мучения, более слабые — слишком затягивали наступление смерти. Тогда она начала наблюдать за животными, которых стравливали друг с другом. При этом она заметила, что укус одной из змей влечет за собой относительно безболезненную смерть.
Тем не менее она все еще не считала свое дело окончательно проигранным. Она отправила к Октавиану, который тогда продвигался с войском из Сирии к Египту, посольство во главе с наставником своих детей Эвфронием. Она просила сохранить за ее детьми власть над Египтом, а Антоний выражал пожелание, чтобы ему позволили жить в Афинах на положении частного лица, если уж ему нельзя будет остаться в Египте. Ранее окончилась неудачей попытка вступить в контакт с Октавианом через друга Антония Алексу из Лаодикии при посредничестве идумейского правителя Ирода. Алексу заковали в цепи, а затем казнили в Лаодикии. Предложения Антония Октавиан отверг раз и навсегда, по Клеопатре он будто бы предложил избавиться от Антония: либо убить его, либо изгнать из страны. Среди посланцев Октавиана находился некто по имени Тирс. Продолжительным частным разговором с царицей он навлек на себя подозрения Антония; последний велел схватить Тирса и наказать, подвергнув его бичеванию. Октавиану Антоний будто бы написал, чтобы тот также отхлестал Тирса, а затем повесил. Соответствует этот анекдот исторической действительности или нет, сказать трудно, но из него все же можно заключить, что Антоний предпринимал попытки вступить в контакт со своим соперником.
По тут в военных действиях наступил перерыв. Октавиан был вызван Агриппой обратно в Италию, где его присутствие было крайне необходимо из-за трудностей, возникших с ветеранами. Однако это была лишь отсрочка неизбежной гибели, ибо уже весной 30 г. до н. э. войска Октавиана с востока и запада вторглись в долину Нила. Когда нала крепость Пелузий, видимо, не оказав особого сопротивления, разнесся даже слух, что город был сдан его комендантом Селевком не без ведома Клеопатры. Но царица распорядилась казнить жену и детей Селевка. Она стала прибегать к наказанию членов семей подозреваемых лиц, чтобы таким образом запугать своих подданных. Впрочем, сама царица была теперь также охвачена паническим страхом; она велела отнести все свои драгоценности — золото, серебро, изумруды, жемчуга, эбеновое дерево, слоновую кость и корицу — в свою гробницу, воздвигнутую ею в пределах укрепленного царского дворца рядом с храмом Исиды. Кроме того, в гробницу сложили много горючего материала — дрова и паклю. Клеопатра подумывала о самосожжении и хотела унести с собой в могилу все свои драгоценности. Но, с другой стороны, в ней еще теплилась искра надежды, что Октавиан все же изъявит готовность пойти на соглашение. 14 января 30 г. еще раз с большой пышностью отпраздновали день рождения Антония. Напротив, по поводу дня рождения Клеопатры — он приходился либо на начало января, либо на последние недели декабря — не стали поднимать много шума. Не хотела ли она усыпить бдительность Антония? Она давно уже боролась не за него, а лишь за свою собственную жизнь и жизнь своих детей, и единственным, кто мог ей в этом помочь, был Октавиан, а не Антоний.
Конница Октавиана пересекла Дельту и приблизилась непосредственно к городским стенам Александрии, и здесь Антоний еще раз попытался вступить в борьбу. В состоявшемся бою он в последний раз одержал победу и преследовал противника вплоть до его лагеря. Еще опьяненный этим успехом, он поспешил на коне в столицу, заключил Клеопатру в свои объятия и осыпал поцелуями. Он представил ей храбрейшего из храбрых среди своих воинов, и Клеопатра преподнесла ему почетный дар — золотой панцирь и изготовленный из того же металла шлем. Но все это было напрасно: рассказывают, что этот солдат, удостоенный высокой награды, на следующую ночь дезертировал и перешел на сторону Октавиана.
Ночью в Александрии царила тягостная тишина, каждый ждал беды. Антоний же в последний раз ужинал со своими друзьями и слугами; прислуживавших за столом он просил наливать ему побольше вина, поскольку, мол, никто не знает, что принесет с собой утро. Между тем в юроде распространился слух, что Вакх (Дионис) покинул Антония и что бог будто бы проследовал через те ворота, которые находились напротив неприятельского лагеря.