– Слушай, Славка, у тебя там было такое лицо! – сказала она, когда молчание совсем уже затянулось.
– Какое? – спросил он, притворяясь удивленным.
– Будто тебя реально торкнуло! Я тебя зову, зову, а ты уставился на огонь и ничего не слышишь! Жуть!
– Ну так я пожарный! Следил за обстановкой, – неловко отшутился Танюшкин.
Оба снова замолчали, и только у самой гостиницы Даша решилась заговорить. И этот разговор не прибавил ему настроения.
– Если Марианна передумает, придется тебе съехать от Кирилла, – она подняла голову и неожиданно робко заглянула ему в глаза.
– Передумает? – не понял Танюшкин.
– Ну помнишь, она сказала: «А там посмотрим!». Кирилл вокруг нее только что не пляшет. То воду принесет, то бананы почистит. Так что готовься скоро освобождать помещение.
Танюшкину не понравилась легкость, с какой Даша обсуждала дела Марианны. Но это было еще не все. Следующие слова повергли его в настоящий ступор.
– И знаешь, Слав, где останется единственное свободное место в гостинице?
Девушка на короткий миг подняла на него непривычно серьезные глаза. Пальцы неловко теребили край накинутого на плечи платка. Они как раз остановились возле ее номера.
– Где? – послушно откликнулся он, не особо вдумываясь в то, о чем она спрашивает.
– Здесь, – выпалила Даша и, пока он приходил в себя, быстро исчезла за дверью.
Кирилл появился, когда стемнело, и с ходу предложил семьсот безвозмездных долларов в обмен на согласие немедленно покинуть гостиницу. Танюшкин молча покачал головой, он даже не рассердился. Красавчик хмыкнул и ушел, а Слава, дивясь собственной наглости, с комфортом расположился на левой половине кровати.
Новых попыток выяснить отношения Кирилл не предпринимал. И похоже, дело было не в том, что брюнет оказался трусом. Напуганным он точно не выглядел. Скорее, как чистый прагматик взвесил свои шансы победить в новом столкновении с соседом и решил, что сломанный нос того не стоит. Ночью спали каждый на своем краю: Слава – слева, брюнет – справа.
Второй раз о деньгах Кирилл заговорил утром перед йогой. Предложенная им сумма в две тысячи долларов произвела на Танюшкина должное впечатление. Ставки растут! Несколько Славиных зарплат.
Танюшкин даже на секунду задумался, пытаясь представить, что можно сделать с этими деньгами, но поймал на себе испытующий взгляд брюнета и опомнился. Упрямо помотал головой. Нет! Шальные деньги ничего хорошего не принесут.
Кирилл заметно скис и ушел, беззвучно шевеля губами. Наверное, подсчитывал будущие убытки.
Глава 6Проклятый день!
Утро началось недобро. Подходя к приюту, где поселилась семья старого Викрама, Антар еще издали услышал ругань и пронзительные женские крики. Судя по голосам, ссорились дочь старика, робкая молчаливая Сати, и его невестка, вдова сына, скромная улыбчивая Кумари.
«Проклятый день!» – подумал Антар.
Он замешкался у порога, неприятно пораженный их ссорой, но затем толкнул дверь и вошел. Женщины, увидев его, тут же умолкли и уставились в пол. Поклонились, складывая ладони в намасте. Обе выглядели растерянными и смотрели друг на друга сконфуженно, словно сами не понимали, из-за чего вышла ссора.
Он поздоровался жестом и, согнувшись в три погибели, чтобы не задеть головой низкую притолоку, прошел в крохотную комнатушку с белыми, грубо оштукатуренными стенами. В углу на земляном полу, на грязном канареечно-желтом матрасе, лежал старый Викрам, седенький, высохший, ростом с десятилетнего ребенка.
– Здравствуй, Викрам-баба! Если боги услышат наши молитвы, это случится сегодня! – произнес Антар свое обычное приветствие.
Тот, ко всему безучастный, его не услышал. Антар примерился и с помощью Сати подхватил старика на закорки. Плечи у него когда-то были широкие, но сейчас Антар походил на обтянутый кожей скелет. Однако у него еще хватало сил поднять легкого как сухая щепка Викрама.
Все было как обычно, и все же Антар не мог избавиться от неприятного давящего чувства, что что-то идет не так. Он вышел из дома и медленно двинулся к реке, переходя на другую сторону улицы, в тень домов, подальше от палящего солнца. Пристыженные женщины семенили вслед за ним.
Однако стоило шагнуть в спасительную тень, как его окатило ледяной волной, сырой, затхлой, как из погреба. Тень пробирала лютым холодом, словно пила из него последние силы. Сначала показалось, что у него начался очередной приступ, но едва он вышел на солнце, как тяжесть в теле исчезла. Испуганные женщины бросились следом, вздрагивая и кутаясь в полосатые сари.
Только теперь Антар обратил внимание, что встретившиеся им по дороге люди ведут себя странно. Вместо того чтобы укрыться в тени, все они жались к солнечной стороне, и на их потных лицах читались страх и растерянность. Происходило что-то нехорошее. Сначала неожиданная ссора Сати и Кумари, которые в друг друге души не чаяли. Теперь – эти зловещие тени.
Проклятый день!
У него за спиной заворочался, забормотал уставший Викрам, и Антар сбился с мысли.
– Сейчас, сейчас! – успокоил он старика. – Потерпи, Викрам-баба, немного осталось!
Как и многие старые люди, бывший деревенский учитель Викрам приехал в Варанаси умереть, а его дочь с невесткой отправились вместе с ним, чтобы исполнить семейный долг – дождаться смерти Викрама и предать отцовское тело священному огню.
Приехав в Варанаси, они тоже оказались в Доме спасения, где селили умирающих. Каждый день Сати клала у изголовья отца священную книгу «Рамаяна», и они с Кумари терпеливо ждали, когда Великий Шива явится к умирающему и шепнет на ухо имя Рамы. Имя позволит душе Викрама освободиться от череды перерождений. Однако Шива все не приходил, и смерть не спешила дарить несчастному старику спасение. Через две недели их вежливо попросили съехать.
С тех пор все они жили в Варанаси почти год, перебираясь из одного приюта в другой. Викрам не мог ходить, а единственный сын, которому следовало носить отца на плечах, давно умер. Женщинам приходилось просить помощи, чтобы отнести отца на берег Ганги. Так с ними однажды познакомился Антар, который добровольно стал ногами старика.
– Вот мы и пришли! – сказал он, осторожно опуская Викрама на пепельно-серую землю и прислоняя спиной к стене невысокой каменной ограды, так, чтобы тот мог видеть священный погребальный огонь гхата Маникарника.
Рядом, в окружении родственников, сидели и лежали на засаленных одеялах другие старики, их седенькие волосы топорщились, словно перышки одуванчиков. Хрупкие, как обугленные спички, они смотрели на огонь, и пламя отражалось надеждой в пустых выцветших глазах.
Их немолодые дети оживленно переговаривались между собой. Антар с трудом разобрал, что они обсуждают цены на дрова из дорогого сандалового дерева, которые никто из них не мог себе позволить. В стороне несколько мальчишек с хохотом пинали красный резиновый мяч.
Несколько человек поздоровались с Антаром, и тот поклонился, складывая руки в ответном намасте. Многих из них он встречал на этом месте уже несколько месяцев. Смерть не спешила к их больным родителям, но они верили и не теряли надежды.
«Город смерти, веры и надежды, – рассеянно подумал он. – Эти неграмотные старики и их дети поистине счастливые люди. Им с рождения открыто, что в смерти нет ничего ужасного или уродливого. Смерть – всего лишь изменение материи, переход от одной формы к другой, вечное обновление жизни».
– Рам нам сатья хэ… – раздавалось над гхатом.
Это пели родственники умерших, желая их душам обрести спасение. Похоронные процессии одна за другой спускались к реке, держа на плечах длинные бамбуковые носилки с телами, которые были закутаны в шафрановые саваны и убраны тяжелыми гирляндами из мохнатых оранжевых цветов.
Шли одни мужчины, серьезные, сосредоточенные. Среди темноволосых носильщиков светились молочной белизной обритые наголо головы старших сыновей в белых траурных одеждах. Ни одной женщины. Их, от греха подальше, к кострам не пускали, чтобы не оскорбили душу покойного своим жалостливым плачем и чтобы отчаявшаяся вдова, чего доброго, сама не бросилась в огонь.
– Рам нам сатья хэ… Рам нам сатья хэ…
«Имя Рамы есть истина…»
Их резкие голоса сливались и звенели, а торжественная мантра летела вверх в клубах черного едкого дыма, поднималась к крутым, похожим на шлемы воинов, куполам храма Шивы, грозно нависшего над Гангой.
Говорили, что сама Кали любит бродить по здешним ступеням. Ее черная кожа измазана пеплом погребального костра, волосы растрепаны, а кроваво-красный язык как жало змеи. Если сердце твое нечисто, встретишь ее – горько пожалеешь.
При звуках мантры старый Викрам, как это бывало с ним всегда, очнулся от своего оцепенения и стал жадно следить за погребальными процессиями.
– Может быть сегодня, Викрам-баба, – ласково сказал Антар, подсовывая ему под спину подушку. – Не сегодня, так завтра.
На гхате Маникарника, где день и ночь горели погребальные костры и глаза слезились от дыма, они вчетвером проводили целые дни. Они мечтали о дне, когда боги услышат их молитвы и позволят старому Викраму уйти.
Антар объяснялся на ломаном хинди, но Викрам его понял. Он широко открыл тусклые слезящиеся глаза, губы его задрожали, и сморщенный старик сразу стал похож на обманутого ребенка, которому вместо конфеты подсунули бумажку в красивой обертке. Он не хотел ждать до завтра.
Антар огорченно отвернулся и вытер костлявым кулаком покрасневшие от дыма глаза. «Если бы ты знал, старик, насколько мы с тобой похожи! – подумал он c отчаянием. – Только ты ждешь смерти всего лишь год, а я умираю и никак не умру уже пять лет! Целых пять лет! Проклятый город смеется надо мной!»
Он тут же осекся, поняв, что именно сказал. «Нет! Не может быть! Он видел богов, все это не зря… Освобождение… Должен быть еще один знак, чтобы понять, что ему делать… Господи, что со мной сегодня? Проклятый день, проклятый день…»
С соседнего гхата послышались возбужденные голоса. Антар выпрямился во весь рост, стараясь понять, в чем причина шума. Сотни людей, зашедших в реку по пояс, чтобы совершить ритуальное омовение, вели себя странно. – Холодно! Вода ледяная! – кричали десятки голосов.