По-прежнему стремившийся как можно скорее добраться до Кеджана, Ульдиссиан решил не рассказывать встречным, кто он таков. Вместо этого он принялся расспрашивать торговца о новостях касательно положения вещей в легендарном городе.
– Ну да, кланы магов сейчас перемирие заключили, – объявил коренастый старик, раскуривая длинную глиняную трубку. – Только продлится оно не дольше прежних – иначе сказать, скоро ему конец. Может, даже уже. Аристократы – те наблюдают, да ждут, да строят друг другу козни, пока кланы допустили их до кой-каких городских дел, чтоб развязать себе руки и смекнуть, как соглашение о перемирии обойти, – с мрачной усмешкой пояснил он. – Одним словом, в Кеджане все, можно сказать, как всегда.
Его слова окончательно убедили Ульдиссиана в правоте Лилии. Все это значило, что направляться, действительно, нужно прямо туда, не заглядывая в Парту и прочие мелкие поселения. Учтиво поблагодарив торговца, он повел остальных вперед.
На ночлег они остановились у берега тихой реки, струившейся через окрестные земли. Здесь граница между лесом и джунглями несколько утрачивала четкость. Только теперь Ульдиссиан осознал, сколь невелика область леса в сравнении с бескрайними просторами джунглей, по слухам, покрывавших собою львиную долю страны. От останавливавшихся в Сераме заезжих торговцев он даже слышал, что джунгли будто бы мало-помалу поглощают все остальное. Ясное дело, правдой это быть не могло, но, видя столь странную, можно сказать, противоестественную перемену в окружении, Ульдиссиан невольно чуточку засомневался в собственной правоте.
Он надеялся, что за день пути неловкость меж ним и Серентией сгладится, но девушка с локонами цвета воронова крыла вновь и вновь находила повод держаться от него в стороне.
– Пусть лучше сама в себе разберется, – наконец шепнула ему Лилия, нежно ткнувшись носом в его щеку. – Пройдет время, и она примирится с новым положением вещей, вот увидишь.
Кивнув, Ульдиссиан велел себе озаботиться делами более важными. Чем ближе к великому городу, тем чаще давали о себе знать нервы. Когда он признался в этом Лилии, та посоветовала пораньше улечься спать, а хлопоты по хозяйству доверить остальным.
– Ко дню въезда в город ты должен быть полон сил. Ступай, поспи. Когда ужин будет готов, я принесу твою долю.
Снова поцеловав его, Лилия отошла, а Ульдиссиан немедля последовал ее доброму совету. Земля оказалась мягкой, ночь – куда теплей предыдущей, и он решил, что подремать часок, действительно, будет кстати. Лилия, как всегда, знала, что говорит. Не представлявшему без нее будущего, крестьянину казалось, будто они вместе всю жизнь.
Убаюканный приятными мыслями, Ульдиссиан погрузился в дрему.
Серентия понимала: противоречивые чувства касательно Ульдиссиана нужно преодолеть. Да, она верила в доброту того, кем он стал, настолько, что даже не думала винить его в ужасной смерти отца, но в то же время не могла отделить нового Ульдиссиана от прежнего… от человека, которого любила, как никого иного.
От человека, полюбившего другую… полюбившего другую, едва познакомившись с нею.
– Нам нужно побольше хвороста для костра, – заметил Мендельн.
– Я схожу, наберу, – поспешила ответить Серентия, сразу же ухватившись за новую возможность побыть одной. – А ты пока последи, чтоб костер не угас.
Покинув лагерь, она принялась собирать небольшие сухие ветки. Внимания поиски почти не требовали, что помогло обратиться мыслями к темам не столь запутанным и не столь болезненным. Однако, собрав едва половину охапки, дочь Кира почувствовала что-то вроде легкого покалывания в затылке и оглянулась назад.
– Лилия?
Изумленная, слегка напуганная появлением аристократки, Серентия выронила из рук несколько веточек и уставилась на светловолосую красавицу во все глаза.
Ступая мягко, неслышно, как кошка, Лилия подошла к ней.
– Прости меня, – негромко пробормотала она, – я не хотела тебя напугать…
– Что… что ты здесь делаешь? Помощь с хворостом мне ни к чему.
– Я хотела только поговорить с тобой, вот и все.
– Поговорить со мной? – переспросила дочь торговца, опасаясь, что предмет разговора ей известен заранее. – Ни к чему это все…
Лилия придвинулась ближе.
– Очень даже «к чему», дорогая Серентия, очень даже «к чему».
Пристально глядя в глаза Серентии, она мягко коснулась ладонью ее плеча.
– Ты ведь небезразлична Ульдиссиану, а значит, небезразлична и мне. Я хочу, чтобы всем его друзьям было рядом со мною уютно. Хочу, чтобы ты считала меня не просто его возлюбленной, не просто его будущей женой, но и своей доброй подругой…
Если Лилия рассчитывала всем этим утешить Серентию, то добилась совершенно обратного. Сердце Серентии исполнилось неизъяснимой тоски, слова «возлюбленная» и «жена» эхом отдались в голове. Стоило ей сообразить, что Лилия знает о ее ревности, дочь торговца едва не сгорела от стыда. Как ни боролась она с водоворотом нахлынувших чувств, как ни внушала себе, что они преувеличены, в итоге чувства взяли над разумом верх.
Ударившись в слезы, Серентия стряхнула с плеча ладонь Лилии. Позабытый хворост выпал из ее рук, и дочь Кира, не разбирая дороги, помчалась прочь – все равно, куда, лишь бы подальше, подальше от всех, знающих, что у нее на уме.
Ветви деревьев цепляли ее за одежду. Не раз и не два она спотыкалась на неровной земле, а как-то запнулась за изогнутый кверху корень. Но ни одна из этих помех не заставила остановиться и, может быть, образумиться. Серентия просто раз за разом вскакивала на ноги и продолжала бег. Буйство чувств туманило разум.
Вдруг ей навстречу из зарослей выступил человек. Не обращая внимания на встречного, Серентия помчалась дальше и, только почувствовав его стальную хватку, начала мало-помалу возвращаться к действительности.
То есть, открыла рот, чтоб закричать… однако ладонь в латной рукавице немедля заглушила крик. Серентия рванулась из рук неизвестного, но еще один, появившийся сзади, удержал дочь торговца на месте.
Первый склонился к ней ближе. Низко надвинутый на глаза капюшон придавал ему жутковатый, едва ли не призрачный вид.
– Тихо, девчонка, – прошипел он. – Тихо, не то придется тебя наказать!
Тут Серентия разглядела во мраке еще несколько точно таких же силуэтов – воинов в латах, в капюшонах, скрывающих пол-лица… Поначалу она приняла их за охранников инквизитора, однако символ, блеснувший в лунном луче на кирасе переднего, оказался знакомой треугольной эмблемой Церкви Трех.
Серентия попыталась хоть что-то сказать, хоть как-то объясниться, однако прибытком от всего этого оказалась лишь быстрая, болезненная пощечина.
– Брат Рондо! Поосторожнее с девочкой!
Негромкий, мягкий, сердечный, этот голос напомнил Серентии отцовский. К двоим державшим ее подъехал темный, немалого роста всадник на чудовищной величины жеребце. Едва всадник спешился, суровые воины, окружавшие девушку, отпустили ее и пали перед ним на колено. Никем более не удерживаемой, Серентии отчего-то захотелось последовать их примеру.
– Прошу простить меня, о преосвященный, – с тревогой пробормотал воин по имени Рондо.
– Твое усердие весьма похвально, брат, однако над деликатностью требуется еще поработать.
Коснувшись капюшона Рондо рукою в перчатке, новоприбывший вновь устремил взгляд на Серентию.
– Не нужно так трепетать при виде меня, дитя мое. Не бойся, я тебе друг.
Вблизи дочь торговца смогла разглядеть черты лица незнакомца. Сильную бледность кожи оттеняли пышные, волнистые темные волосы и густые брови. Элегантные усики придавали ему весьма царственный вид, улыбка, подобно голосу, напомнила Серентии об отце.
– Я – Малик, верховный жрец Ордена Мефиса, одного из…
– Из орденов Церкви Трех, – почти беззвучно пролепетала Серентия, невольно склонив голову.
– Да ты нашей веры! Какая радость! – воскликнул Малик, протягивая ей руку, и девушка, не без колебаний, протянула в ответ свою. – От всей души прошу извинить излишнее рвение нашего брата Рондо. Всем нам не терпится завершить поиски, и…
Последние слова заставили Серентию насторожиться. Ей тут же вспомнилось все, что случилось в деревне – особенно как люди Собора вмиг объявили Ульдиссиана виновным, не дав ему слова сказать. Если поначалу с появлением Малика на сердце сделалось легче, то теперь…
Должно быть, верховный жрец заметил ее тревогу.
– Ну, полно, дитя мое! – заговорил он, склонив голову набок. – Я ведь сказал: я тебе друг! Теперь же я чувствую в тебе отторжение… а еще… а еще…
Сдвинув брови, Малик без позволения коснулся ложбинки между ее грудей.
– А еще чувствую, что ты – не та, кого мы ищем. Да, в тебе есть некая искра, но она слишком, слишком слаба…
– Ульдиссиан! – против собственной воли выпалила Серентия.
Густые темные брови Малика поползли вверх.
– Ульдиссиан? Вот, значит, как его звать… И ты полагаешь, он – тот самый, кто нам нужен?
Серентия накрепко стиснула зубы.
Коленопреклоненный брат Рондо встрепенулся, приподнялся, но Малик взмахом руки велел ему опуститься. Верховный жрец склонился вперед так, что его лицо, а особенно – глаза, заслонили от взора Серентии все остальное.
– Вижу, ты напугана… но чем? Вот если только…
Тут он заулыбался шире прежнего, блеснув в полумраке безупречными, без единой щербинки зубами.
– А-а, Собор! Ну, как же, как же! Несомненно, все дело в их инквизиторах!
Однако Серентия упорно молчала, хотя точность его догадок заставляла задуматься: уж не умеет ли он читать мысли?
– Собор… тогда твое недоверие вовсе не удивительно. Брат Рондо, не привозил ли кто из гонцов известий о гибели не только наших братьев, но и служителей Собора?
– Так точно, о преосвященный, привозил. В деревне Серам, как было сказано. Убийство нашего миссионера отличалось особой жестокостью…
– Да-да.
Знаком велев ему замолчать, Малик обратился к Серентии: