Видя, что на всех наползло созерцательное настроение, Уорик подвел своего коня ближе к королю.
– Ваше Величество, – заговорил он, – вы не сказали мне, как прошла встреча с французским посланником. Завтра утром у меня с ним встреча и обсуждение, какой из очаровательных французских принцесс выпадет счастье составить с вами альянс.
Впереди лежали недели переговоров, и последние слова он произнес со смешком, но молодой король не откликнулся, а наоборот, ушел в себя. Глядя на воды Темзы, он щеками выдохнул воздух.
– Эдуард? – переспросил Уорик. – В чем дело? Мне следует что-нибудь знать?
Он знал этого человека почти всю его жизнь, а потому был удивлен гримасе растерянности на его лице. Было видно и то, как брат Эдуарда Джордж отвернулся, намеренно уставившись на реку. Лицо молодого герцога пламенело. Он что-то знал.
– Ваше Величество, если я служу вам в этом вопросе, то я должен… – снова начал граф.
– Я женат, Ричард, – внезапно сказал Эдуард и всей грудью выдохнул. – Вот, таковы мои слова. Уф-ф, облегченье-то какое! Я не знал, как мне сказать это моему совету лордов, пока ты там любезничал с французами. Затем они уехали в Лондон, а я подумал, что надо бы сказать тебе правду: все зашло слишком уж далеко…
Король продолжал что-то говорить, а Уорик лишь ошарашенно, абсолютно неподвижно глядел перед собой. До него дошло, что рот у него потрясенно открыт, и он осторожно закрыл его: на ночном воздухе в нем успело пересохнуть.
– Я не… Эдуард, кто она? Ты женат? Как? Когда, господи боже?! Нет, на ком? Это будет важнее прочего! – засыпал он монарха вопросами.
– На Элизабет Грэй, Ричард. Или Элизабет Вудвилл, как она звалась до замужества.
Король подождал, когда его слова осядут, но Уорик лишь смотрел перед собой, кривя от напряжения рот.
– Ее муж погиб во второй битве при Сент-Олбансе. Рыцарь сэр Джон Грэй, сражался за королеву и короля Генриха. – Эдуард решился на робкий взгляд искоса. – Твоя оборона обернулась гибелью для одного человека, который мог помешать моему счастью. Странно все же, правда? Наши жизни порой переплетены, как…
– Ее семья не королевской крови? – переспросил Ричард в замешательстве. Было видно, как цвет лица у Эдуарда меняется, как с его языка готов излиться гнев – король не терпел, когда его перебивают.
– Нет, то есть да, хотя отец у нее барон Риверс. От первого мужа у нее двое сыновей. Оба славнецкие парни.
– Ну конечно. Двое сыновей. А я теперь должен пойти и сказать французской депутации, чтобы они грузились на корабль и убирались с пустыми руками к своему королю Людовику. Похоже на насмешку, причем оскорбительную. Как будто мы затеяли всю эту возню только для того, чтобы над ними потешиться.
– Я сожалею, Ричард. Правда. Хотел рассказать тебе все раньше, но знал, что это будет непросто.
– Непросто? – Граф иронично хмыкнул. – Да во всей истории не бывало такого, чтобы король Англии женился на ком-то не из королевского дома! Со времен Этельстана. Никогда. Можно, конечно, поспрашивать летописцев в Белой Башне, но не думаю, чтобы такое когда-нибудь было. Да еще на уже замужней и с двумя младенцами.
Эдуард кивнул, а затем спохватился:
– Вообще-то они не младенцы. Старшему уже десять.
– Да ты что? А матери сколько? – спросил Уорик.
– Кажется, двадцать восемь. Или тридцать. Она мне не говорит.
– А, ну да. Старше тебя. Что ж, этого стоило ожидать. Была замужем, не королевского рода, мать двоих детей, старше тебя… Что-нибудь еще? Представляю, как меня будет расспрашивать посланник, а я буду нести невнятицу о том, как король Англии тайком женится, не заикаясь об этом ни одной живой душе! Кто же у вас присутствовал на венчании? В какой церкви оно проходило?
– В ее семейной часовне, в Нортгемптоншире. А вообще эти вопросы, Ричард, начинают меня утомлять. Я не школяр, а ты мне не учитель. Я все сказал. Как мой советник, можешь сказать французам, чтобы отравлялись домой. И хватит на меня глаза лупить. Джордж, за мной!
Правитель дал шпоры своему скакуну, направляя его галопом по мощеной улице. Следом без оглядки рванули двое рыцарей. Герцог Кларенский, восхищенно глянув на Уорика, кинулся вдогонку за старшим братом, встряхивая для скорости поводьями. Услышанным он был явно доволен.
Ричард остался в темноте один, будучи не в силах даже представить, что ему с восходом солнца говорить французской депутации.
24
Румяные от гордости и смущения, музыканты удалились, воздев над собой инструменты, – их уход сопровождался восторженным ревом. Восторгу способствовали и вино с элем, которые весь вечер текли рекой, не минуя ни одной пустующей кружки. За свечами на столе в пятнах света появлялись и удалялись темные фигуры, снова и снова наполняя кувшины и заменяя пустые блюда полными. Сорок гостей за обширным столом короля Эдуарда пребывали в превосходном и шумном настроении. Здесь с восторгом внимали рассказам каждого из мужчин о проявленной храбрости, а затем о том, как он давал деру. Первые сопровождались торжественными тостами и восславлением добродетелей, вторые вызывали задорный смех. Большинство присутствующих сражались в битвах или на турнирах. Меж собой у них имелись тысячи таких побасенок, и они лились без конца под пьяный гогот и вытирание замокревших глаз.
Король Эдуард холщовой тряпицей отирал с губ куриный жир, благодушно слушая во главе стола всю эту околесицу. Его жена сидела по правую руку и время от времени скрытно притрагивалась к его ладони: момент сокровенности, показывающий, что она думает о муже даже среди всего этого глумливого гвалта, смеха, божбы и сквернословия.
– Ну что, моя очередь? – рыкнул из-за стола ее отец, взмахивая кружкой так, что вино посеялось красными брызгами. – Ох, ущучили вы меня: прямо не знаю, что и сказать. Я не бегал ни от кого. Верите, нет? Ни от ко-го, клянусь честью!
Барон Риверс встал, грузно покачнувшись, и вызвал шквал восторженных возгласов.
Элизабет укрыла голову рукой, охваченная разом смехом и смущением. А барон покачивался, помаргивая в попытке припомнить, что он такое хотел сказать.
– Ах, да. Ни от одного мужика! А вот от бабы разок бегал. Жена рыбака, бабища во-от с такими ручищами, толще моих. Застукала меня со своей дочкой. Мы с ней терлись не хуже двух ножиков – вжик! вжик друг об друга! – под лодкой на берегу. О, благословенная молодость! За вас! И вот, стало быть, запах. Такой, знаете, запах рыбы там стоял, что у меня самого чуть стоять не перестало…
– Отец! – взмолилась Элизабет.
Барон Риверс примолк, таращась сверху на дочь мутноватыми слезящимися глазами.
– Что, далеко зашел? Да не-ет! Моя дочь, она создание нежное, особенно как мать двух отменных сыновей. По кружке моим внукам! Пускай знают, что на женщин у мужиков должны быть ибкие… то есть гибкие, как угри.
Поднялся невыразимый гвалт смеха, а Элизабет снова спрятала голову за согнутой в локте рукой. Двум ее мальчикам невыразимо льстило упоминание о них деда, и они приняли поданные им кружки с элем. При этом сочувственно переглянулись (до этого обоим уже пришлось сблевнуть в саду). Но как-никак они сидели с самим королем Англии и не могли ответить отказом на поднятый в их направлении кубок.
Уорик, как мог, участвовал в общем веселье, улучая моменты молчаливого общения со своим братом Джоном – где кивком, где взглядом. Новоиспеченная королева, едва прошла весть о предстоящей женитьбе, притащила в Лондон считай что всю свою родню. Не прошло и месяца, как уже не менее дюжины Вудвиллов расселились в палатах и особняках столицы, от замка Байнард до Тауэра и самого Вестминстерского дворца. «Ни дать ни взять голодные крысы, нашедшие дохлую кобылу», – так думал Ричард Уорик, хотя вслух такую мысль, разумеется, не оглашал, даже своему брату.
Граф исподволь оглядел братьев и сестер новой королевы. Половина из них уже осваивались в новой для себя роли хозяев жизни, что оборачивалось недурным доходом. Так, сестра Элизабет заделалась при ней же фрейлиной с жалованьем сорок фунтов в год.
В сущности, эти бесцеремонные люди с грубыми манерами представляли собою селян. Нынешнее лето приносило хороший барыш на зерне и фруктах, и деньги на Вудвиллов сыпались дождем. Что же до короля, то он в своей избраннице души не чаял и потакал любой ее прихоти, невзирая на то, что те желания беззастенчиво направлялись на благо ее родни. Кроме того, она не теряла времени даром и быстро забеременела. Округлость живота уже угадывалась под новыми, кроенными специально для нее платьями. Эдуард, само собой, ходил гордый, как петух, и сдувал с жены пылинки. Уорику оставалось только улыбаться и помалкивать в присутствии представленных здесь знатных титулов, пожалованных людям, которые еще недавно были не более чем мелкими земельными арендаторами.
Эдуард сидел, подперев свою крупную голову кулаком, и смеялся чему-то, сказанному вполголоса невестой. Ее золотисто-рыжие волосы – и в самом деле необычный оттенок – растекались по столу. На глазах у Уорика молодой король потянулся и стал забавляться с ее локоном, бормоча что-то ласковое и вместе с тем скабрезное (судя по тому, как королева зарделась и шлепнула его по ладони). Ричард полагал, что их увлеченность друг другом не дает им замечать окружающее, но от Элизабет его внимание не укрылось. Когда Эдуард повернулся к слуге распорядиться принести еще вина, Уорик оказался пойман ее спокойно-пристальным взором.
Он вспыхнул, словно застигнутый за чем-то недостойным, чем-то бо́льшим, чем просто наблюдение, и медленно поднял кружку в направлении королевы. При этом взор Элизабет сделался холоден, но затем она улыбнулась, приоткрывая свою необычную красоту. Кожа ее была бледна, с крохотными крапинками перенесенной оспы на щеке. Рот, пожалуй, был тонковат, зато карминные губы столь красны, словно она их искусала. Однако больше всего внимание привлекали ее глаза – с тяжеловатыми веками и как будто дремливые. В них было что-то недоброе (в уме у Уорика почему-то возникла картина будуара), но вот она приподняла свой кубок и накренила его в направлении графа, как соперник на турнире перед броском. Ричард сделал несколько крупных глотков, и Элизабет не отстала от него. При этом красное вино сделало ее губы еще пунцовее.