е самым худшим вариантом, но мог и объявить охоту на возможных врагов. На лекарей и знахарей, на магов, на деревенских ведунов, на...
И он бы добился успеха, возможно, очень большого. Он искоренил бы магию в границах Западного Шема, но что началось бы потом? Новая война за территории, ибо кто из магов отказался бы от возможности припасть к освободившимся линиям Силы? Скорее всего, подлунный мир снова погряз бы в крови междоусобиц, пока всё не вернулось бы на круги своя. Лет эдак через триста, но ни Магайон, ни я, разумеется, этого бы не увидели.
Прекратить поединок? Легко. Правда, иногда отказ от боя один на один приводит к сражениям многочисленных армий, как могло произойти и в моём случае. Нет уж, лучше крохотная война с единственным погибшим, чем мир, алчущий жертвоприношений.
Тем более он всё-таки наступил. Мир в душе дядюшки Хака.
— Если я скажу, что он не оставил мне выбора, поверишь?
Рыжий немного подумал и кивнул:
— Поверю. Но разве чужой выбор тебя когда-нибудь останавливал?
И снова в точку. Ещё полгода назад при подобных обстоятельствах я бы пустился во все тяжкие, только бы не допустить кровопролития, или уж постарался бы избежать чьей-нибудь гибели, потому что полагал жизнь самой большой ценностью на свете. Думал, что полагал. Но с той поры утекло столько... воды, что добро и зло поменялись местами не один десяток раз, и теперь, глядя на их умильно улыбающиеся рожицы, мне трудно угадать, кто в какую из минут водил моей рукой и владел моими мыслями.
Да, дар жизни драгоценен, спорить с этой древней мудростью смешно. Но то стихотворение было оборвано на полуслове, должно быть, мой дальний предок не успел записать самое главное. Или не написал намеренно, оставляя свободу выбора для каждого, кто ступит на скользкий путь мастерства.
...Держа в ладони, словно на весах,
Горячий шар мятущейся души,
Ни на мгновенье не сожмёт кулак.
Захочешь пламенеть? Да будет так.
Погаснешь? Пусть. Но сам всегда решишь,
Чего ты стоишь. И заплатишь сам.
Если человек желает что-то сделать, ему нужно позволить ощутить свободу воли, иначе он превратится в раба. Я мог отговорить герцога от принятого решения, но это означало подчинить его моим желаниям. Означало стать господином и вновь услышать сладостное и ненавистное «dan-nah»[4].
— Считаешь, я не должен был?
— Убивать? — Борг пожал плечами. — Поединок — такое дело, что возможны любые случайности, и винить тебя не за что. Но ведь можно было не доводить до драки?
— Можно.
— Так почему же...
— Герцог желал поединка, неважно по каким причинам. Мне нужно было разрушить его надежды?
— Спасти его жизнь. Ведь ты мог это сделать.
Мне бы научиться столь истово и блаженно верить! Можно было сохранить тело Магайона в неприкосновенности, это верно. Но жизнь... Разве она сводится к тому, чтобы только дышать, спать, есть, пить и посещать отхожее место?
Жизнь. Она остаётся с нами ровно до той минуты, пока мы сами не решаем её отпустить. Герцог умер раньше, чем написал на листке бумаги несколько слов. Он, человек могущественный и влиятельный, внезапно осознал, что уязвим точно так же, как и простой бедняк. Чудом сбежав из плена, он ужаснулся даже не возможности снова стать узником, а тому, что вслед за собой приведёт в рабство тех, кого любит и кем дорожит.
Можно было бороться. Можно было залить кровью весь Западный Шем, начав с несчастной женщины, попавшей в жернова чужой злобной воли. Но, достигая определённого временного отрезка, человек понимает одну жестокую истину: что бы ты ни творил с рождения и до смерти, в памяти людей всегда останется больше твоих злодеяний, чем добрых дел. Добавить ещё одну бойню к уже имеющимся? Мне хочется веpить, что Магайон думал и об этом, перед тем как закрыть книгу своей жизни.
— Это означало бы ещё вернее убить его. Донести о дуэли, позвать стражу, сдать герцога... Думаешь, он был бы счастлив?
Борг брезгливо сморщился.
— Счастлив, да уж... Но можно же было с ним просто поговорить?
А я этим и занимался. Правда, примерно на середине разговора понял, что чем больше разрастается паутина слов, тем сложнее из неё выбраться и взглянуть на происходящее бесстрастно и хладнокровно. Я мог повернуть намерения Магайона вспять, это верно. Но у меня не было такой цели, у меня...
Да, Борги, отчасти в гибели дядюшки Хака виноват я. Не стоило лезть в расспросы, надо было сразу же приступать к уговорам, делать всё что угодно, лишь бы внести сумятицу в сознание герцога. Но мне так нужно было узнать причину... Что ж, заплатил за любопытство.
— Поговорил. Только неудачно.
Карие глаза недоверчиво моргнули. Мол, как это у меня что-то вдруг могло взять и не получиться?
— Ошибку может совершить любой из нас. Согласен?
Борг задумчиво посмотрел в бокал.
— Ошибка... Пусть будет так. Хотя первым всё равно ошибся герцог.
Когда вызвал меня на дуэль? Может быть. Но, как показали дальнейшие события, своей выгоды Магайон добился, пусть и окольными путями.
Дверь приоткрылась с еле слышным скрипом, застав и меня, и рыжего врасплох, потому что обязательных шагов, предваряющих появление грузного тела милорда Ректора на втором этаже, заранее не раздалось.
— Вот вы где, заговорщики! Чудненько. Вы-то мне и нужны. Вернее, сначала не мне, а... Поднимайтесь сюда, ваше высочество, прошу вас!
Мы с Боргом переглянулись, и, подозреваю, в этот миг выражения наших лиц были удивительно похожи, потому что серьёзный разговор с утра пораньше не входил в наши планы, а разговор с принцем, да ещё в присутствии Ректора Академии, заведомо не мог оказаться несерьёзным.
Дэриен изменился не меньше, чем рыжий великан, и, видимо, под воздействием тех же самых причин. Складка губ потяжелела, в равной мере намекая на упрямство и жёсткость, янтарные глаза научились смотреть властно, без неуверенности, вселённой болезнью, а может быть, просто стали прежними, ведь принц был принцем и до нашего знакомства. Хотя... Пожалуй, сейчас на меня смотрел будущий король. Весьма и весьма взбешённый король, перед которым можно было находиться только стоя, что мы и сделали, с сожалением покинув лавки.
— Празднуете чужое горе?
Вот так, ни приветствия, ни воспоминаний о прошлом, ни радостного «как давно мы не виделись». Холодная ярость, сдерживаемая одними лишь границами высокого сана.
— Поминаем умерших, дуве Дэриен.
— Которых сами и отправили на тот свет? Благородно, нечего сказать!
Он явно проснулся не на заре, прошёл через руки королевского цирюльника, наверняка плотно позавтракал и только потом узнал о том, что Западный Шем стал беднее на одного дворянина. А узнав, поднял на ноги всех, кого смог, чтобы добраться до виновников происшедшего.
— Была назначена дуэль.
Ксаррон, стоящий позади принца, горестно вздохнул, многозначительно глядя мне в глаза.
Да, я всё понимаю. И хорошо помню свои обещания. Но, в отличие от его высочества, кузен догадывается, что, если всё случилось так, как случилось, причины были вескими. Для меня.
— Я знаю. Хвала богам, от меня не утаили хотя бы этого! — Принц молитвенно поднял глаза к потолку, впрочем, сразу же вернув гневный взгляд обратно, на наши недоумённо-виноватые лица. — Но кто сказал, что она должна была состояться?
— Решение принимал герцог.
— Старик, переживший потрясение, слишком скоро последовавшее за зимними похоронами, мог временно помутиться рассудком, ему простительно. Но вы... Вы оба! Да, Борг, на тебе лежит не меньше вины, чем на этом... — Ругательное словцо всё же было проглочено, наверное, в память о прошлых услугах, оказанных мною королевской семье в целом и её представителям в частности. — На этом человеке. Почему ты не сделал ничего, чтобы предотвратить дуэль?
— Потому что в дело чести негоже вмешиваться посторонним, — угрюмо ответил рыжий.
— Дело чести? — прошипел принц. — А ты подумал, что не всякая честь целиком принадлежит человеку? Магайон был нужен не только своей семье, он был нужен королевству! Нужен мне, в конце концов!
Пожалуй. Да и Ксо не раз намекал о чём-то похожем. Но все необходимые условия не включали в себя одной только малости. Простого человеческого желания, на которое герцог имел право не меньшее, чем кто-либо.
— Потому что мне тоже в скором времени может понадобиться Опора!
Отец-король плох здоровьем? Вполне может быть, учитывая, что последний год не давал ему покоя, то отнимая, то вновь даря наследников. Но мне не понравилась ярость принца. Не понравилась настолько, что я не удержался от бесстрастного:
— А если и так? Может, стоит создать свою, заново, а не пользоваться останками чужой?
Дэриену понадобилось сделать очень глубокий вдох, чтобы не разразиться руганью, мало подобающей наследнику престола.
— Мне придётся так поступить, если и дальше некие безответственные люди будут уничтожать то, на чём держится спокойствие государства. Ты... Тебя я не буду ни в чём обвинять. — А янтарные глаза почти кричали: «Как ты мог, ты же был моим другом!..» — Но попрошу об одной вещи. Если ты вернулся, чтобы всё разрушить, лучше уходи.
Наверное, так мне и следует поступить. В Виллериме меня ничто не задерживает. Более того, сейчас самое время побывать дома и позадавать вопросы, а то и посидеть несколько недель в библиотеке, потому что Нити, охотящиеся за новорождёнными сознаниями, — намного большая угроза для мира, чем безвременная смерть одного герцога.
— А ты... — Взгляд Дэриена переместился на Борга. — Ты волен сам решить свою судьбу, как пожелаешь. Но не при дворе.
— Ваши слова означают мою отставку? — сухо уточнил рыжий.
— Да. Мне не нужен такой защитник.
Борг коротко поклонился и вышел, увесисто протопав по лестнице. Принц, если и пожалел о сказанном сгоряча, то прекрасно понял, что момент объяснения и возможного примирения упущен, стало быть, на сегодня разговор окончен, и тоже покинул комнату, оставив меня наедине с милордом Ректором.