Уорик зябко передернул плечами, как от застлавшей солнце облачной тени. Вот уже не стало и дядюшки Фоконберга, найденного мертвым в постели буквально через несколько дней после того разговора. Утрата на удивление горькая: отцов брат так долго был для Ричарда источником раздражения, что он и не заметил, как они под конец стали близки. Или же это опустошала душу смерть отца.
На главной подъездной дороге взгляд графа ухватил двоих всадников. Точнее, вначале вздымаемую ими пыль – она тянулась за ними курчавым шлейфом, магнитя взгляд, и лишь затем проявились две темные фигурки, при виде которых сердце тревожно оборвалось и замерло. Такая скорость и напряженность поз никогда не бывает предвестником хороших вестей. От вида такой картины всегда хочется убраться под прикрытие стен и захлопнуть за собою двери. Что это – наконец упавший топор? Роковой удар лезвием по шее, которого он, Уорик, страшился и ждал с той самой поры, как Эдуард возвратился в Лондон?
Целый месяц прошел без известий о каком-либо волнении, даром что у Ричарда во всех домах столицы значились слуги и слухачи, готовые, если что, предупредить о вышедшем в дорогу короле с воинством.
Уорик нервно сглотнул. Слышно было, как сзади тревожно перекликаются мужчины и женщины: они тоже заметили всадников. Стражники сейчас, должно быть, спешно облачаются в доспехи и седлают коней, готовясь ринуться на защиту своего господина или окружить его в ожидании указаний. Но что им пока укажешь? Глядя с прищуром на дорогу, Ричард стоял перед громадой дома один. При нем был лишь старый короткий меч, висящий у бедра на ремне – не оружие, а скорее, резак для подрубки старых деревьев, однако ощущение его ручки давало хоть какое-то спокойствие. Повинуясь безотчетному позыву, Уорик снял его с ремня и прислонил к ближней скамье, чтобы в случае чего можно было схватить.
Беспокойство переросло в слепой страх, когда в одном из всадников он узнал своего брата Джорджа, а в другом – Ричарда Глостера, сейчас уже куда более хорошего наездника, чем епископ. Брат Уорика с трудом поспевал за ним, хватаясь за узду и гриву, чтобы на скаку не слететь с седла.
Гулкое трепещущее сердце стучало о ребра, в то время как Джордж Невилл и его спутник, взвеяв плюмаж рыжеватой пыли, осадили коней и спешились: брат короля одним скачком, епископ осмотрительно, чтобы не упасть. При виде их лиц Ричарду так свело нутро, что он закашлялся в кулак.
– Король? – произнес он одно лишь слово.
– Или его жена, – отрывисто кивнул в ответ Джордж. – Так или иначе, они нашли кого-то, готового обвинить тебя в измене. Мы, видно, держимся впереди твоего ордера на арест, но он буквально в нескольких часах сзади нас. Сожалею, Ричард.
– Изменником поименован и Джордж Кларенс, – надтреснутым голосом встрял Глостер. – Мой брат. У вас есть что передать ему на словах?
Уорик поглядел на своего бывшего пажа. Пропыленный Ричард Глостер, уже совсем не прежний мальчик, стоял бледный, с угрюмым лицом.
– Как я могу довериться тебе, Ричард, – тихо спросил Уорик, – когда против меня направлена рука твоего старшего брата?
– Это он меня известил, – кивнул на молодого человека Джордж. – Если б не он, люди короля добрались бы до тебя первыми.
Граф отер со лба пот, определяясь с решением. Сценарий своего поражения он продумал еще в те месяцы, когда король Эдуард сидел у него в плену. Корабли с сундуками монет отбыли в принадлежащие ему во Франции владения, о которых по эту сторону Ла-Манша не знала ни одна живая душа. При первой же угрозе все было готово к стремительному побегу. Однако того, что обвинение будет предъявлено еще и мужу его дочери, Уорик не ожидал.
Брат и Ричард Глостер не сводили с него глаз в ожидании ответа. Времени в обрез, надо действительно торопиться. Побережье отсюда в двух днях езды, а уже там, в бухте, в любое время суток готов к отправке небольшой, но ходкий бот с экипажем из четырех человек. Дочь со своим мужем сейчас находятся в живописном имении в тридцати милях к югу – они ждут, когда Изабел разрешится от бремени первенцем.
– Кларенс уведомлен? – сухо спросил Уорик. Брат короля качнул головой. – Так. Лучше, если он прибудет сюда вместе с Изабел. Мать она, будучи на сносях, тоже захочет взять с собой. Здесь недалеко, к тому же дорога не одна. Если король послал армию, это замедлит им ход. А если всего горстку людей, то мы, в случае чего, сможем прорваться. – Епископ хотел что-то сказать, но он упреждающе поднял руку. – Нет, моих жену и дочь я на милость Элизабет Вудвилл не оставлю. Вы отправили гонца к Джону?
– Я – да, – ответил Джордж. – Я бы тоже не советовал тебе оставлять Изабел и Анну. Пошли к Кларенсу гонца на свежей лошади. А то я на этом седле расколотил себе весь зад, и еще тридцать миль скачки не выдержу – это же день в пути и день обратно? О боже, Ричард, люди Эдуарда к этой поре будут уже здесь!
Уорик чертыхнулся, пытаясь сосредоточиться.
– Самым быстрым будет двинуться вдоль побережья и оттуда съездить за ними на лошадях. Тем не менее я заранее пошлю к ним гонца попроворней, чтобы он обеспечил им несколько часов форы, прежде чем я за ними прибуду. Ну а как ты, Джордж? Ты едешь?
Брат Уорика глянул на молодого герцога Глостерского и пожал плечами.
– Вообще-то нас с Ричардом не поименовали. А значит, и мое помилование вроде как в силе. Не думаю, что Эдуарду есть до меня дело – разве что у его женушки… Это она у нас Ева в английском саду Эдема. И тебе ее надо ох как остерегаться!
– Меня всю жизнь то одна, то другая волчица цапает за горло, – невесело махнул рукой граф Уорик, – так что я уже привык. Ну а тебе удачи, Джордж. Буду признателен, если ты приглядишь за нашей матерью. Она нынче наполовину слепа, и уж не знаю, сколько у нее сохранилось ума и памяти. Уверен, она оценит твою доброту.
Братья поглядели друг на друга, четко сознавая, что если когда и свидятся, то лишь через несколько лет. Джордж раскрыл руки, и они крепко обнялись. Щетина брата остро скребнула Уорика по щеке.
Герцог Глостерский Ричард переминался с ноги на ногу, с нервным румянцем на щеках. Ему граф сердечно пожал руку:
– Благодарю за то, что решился меня предупредить. Я этого не забуду.
– Я всегда знал вас как хорошего человека, – проговорил Глостер, глядя себе под ноги.
– Хорошего, да как видно, недостаточно, – сказал Уорик с глубоким вздохом и напоследок улыбнулся своему брату-епископу. – Твои молитвы, Джордж, будут как нельзя кстати.
В ответ церковник сотворил в воздухе крестное знамение, под которым его брат склонил голову, вслед за чем бегом и уже без оглядки направился к дому.
При всех бессчетных часах, потраченных Ричардом Уориком на обдумывание бегства в случае, если начнется преследование, все складывалось неожиданно гладко. Команда бота к приезду загадочным образом отсутствовала, но обнаружилась в местной таверне – изрядно навеселе, но к делу все-таки годная. Как видно, столько недель бесплодного ожидания не лучшим образом сказались на дисциплине.
С выходом в море Уорик немного успокоился. Где он сейчас, никто не знает, а ему бы только добраться до замечательной шестидесятифутовой «Троицы» в причале Саутгемптона, а уж там тебе и матросы, и припасы, и монеты. Забрать дочь с мужем тоже оказалось несложно. С погодой на море (предстояло два дня пути) и то везло.
Когда бот бросил якорь, Изабел с Кларенсом уже дожидались на пристани. Уорик лишь подивился размеру живота своей дочери, принимая ее на борт с утлой лодчонки. Его жена Анна заняла место на открытой скамье, хотя там не было ни тени, ни защиты от водяной мороси. Изабел, ухватив мать за руки, огляделась темными истомленными глазами в явном ужасе от хрупкости этой посудины. Ее муж в своем паническом стремлении бежать прихватил с собой два больших мешка с добром, но ни единого слуги. Молодой герцог Кларенский беспрестанно суетился возле своих тещи и жены. Он пристраивал Изабел на одеялах по возможности удобнее, в такой ее близости к родам.
Четверка моряков все еще не вполне пришла в себя, хотя парус поставила, и тот быстро наполнился ветром. Бот снова отчалил от берега и пошел колыхаться вдоль побережья. Они плыли в сравнительной безопасности, под крики чаек в вышине. Мертвенно-бледная Изабел сидела, неловко подобравшись от мешков в ногах, и ежилась под дыханием ветра и мороси. Уорик пытался расслабиться, но его взгляд все равно был неуклонно направлен вперед. Четверо моряков жили как бы своей отдельной жизнью, по очереди пристраиваясь на ночлег. Справа снижалось за холмы солнце, и его сияние багряно-золотистым столпом стелилось по зеркальной млечности моря. Затем в зыбком сумраке взошла луна, которая пролегла серебристой дорожкой через гладкую уснувшую поверхность воды. Вместе с морем, казалось, уснуло и время – на его плавный ход указывало лишь призрачное коловращение звезд.
В сущности, Уорик все это планировал, но вместе с тем, как впереди пелериной разворачивалась будущность, он гнал от себя то гневливое отчаяние, которое она привносила с собою. Была ли в том его провинность, или же вина короля и Вудвиллов, или же строптивость его брата Джона, не так уж и важно. Важно то, что она означала разрыв и конец. Что бы там ни случилось впредь, он утрачивал больше, чем получал взамен или рассчитывал нажить.
С той самой минуты как к нему пришло известие, он, в сущности, ни разу не присел. А в боте, между тем, податься было совершенно некуда, и оставалось лишь ждать, когда снова взойдет солнце. Слышно было, как над кормой кто-то беспомощно страдает от морской болезни. Неразличимый в темноте, Уорик смежил веки и ощутил под ними жжение слез.
34
Поутру бот обогнул восточную оконечность Англии и под западными прибрежными ветрами взял курс на Саутгемптон – пожалуй, самая удобная бухта и речное устье в мире для больших кораблей. Пролив оживился сразу, как развиднелось, покрывшись торговыми судами всех размеров и мастей, плывущих с континента и на континент аж от самой Африки. Для захода в глубокие порты им требовалось одолеть непростые отмели, требующие сноровки опытных шкиперов. Сейчас к этим судам легко подлетали парусные лодки, готовые за умеренную плату проводить их к рынкам Англии.