ся, как падает солнце в воды Великого озера, как несутся по прерии тени бизонов и парят в вышине орлы. Есть лишь деньги, кредиты, дорогие дома, персональные адвокаты и заботливые психоаналитики — кто рискнул бы отбросить эти блага за один разговор на колючей лестнице? Кто рискнул бы шагнуть?
When you're strange
Faces come out of the rain
When you're strange
No one remembers your name
When you're strange
When you're strange!!!
…Дом престарелых Лейк-Парк, город Вакиган, штат Иллинойс, погрузился в глубокий сон. Мистер Джереми Монготройд вставил в видеомагнитофон кассету, и осторожно нажал на «пуск». Он не знал — обретение или свобода, жизнь или смерть скручены в коричневый рулон пленки.
Кнопка щелкнула. На экране закружилась, выводя контур названия, рисованная фигуристка. Забренчало веселое фортепьяно. Мисс Дорис Итан девяноста четырех лет от роду улыбнулась сухими губами. Мисс Дорис Итан двадцати пяти лет от роду ослепительно вплыла в кадр: я расскажу вам историю, дамы и господа! Смотрите, смотрите и слушайте, это история о любви…
Выйти из образаАнтон Фарб
К пятому курсу театрального института Катя Мышкина окончательно убедилась в ошибочности своего выбора профессии. Быть актрисой оказалось совсем не увлекательно, ни капельки не гламурно и — самое обидное — финансово не так выгодно, как она думала перед поступлением. Высшим достижением карьеры Кати стала роль Снегурочки на новогоднем утреннике, а кое-какие деньги перепадали с ведения корпоративов и раздачи рекламы у метро. Можно еще, конечно, податься в модели: вертеть задницей на автосалонах и вышагивать по подиуму (внешность у Кати подходящая, стройная фигурка, большущие карие глаза, вьющиеся каштановые волосы, да и рост не подкачал, метр девяносто — если на каблуках), но оттуда, по мнению Кати, рукой было подать до всяческих эскорт-служб и прочих завуалированных видов проституции.
Торговать телом Катя брезговала, отвергая домогательства как старшекурсников, так и старых похотливых козлов-преподов. Поэтому она и прозябала в обшарпанной общаге, с тремя такими же дурами-провинциалками, приехавшими покорять столицу — когда их одногруппница Маргарита Сафьянова, известная на весь институт блядь, снималась в молодежном сериале «Девчонки Космо» и жила с режиссером Михаилом Сторицким, который и пропихнул Сафьянову играть Лауру с самим Глининым в «Петрарке».
Бывшая жена Сторицкого (то ли третья, то ли четвертая по счету) Нелли Васильевна вела в институте сценречь, и к Мышкиной относилась с особой симпатией. Катя одно время даже мечтала, что тетя Нелли, как ее звали студенты, поможет пробиться — ну хоть в массовку, хоть в эпизодик! — к ее оскароносному супругу, но постепенно надежды эти развеялись, будто дым. Ну разве что где-то, глубоко-глубоко, Катя в тайне от самой себя продолжала верить в чудо…
И чудо произошло.
Катя как раз обдумывала будущую карьеру секретарши — английский она знала, оставалось научиться печатать, — когда ей позвонила Нелли Васильевна.
— Катенька, деточка, извини, что так поздно, — томно, растягивая гласные произнесла она. — Ты бы не хотела сняться в эпизоде у Мишеньки? Какой-то детективчик по мотивам Дюрренматта. Там утвердили эту дурочку Сафьянову, а она возьми и откажись. Но ехать надо прямо сейчас. Ну что, дорогая моя?
— Да, конечно, — чуть охрипнув от волнения, выговорила Катя. На часах ее было полвторого ночи.
Спящий город мелькал за окном такси, и Катя, дыша мелко и часто, словно роженица, пыталась вспомнить все, что знала о Сторицком и его творческом методе. В голову лезли только бесконечные «Оскары», «Пальмовые ветви», «Медведи» и «Золотые глобусы», которые Сторицкий наполучал за последние лет шесть — с тех пор, как открыл миру гений Саввы Глинина. Дуэт Сторицкого и Глинина, пели дифирамбы критики, перевернул современное представление о кино. От «Догмы-95» фон Триера — к «свободе от догм» Сторицкого. Глинин — это алмаз, а Сторицкий превращает его в бриллиант совершенной огранки. Союз двух гениев: от эпизодической роли Наполеона в исторической драме «Трафальгар» к блистательному графу Монте-Кристо и невероятному, совершенно безумному Антонию…
На выходе из костюмерной Катю встретил усталый, с красными от недосыпа глазами, помреж. Он всучил ей страничку сценария и пробубнил:
— На площадке через полчаса.
Катя быстро проглядела сценарий. Роль была без слов (ну конечно, а на что ты рассчитывала?) — случайная девушка, которую использует отчаявшийся детектив как приманку для серийного убийцы. Особого мастерства роль не требовала — всего лишь пройтись по тротуару, после чего ее хватал за горло маньяк и утаскивал в подворотню. Само убийство оставалось за кадром.
— Подождите, — позвала Катя помрежа. — А с кем я буду работать? Кто играет маньяка?
Помреж наградил ее взглядом типа «дура, что ли?» и сообщил:
— Глинин, кто ж еще!
— Ох! — У девушки перехватило дыхание. — А я смогу с ним увидеться? Порепетировать?
— Нет, — отрезал помреж. — Только на площадке. Иди готовься.
За полчаса Мышкина обсудила с оператором, с какой скоростью ей идти, чтобы не выпасть из кадра, раз десять прошлась по маршруту, отрабатывая беспечную походку слегка подвыпившей девицы, и спросила у каскадеров — двух могучих качков, одетых почему-то в белые халаты, — не потребуется ли от нее особых навыков, ну, упасть там по-хитрому, или кувыркнуться — каскадеры молча покачали головами, а один из них, тот, что постарше, положил Кате на плечо тяжелую ладонь и сказал: «Не боись, дочка, если что — мы рядом», и в глазах его мелькнуло что-то похожее на жалость, отчего Кате стало не по себе.
На площадку она вышла с колотящимся от испуга сердцем, потными ладошками и слабостью в коленках. «Дублей не будет, — сообщил ей помреж перед самым выходом. — Сторицкий снимает всегда с первого раза. Запорешь съемку — пиздец тебе, будешь в кино разве что уборщицей работать. Поняла?» Катя кивнула, хлопушка клацнула, невидимый за сиянием софитов Сторицкий грозно рявкнул в мегафон: «Мотор!» — и Катя пошла.
Перед глазами все двоилось. В ушах дикарским тамтамом грохотал пульс. Улица покачивалась. Вместо беспечной походки получалось вульгарное вихлянье бедрами. Щеки пылали от стыда. Я все запорола, думала Катя, по-пьяному старательно переставляя ноги. Я всех подвела. Мне пиздец. Ну и ладно. Ну и пусть. Стану секретаршей. Обидно-то как — такой шанс!..
Глинин схватил ее сзади. Сильно, резко, грубо. Мышкина даже вскрикнуть не успела — одной рукой гений зажал ей рот, а другой обхватил за шею и придавил. По-настоящему придавил, совсем не так, как на парах сценического боя. Катя захрипела, задергалась, одна туфелька слетела с ноги и брякнулась на асфальт, а Глинин уже тащил ее в подворотню, смрадно и жарко дыша в ухо. Мамочка, успела подумать Катя, он же сейчас меня убьет! Взаправду, по-настоящему! Он же псих, а не гений!
В глазах у нее потемнело, но тут раздался треск, запахло озоном, и руки Глинина тут же обмякли. Гениальный актер рухнул на землю, увлекая за собой Катю, а над ними нависли два могучих силуэта в белых халатах.
— Как ты, дочка? — спросил каскадер постарше, пряча электрошокер. — Цела?
— Ага, — кивнула Катя и потеряла сознание.
Через мутный пластик мир казался расплывчатым и туманным. С каждым вдохом голову Кати наполняла приятная легкость и эйфория, как от шампанского с коньяком — коктейль «Северное сияние», его Катя попробовала, когда они праздновали первую сессию, а потом Катя рассталась с невинностью на грязной лестнице общаги (оплывшие ступеньки и занозистые перила) с Гариком с кукольного факультета — его потом отчислили с третьего курса за два коробка анаши…
— Пожалуй, хватит, — сказал доктор и отнял кислородную маску от лица девушки. — Как самочувствие, красавица?
— Хорошо, — одними губами пролепетала Катя.
У доктора были светлые, тщательно прилизанные волосы, высокий лоб, нос с горбинкой и пронзительные, льдистые глаза.
— Меня зовут Виталий Борисович, — представился он. — Фамилия моя Агнер. Я агент и поверенный в делах господина Глинина.
— Агент? — только сейчас Катя обратила внимание, что доктор — который вовсе не доктор — одет не в белый халат, а в очень светлый льняной костюм с дорогущим шелковым галстуком.
— Агент, — кивнул Агнер. — И по неосторожности моего клиента вы здесь и очутились.
Катя посмотрела вокруг. Кровать оказалась больничной койкой с толстыми кожаными ремнями для рук и ног, стены обиты мягкими матами, а рядом с койкой стояли аппарат искусственного дыхания, осциллограф, дефибриллятор, капельница и прочая бутафория из сериала «Доктор Хаус».
— Где — здесь? — спросила Катя.
— Это личный трейлер господина Глинина. Вы на съемочной площадке, — на всякий случай добавил Агнер. — Упали в обморок. Помните?
— Он же меня душил!
— Савва гениальный актер. Иногда он увлекается. Вы ведь тоже актриса, да… Катя? — агент на секунду замялся, вспоминая имя. — Вы должны это понимать. Давайте считать, что это было досадное недоразумение. Несчастный случай. Окей?
— Окей, — кивнула Катя.
— Тогда подпишите вот это, — в руках у Агнера появился листок бумаги. — Отказ от претензий. Вот здесь… и вот здесь. Спасибо!
Агнер убрал расписку в папку и посоветовал:
— Вы тут полежите пока, отдохните. Потом вас отвезут домой. А мне надо побеседовать с Михаилом Филимонычем.
Он вышел, а Катя села. Голова кружилась от кислорода, но не сильнее, чем с легкого перепоя. Ухватившись за штатив капельницы, девушка сползла с койки и доковыляла до окна. Окно почему-то было из толстого армированного стекла и не открывалось.
А за окном сворачивали съемочную площадку. Разбирали декорации, сматывали кабеля, развинчивали рельсы, спускали софиты, паковали все в большие фанерные ящики и грузили в серые фургоны с логотипом киностудии на боку. Среди фургонов почему-то затесалась одна «скорая», возле которой курили каскадеры-санитары в белых халатах.