Понимая, что ситуация сложилась весьма для него неблагоприятная, Мориц всё же проявил упорство и остался в Митаве, пока туда не пришли четыре русских полка под командованием генерала Ласи. Мориц бежал, на рыбацкой лодке переправился через реку Лиелупа и затем добрался до Данцига.
Так завершилось очередное неудачное сватовство Анны Ивановны.
После этого отвергнутая невеста зачастила в Петербург, где, как мы уже знаем, оказалась совершенно своей среди тех, кто окружал Екатерину I. Но смерть первой императрицы круто изменила ситуацию.
Император Пётр II
Когда Екатерина умерла, внуку Петра I великому князю Петру Алексеевичу шёл тринадцатый год. Он был мягок душой, красив, достаточно развит и весьма неглуп для своих лет, напоминая покойную мать — Софью-Шарлотту Вольфенбюттельскую. С самого начала своего неожиданного воцарения двенадцатилетний мальчик попал в очень непростую ситуацию, ибо кроме него претенденткой на трон могла оказаться и восемнадцатилетняя дочь Петра I и Екатерины I Елизавета Петровна — его родная тётка.
Сторонники Елизаветы стали прочить ей в мужья всё того же вечного жениха — Морица Саксонского. Сторонники же Петра II сватали ребёнка-императора за дочь Меншикова — Марию.
Желание двора примирить две партии породило фантастический проект женитьбы Петра Алексеевича и Елизаветы Петровны — племянника и тётки, но ему не удалось осуществиться: Меншиков увёз Петра к себе во дворец и там сосватал его со своей дочерью — несостоявшейся супругой Петра Сапеги.
12 мая, когда тело Екатерины ещё не было погребено, Пётр II возвёл Меншикова в звание генералиссимуса, дав ему очевидное преимущество перед пятью жившими и действовавшими в ту пору фельдмаршалами. 16 мая Екатерину похоронили, а уже через неделю во дворце Меншикова на Васильевском острове была необычайно пышно отпразднована помолвка Петра II и Марии. Меншикову эта великая удача нс вскружила голову, и он демонстративно протянул руку примирения и дружбы ненавидевшим его Голицыным и Долгоруковым. После этого враждебными ему осталась лишь Анна Петровна и её муж — Голштинский герцог Карл, но и от них вскоре избавился умный и ловкий генералиссимус: он пообещал супругам миллион флоринов и, выдав им для начала всего сто сорок тысяч, отправил Анну и Карла в Голштинию. Им была обещана ежегодная пенсия в сто тысяч флоринов и поддержка России в деле присоединения к Голштинии соседнего Шлезвига. 25 июля 1727 года герцогская чета отплыла из Петербурга в Киль, сопровождаемая небольшой группой придворных, среди которых были и люди, близкие к российской императорской фамилии.
Среди них прежде всего следует отметить девятнадцатилетнюю Мавру Егоровну Шепелеву, особенно доверенную «конфидентку» Елизаветы Петровны. Её дядя — Дмитрий Андреевич Шепелев женился на родственнице пастора Глюка — Дарье Ивановне, и из-за этого был близким человеком в семье Петра и Екатерины. Сохранил он своё положение и во все последующие царствования, особенно возвысившись при Анне Ивановне. Его-то родственница — Мавра Егоровна и отправилась в Голштинию, выполняя двоякую роль: и фрейлины Анны Петровны, и сердечной подружки Елизаветы Петровны. Находясь в Киле, она сообщала Елизавете Петровне обо всём, происходящем во дворце и городе. Образчиками её писем могут служить, например, такие:
«Сестрица ваша ездила в санях по Килю, и все люди дивовались русским саням». Или: «ещё ж доношу, что у нас балы были — через день, а последний был бал у графа Бассевича, и танцевали мы там до десятого часу утра, и не удоволились в комнатах танцевать, так стали польской танцевать в поварне и в погребе. И все дамы кильские также танцевали, а графиня Кастель, старая, лет пятьдесят, охотница великая танцевать, и перетанцевала всех дам, и молодых перетанцевала». В этом же письме Шепелева просила поздравить с кавалериею, то есть с награждением орденом одного из первых любовников Елизаветы Александра Борисовича Бутурлина.
А письмами от 12 и 19 февраля 1728 года Шепелева сообщала о рождении у Анны Петровны сына Карла-Петра-Ульриха — будущего российского императора Петра III и о церемонии его крестин.
Не успели письма Шепелевой дойти до Петербурга, как случилось неожиданное несчастье: скоропостижно умерла молодая мать новорождённого — Анна Петровна. Произошло это из-за того, что в Киле, по случаю рождения принца Карла-Петра-Ульриха, были устроены великие празднества, завершившиеся грандиозным фейерверком. Анна Петровна после родов ещё недомогала и потому лежала у себя в опочивальне, не принимая участия в торжествах. Но когда она увидела за окнами своей спальни всполохи огней и россыпи звёзд фейерверка, то, не удержавшись от соблазна полюбоваться всем этим, встала с постели и настежь распахнула одно из окон. Сильный холодный ветер ворвался в комнату: за окном стоял февраль, — и герцогиня простудилась. Назавтра она заболела воспалением лёгких и через десять дней умерла.
Торжества и в Киле, и в Петербурге сменились глубоким трауром, особенно же скорбел овдовевший Карл-Фридрих, ибо со смертью жены сильно уменьшались его собственные шансы возвращения в большую европейскую политику, так как петербургский двор становился для него почти недосягаемым, по крайней мере до совершеннолетия его сына-младенца.
А в Петербурге всесильный Меншиков укрепился ещё больше. Избавившись от голштинской герцогской четы и разослав остальных неугодных ему сановников из Петербурга, он, казалось, достиг вершины могущества, но внезапно сильно заболел и на несколько недель отошёл от государственных дел.
Этого времени оказалось достаточно, чтобы Пётр II, рано созревший и чувственный юноша, прочно подпал под влияние своей столь же чувственной и весьма распущенной восемнадцатилетней тётки Елизаветы, которая ни на шаг не отходила от племянника, всячески поощряя его к распутству и пьянству. Ей помогали в этом товарищи Петра — такой же, как и он, подросток Александр Меншиков и достаточно великовозрастный по сравнению с ними, ровесник Елизаветы Петровны, князь Иван Долгоруков.
Об этой золотой молодёжи рассказывали невероятные вещи, приписывая им всё возможные пороки. А когда сын генералиссимуса Александра Даниловича Меншикова Александр официально был награждён орденом Святой Екатерины, которого удостаивались только женщины, то пересуды о его отношениях с императором приобрели вполне определённое направление, получив вроде бы серьёзное фактическое подтверждение.
Всё это привело к тому, что Пётр II совершенно остыл к Марии Меншиковой — девушке нравственной и гордой, носившей среди ровесников прозвище «мраморная статуя». Когда же будущий тесть попробовал приструнить распоясавшегося юнца, то тринадцатилетний император закусил удила и пошёл на открытый разрыв со всесильным ещё вчера временщиком.
Пётр II дал распоряжение забрать из дома Меншикова императорские экипажи и личные свои вещи, а 7 сентября 1727 года приказал арестовать светлейшего князя. Через четыре дня и сам Александр Данилович, и несостоявшаяся невеста Мария Меншикова, и всё семейство генералиссимуса были отправлены в ссылку, пока ещё в Рязанскую губернию, в роскошное имение Меншикова Раннебург. Опальное семейство сопровождали сто двадцать семь слуг и обоз в тридцать три экипажа. Имущество князя было почти сразу же полностью конфисковано в казну. О размерах и составе этого имущества можно судить по перечню, сделанному специально созданной для этого правительственной комиссией. Обобщая воедино всё описанное в казну, комиссия определила, что Меншикову принадлежало: 90 тысяч душ крестьян, 6 городов, 4 миллиона рублей наличными и 9 миллионов в банках Лондонском и Амстердамском, бриллиантов и других драгоценностей ещё на один миллион рублей, серебряной посуды три перемены, каждая из 288 тарелок и приборов, и 105 пудов, т. е. 1680 кг, золотой посуды.
Однако в Раннебурге Меншиковы пробыли недолго: 16 апреля 1728 года их отправили в Березов — богом забытый сибирский городишко, закинутый в болота и тундру более чем на тысячу вёрст севернее Тобольска.
Сначала Меншиковы жили в тюрьме, но потом Александр Данилович сам срубил дом и даже пристроил к нему часовенку. Однако жить ему оставалось совсем немного. 12 ноября 1729 года он умер, разбитый параличом. А ещё через месяц скончалась и его дочь Мария — бывшая царская невеста. Двое других детей — сын и дочь впоследствии были возвращены из ссылки лишь потому, что в банках Лондона и Амстердама хранилось девять миллионов рублей, которые могли быть выданы только прямым наследникам Меншикова. Это обстоятельство и заставило русское правительство вернуть брата и сестру Меншиковых в Петербург, и львиная часть вкладов в конце концов оказалась в руках государства и его высших сановников.
Избавившись от всесильного временщика, Пётр II пустился во все тяжкие. Саксонский посланец Лефорт — племянник Франца Лефорта — писал в декабре 1727 года: «Император занимается только тем, что целыми днями и ночами рыскает по улицам с царевной Елизаветой и сестрой, посещает камергера (Ивана Долгорукова), пажей, поваров и Бог весть ещё кого.
Кто мог бы себе представить, что эти безумцы (семейство князей Долгоруковых) способствуют возможным кутежам, внушая дарю привычки самого последнего русского. Мне известно помещение, прилегающее к биллиардной, где помощник воспитателя приберегает для него запретные забавы. В настоящее время он увлекается красоткой, бывшей прежде у Меншикова, и сделал ей подарок в пятьдесят тысяч рублей... Ложатся спать не раньше семи часов утра».
Беспрерывные попойки и ночные оргии не только подрывали не очень-то крепкое здоровье Петра II, но и сильно деформировали его характер. Он стал вспыльчивым, капризным, жестоким и упрямым.
Уже на следующий день после ареста Меншикова Пётр II подписал манифест о коронации, а 9 января 1728 года выехал в Москву, чтобы, по традиции, совершить обряд венчания на царство в Успенском соборе Московского Кремля.
По дороге в первопрестольную Пётр заболел корью и две недели пролежал в постели, остановившись в Твери.