Слова? Ни в коем разе. Чувства? Ближе к истине, но всё равно не вплотную, ведь любое чувство человек рано или поздно старается выразить в своём сознании словесно или образно, а значит, серебро мало что поняло бы и уж тем более не послушалось бы. Тогда... Ощущения?
Требовался отказ от обороны. Полный. Значит, нужно было внушить серебру, что поблизости нет ни малейшего источника опасности. Оно должно было расслабиться, если такое понятие применимо к металлу, пусть и разумному. Должно было ощутить покой и безмятежность, чтобы убрать все щиты. Значит, женщина попробовала каким-то образом осуществить передачу умиротворённости через водяные связи сознаний. Но откуда она могла всё это взять? Где могла позаимствовать?
Только создать в себе самой. Только прочувствовать от начала и до конца.
Если общение происходит без слов и даже без образов, рождённых сознанием, передаётся как раз то, над чем мы никогда не удосуживаемся задуматься и на что почти не обращаем внимания. Так вот почему она осела на землю, словно вдруг оказалась без сил: прониклась покоем и благостью! Правда, всё же сохраняя память о намеченной цели, но это, скорее всего, не врождённая способность, а результат долгих тренировок под присмотром умелого наставника, иначе первый же подобный опыт закончился бы... Закончил бы её разумную жизнь, превратив душу в слепок одного-единственного ощущения.
Но она невероятно сильна! Ведь я тоже почувствовал Зов. Может быть, не совсем тот, что предназначался серебру, и может быть, чуть менее ярко, но вполне ясно. И пожалуй, я был счастлив, на несколько минут лишившись тревог и забот. Был счастлив, поддавшись коварному очарованию врага, поверив в невероятное, устремившись навстречу будущему... Или это ощущения зверька эхом отозвались во мне? Сначала в моей плоти, а потом уже и в сознании? Похоже на то. А разрушились наведённые чары в тот момент, когда... Я поймал взгляд га-ара и увидел в нём ненавистное обещание.
Значит, между мной и серебром тоже существует связь сознаний, причём более короткая и более прочная, если мои ощущения зверёк перенял почти мгновенно. Любопытно. Мы всё же можем понимать друг друга? Понимать настолько, чтобы действовать совместно? Но как без слов объяснить, что я умру, если из моего позвоночника не вытащить иглы?
Как ощутить смерть?
Только умерев по-настоящему.
Тупик? Да. Что так, что эдак, итог будет один. Я лишь догадываюсь, какие ощущения посещают умирающего, и не могу представить, как перевести их на понятный серебру язык. Грусть, горечь, переживания о несбывшемся и невыполненном? Но зверёк, в отличие от меня, достиг высшей точки своего пути: стал живым и свободным. О чём он может сожалеть? К чему может стремиться? Нет, боюсь, с подобной задачей моё воображение не справится.
Кроме того, одна только мысль, что я умру человеком...
Фрэлл!
— Ты ведь знаешь, что происходит.
О, совсем забыл о Борге, которому велели присматривать за мной и сидеть тихо. Честно говоря, думал, что «тихо» относится и к разговорной речи, но, похоже, зачарованное серебро в плоти моего товарища по несчастью не блещет собственным разумом.
— Знаешь.
Он не спрашивает, а утверждает и выжидательно смотрит на меня, приглашая к откровенной беседе. Что ж, почему бы и не поговорить напоследок?
— Знаю.
— И раньше знал?
Ну, скажем так...
— Догадывался. Правда, в действительности всё оказалось гораздо занимательнее и чудеснее.
— Что-то не вижу на твоём лице восхищения.
Потому что я уже навосхищался всласть. Ещё когда находился на берегу озера. Но, возможно, и к лучшему, что чаша моего восторга вычерпана до дна.
— Это конец, да?
Ответить искренне? Или солгать, чтобы подарить надежду? Для начала попробовать потянуть время, чтобы не торопиться с принятием окончательного решения.
— Почему спрашиваешь?
— Потому что не знаю, как ты, а я предпочитаю уходить в Серые Пределы с чистой совестью, и раз уж рядом нет всех тех, у кого стоит попросить прощения, обращусь хотя бы к богам.
— Думаешь, им нужны твои жалобы и стенания?
— Мне нужны. А боги... — Борг посмотрел в потолок. — Пусть слушают, если хотят. А не хотят, им же хуже.
Могу поручиться, что услышат. Что дальше сделают с молитвой, угадать трудно, но запомнят твоё последнее слово, не сомневайся.
— Так что, пора?
Умирать? Ох, и так настроение мерзейшее, а он, вместо того чтобы гнать мысли о смерти прочь, наоборот, подзывает, щедро рассыпая корм и клича: цып-цып-цып! Так и вижу, как по полу комнаты снуют скелетики кур, беззвучно разевая голодные клювы.
— Некоторое время у нас ещё точно имеется.
— И сколько его?
У тебя больше, у меня... Последние крохи. Смерть — личное дело каждого, и вовсе не обязательно делить с кем-то её недобрые дары.
— Не рановато ли ты собрался прощаться с жизнью? Да и вообще, с чего ты взял, что умрёшь?
Рыжий посмотрел на меня, как на умалишённого.
— Если эта сучка и оставит нас в живых, что вряд ли... — Он запнулся, словно то, что хотел сказать дальше, было постыдным и непристойным. — Я не хочу жить рабом. Тебе не представить, что это такое, когда собственное тело слушается чужих приказов!
Ну почему же, представляю легче лёгкого. К тому же покорность тела ещё не самое страшное, и пора бы Боргу это понять.
— Только тело?
Он чуть насторожился:
— Что ты имеешь в виду?
Захотелось широко улыбнуться, но веселье в преддверии Серых Пределов выглядело бы неуместной и жестокой издёвкой.
— Помнишь тот вечер, у костра в привальном круге?
— Помню, — кивнул великан, сразу заметно помрачнев.
— А что тогда случилось?
— Ничего особенного.
— Совсем-совсем?
Он отвернулся и несколько вдохов напряжённо смотрел в стену. Наверное, чтобы набраться смелости и сказать:
— Извини.
— За что?
— Я... я ведь хотел тебя прибить. Честно, хотел. — Борг помолчал и добавил, с куда большим чувством: — И ведь было за что!
— Разве?
Карие глаза возмущённо моргнули.
— А то нет! Зачем ты вернулся в столицу — твоя забота, но натворил столько дел... И я бы на месте принца взбеленился.
— Кто же тебе мешал? Мог счастливо свалить все несчастья на меня и остаться при дворе.
— Мог, — ворчливо подтвердил рыжий. — Да и надо было так поступить!
— Ну, упущенного случая не вернёшь, к сожалению. И всё-таки спрошу, можно? Почему ты поступил иначе?
— Почему, почему... — Он перевёл хмурый взгляд на носки сапог. — Потому что наполовину ты всё равно был прав.
— Только наполовину?
— Не ехидничай! Герцог был слишком важен для престола, чтобы позволять ему умереть.
Знаю. Очень хорошо знаю. Мне не требовалось проникновенной речи Ксаррона, чтобы понять всю глубину последствий неурочной гибели одного из самых влиятельных аристократов Западного Шема. Ещё по пути в сад маркизы я рассчитывал уладить дело мирно и с наибольшей выгодой для всех участников. Но увы, внезапно выяснившиеся подробности перевернули мои представления о необходимости с ног на голову.
— Я и не позволял. Я его просто взял и убил.
— Ты... что ты сделал?!
— Убил.
Борг тряханул головой, как будто это могло помочь ему привести мысли в порядок.
— Нет, когда ты так говоришь, значит, на самом деле всё было по-другому. Я слишком давно тебя знаю, чтобы поверить в эту чушь!
И он прав, фрэлл его подери. Не надо было строить из себя всезнайку, тогда и другим жить было бы проще. Рассказать всё от начала и до конца? Почему бы и нет.
— Герцог попросил его убить.
— Попросил? Но зачем?
— Потому что тоже не хотел жить рабом. Ты же не хочешь?
Великан несколько вдохов смотрел то на меня, то на собственные ладони, причём с равным недоумением.
— Подожди! Я ведь сказал так потому, что внутрь меня посадили какую-то тварь, которая заставляет подчиняться. А герцог...
— С ним было примерно то же самое. Только тварь была частью него самого.
Вопросов не последовало, зато взгляд Борга был красноречивее языка в своей мольбе об объяснении.
— Давай вернёмся к немного другим событиям, хорошо? К костру. Ты хотел убить меня, верно?
— Да, хотел. Уж не знаю, что на меня вдруг нашло, но... Причины были.
— Вот. Именно. Причины были. Но вовсе не те, которые ты пытался недавно привести.
— Какие же ещё?
Я облокотился о колоду, устраиваясь на полу поудобнее.
— Человек способен одновременно держать в голове сотни разных мыслей и чувств. Да, ты считал меня виноватым в случившихся несчастьях. Но при этом соглашался с тем, что у меня было право на дуэль. Половина на половину, ведь так? И ни одна чаша весов не перевешивает, пока... Пока не вмешается кто-то со стороны. Вот возьмём, к примеру, мужчину в возрасте, прожившего в супружестве не один десяток лет. Его жена тоже не молодела всё это время, так что растеряла былую привлекательность, и муж это, разумеется, видит. Но он помнит и о прошлом счастье, поэтому столь разные мысли живут друг с другом вполне мирно. И вдруг, представь, муж встречает молодую красавицу, которая благоволит ему, неважно по какой причине. Так вот, даже если она не будет день изо дня зудеть возлюбленному на ухо о том, как стара и страшна его старая жена, он, постоянно сравнивая их между собой, рано или поздно поставит свою прежнюю любовь на последнее место. Понимаешь, о чём я?
— Другая мысль стала сильнее?
— Да! Причём благодаря тому, что происходило не внутри, а вокруг человека.
Борг, несмотря на расстроенные в ожидании смерти чувства, соображал быстро. Правда, слишком прямолинейно:
— Хочешь сказать, что я полез на тебя с ножом не по собственной воле?
— А вот тут ты немного ошибаешься. Именно по собственной. Если бы в твоей голове не жило желание спустить с меня шкуру, ты бы не схватился за оружие.
— Но почему я вдруг захотел его исполнить?
— Потому что...
Говорящая с водой не имела возможности насытить нашу плоть серебром, зато навела густой туман, чтобы поскорее добраться до наших сознаний через кровь. Но вряд ли она с каждым занималась отдельно, ведь если вспомнить, сколько сил ей понадобилось на уговоры одного только зверька, живущего во мне... Нет, женщина давила сразу на всех нас. Вот только как? Какие мысли посещали в тот вечер меня?