Я поднял глаза на отца.
— А для чего же тогда все эти доставки и «случайные встречные»? — обратился я к нему.
— Они для тех, кто еще не нашел свой ответ.
Я помолчал. Затем все-таки спросил:
— Значит, я нашел?
Отец не ответил, только кивнул на что-то за моей спиной. Я обернулся — и в первый момент ничего не увидел. Только потом разглядел свое отражение в узком окне-бойнице.
У меня над головой парило облачко.
Людской поток несся мимо него день за днем, а он все стоял и стоял на берегу уличной реки и крутил старую шарманку, на крышке которой под незатейливую мелодию заведенно кружили маленькие фигурки с поблеклой раскраской.
Деревянный буратинка в джинсиках и теплой зеленой курточке на синтепоновой подстёжке то постукивал по асфальту ботиночком под бодрый, слегка похрипывающий марш, то кружился на месте, широко раскинув руки, под летучий вальс. Иногда, словно забываясь, отбегал на несколько шагов в сторону. Потом неизменно спотыкался и замирал. Поворачивался к шарманщику, медленно возвращался и утыкался лицом в шелковую штанину с непроглаженной стрелкой. В такие моменты шарманщик ласково гладил его по макушке.
Около них останавливались. Кто-то просто смотрел, кто-то перекидывался несколькими словами с шарманщиком. Кто-то — с буратинкой.
Ни один из тех прохожих не связывал свое внезапно улучшающееся настроение со случайно встреченным на улице шарманщиком и буратинкой. Ни один не знал, что именно от них он получил то, что в тот момент ему было нужнее всего — «сострадание», «ободрение», «утешение»…
Шарманщик провожал каждого такого прохожего долгим взглядом. Потом поворачивался к буратинке и вглядывался в его деревянное лицо. Вглядывался с замиранием сердца, с нетерпением — и с готовностью ждать бесконечно.
После каждого задержавшегося подле шарманщика с буратинкой прохожего умелая рука невидимого резчика раз за разом подправляла грубо намеченные черты деревянной куклы — нос, брови, глаза. Лицо буратинки постепенно превращалось в лицо шестилетнего мальчишки.
Шарманщик верил, что настанет день, когда на глазах буратинки задрожат ресницы, на щеках появится румянец, и ниточки, тянущиеся от куклы к палочке в его руках, лопнут.
А пока он крутил ручку шарманки, ждал случайных прохожих и верил в невозможное.
Верил в чудо.
ПациентСергей Волков
Доктор смотрит в окно. Доктору скучно. Мальчик качается на стуле и сосредоточено грызет чупа-чупс. Его мать утирает слезы, с надеждой глядя в спину доктора. Доктор вздыхает. Лечить надо не ребенка, а мать.
Господи, зачем ты придумал телевидение?
Доктор возвращается за стол. Розовый стикер, обычный листочек бумаги с клеящейся полосой, непременный атрибут всякого офиса. На стикере — стихи, написанные нетвердой детской рукой:
В зоопарке умер ослик,
Ослик умер маленький.
Он зимой ходил по снегу
Без сапог и валенок
Он смешно махал хвостом
И сопел в ладошку.
Только умер он всерьез,
А не понарошку.
— Значит, это написал ваш сын? — уточняет доктор.
— Да-а, — трясет головой мать. — Я вам уже говорила…
— Ну, я могу только поздравить — у вас талантливый мальчик. Сколько ему?
— Восемь будет летом. Понимаете…
Мать таращит мокрые глаза и переходит на пронзительный шепот:
— Это не первый раз! Раньше он… тоже, но мы не обращали внимание. А в шесть он придумал совсем короткое: «Черный бумер, чтоб ты умер!». Ну, тогда кино такое было, помните? И песня там… музыка в телефоне. Та-та, та-та, та-та-та-та-та-та-та-та-та, та-та… И вот он на улице это говорил — и БМВ взорвалось! Прямо во дворе, ночью только. Черное БМВ, вы понимаете?
— Успокойтесь, — доктор морщится.
Сейчас она приведет еще один какой-нибудь дурацкий пример, а потом сообщит ему, что в зоопарке сдох осел, и в этом виноват ее сын. Бывают глупые люди, а бывают дуры. Мальчику не повезло — его мать дура.
— А на даче он сочинил дразнилку про охранника, — продолжает шепотом кричать женщина. — «Днем он спит, а ночь пьет — лопнет у него живот». И…
— Лопнул? — спрашивает доктор.
— Перитонит, — кивает женщина. — Не довезли до больницы. И вот теперь с осликом… Понимаете, мы каждую неделю ходим в зоопарк кормить ослика. Ходили… Он умер, понимаете? Умер после того, как Саша… как он это написал.
— Хорошо, — кивает доктор. Ему уже не просто скучно, ему хочется выть от тоски. Как все предсказуемо! — Давайте я поговорю с вашим сыном наедине. А вы подождите в коридоре…
— Да, да, конечно, — женщина семенит к двери, оглядываясь на ходу.
— Стихи любишь? — спрашивает доктор у мальчика. Тот делает стеклянно-оловянные глаза и смело смотрит сквозь усталого дядю.
— Не-а, — качает он стриженой головой.
— А что любишь?
— Мультик про тачки и из пневника стрелять, — мальчик обозначает подобие улыбки.
— Ясно, — кивает доктор и открывает карточку.
Караев Александр Николаевич. Ничем серьезнее ОРВИ и ангины не болел. Все в норме. Типичный середняк. Повезет — человеком станет. Нет — будет как все: сперва гопником, потом обывателем. Впрочем, с такой матерью какое уж тут «повезет»…
— Учишься-то как? — заполняя карточку, спрашивает доктор.
— Нормально, — мальчик словно штампует этим словом разговор.
— Кем стать хочешь?
— Гонщиком.
— Почему?
— Гонщик может гонять, — мальчик изображает руками, как он рулит автомобилем.
— Логично, — соглашается доктор.
Заполнив карточку, доктор достает листочек с пунктами теста и начинает задавать стандартные вопросы. Ответы, как и следовало ожидать, тоже стандартные, в приделах возрастной нормы.
— Хорошо. Позови маму, — говорит доктор.
Мальчик бурчит:
— Дасвидань…
Входит женщина, в глазах — надежда и страх.
— Ну как?
— У вас совершенно нормальный, обычный современный ребенок. Гонщиком хочет быть. Никаких отклонений. Мой вам совет — поменьше ненужной информации. Телевизор, Интернет… Он спортом занимается?
— Мы во дворец молодежи на теннис ходим, — кивает мать.
— Вот и отлично! — доктор улыбается. — Всего вам доброго.
— А как же стихи? — непонимающе смотрит на него женщина.
— То, что он сочиняет — это замечательно, другой момент, что тематика… Она навеяна окружающим миром. А все остальное — всего лишь совпадение. Случайность. Поверьте мне.
— Да, да, — мать опять кивает. — А то… мы уже подумали…
— Что?
— Что он как Дэмьен из «Омена»…
Доктор коротко материться — про себя. Господи, зачем ты придумал… Впрочем, это уже было. Каменный век какой-то!
Мальчик просовывает голову в дверь.
— А я еще стих придумал! — говорит он, улыбаясь. Улыбка у мальчика хорошая, с ямочками на щеках.
Мать охает. Доктор улыбается в ответ.
— И какой же?
Мальчик важно входит в кабинет, выставляет вперед ногу и громко, «с выражением», произносит:
Он был высоким, этот дом,
В нем было десять этажей.
И люди мирно жили в нем.
И вот теперь там нет людей.
— Саша! — кричит мать.
— Ничего, ничего, — успокаивает ее доктор и тихо добавляет: — Вы ему книги подсуньте, поэзию. Что-нибудь не откровенно детское, но и не слишком сложное. И вот вам моя визитка. Если что — звоните…
Телефонный звонок рвет сонную ткань ночи. Доктор ощупью находит трубку на тумбочке, недовольно рычит:
— Да! Кто это?
— Здравствуйте… — дребезжит в ухе рыдающий женский голос. — Это мама Саши Караева… Вы просили звонить, если что-то…
— Сейчас четыре часа! — раздраженно говорит доктор.
— Простите, но тут… тут такое!.. — женщина откровенно плачет.
— Да что случилось-то? — полностью проснувшись, доктор садится на кровати.
— До-ом о-обрушился-а! — воет трубка.
— Чей дом? Ваш?
— Соседни-и-и-й…
— Как обрушился? Взрыв?
— Не зна-а-а-ю-ю… Ночью вдруг все зашаталось, а потом пожарные, милиция, «Скорые»… Доктор, это Саша, да?!
— Успокойтесь, — доктор проводит рукой по лицу, вздыхает. — Успокойтесь, я вам говорю! Примите успокоительное. И ложитесь спать. Завтра приведете мальчика ко мне. Всего доброго.
Мальчик смотрит на календарь. Там шустроглазый розовый кролик жонглирует разноцветными витаминками «Чудо-юдо». Доктору календарь не нравится, но фирма, производящая витамины, говорят, спонсирует главврача. По крайней мере, та приказала развесить рекламу во всех кабинетах и настоятельно рекомендовала выписывать пациентам именно эти витамины.
— Скажи мне, почему ты придумал это стихотворение про дом, — просит доктор, внутренне содрогаясь от непрофессиональности вопроса.
Он уже видел сюжет о разрушившемся здании на улице Самсонова в утренних новостях, как раз между сообщением о сгоревшем в аэропорту Анкары Боинге-737 и «новостью часа» из США — отец пятерых детей перестрелял всю семью, потом ворвался в супермаркет, открыл беспорядочную пальбу и в итоге застрелился сам.
О доме на улице Самсонова сообщили следующее: произошла просадка грунта и конструкции десятиэтажного здания, построенного в середине 70-х годов прошлого века, не выдержали. Дом сложился как карточный. Из двух сотен человек выжило семеро.
«И вот теперь там нет людей…»
— Не знаю, — пожимает плечами мальчик. — Захотелось.
— А сейчас ты можешь придумать какой-нибудь стишок?
— Не-а…
— Почему?
— Не хочется.
Доктор настойчив. Он злится. После разговора с мальчиком предстоит беседа с перманентно рыдающей мамашей. Ей необходимы ответы и результат. Доктору тоже хочется понять, с чем он столкнулся.
— А что нужно, чтобы захотелось?
— Не знаю.
«Круг замкнулся, — думает доктор. — С „незная“ начали, „незнаем“ и закончили».
— Давай договоримся — как только тебе захочется придумать новое стихотворение, ты скажи об этом маме или мне, ладно?