Пятеро за спиной главного морлу тоже преклонили колено. Люцион коснулся верхушки «бараньего» шлема Дамоса, благословляя его. Затем Дамос повернул голову в сторону Малика.
– Верховный жрец…
Малик благословил его на манер господина.
– Встань, Дамос, – велел сын Мефисто.
Главный над морлу послушался, и Примас продолжил:
– С этой минуты ты под началом верховного жреца и будешь повиноваться любому его приказанию.
– Слушаюсь, о великий…
– Вам предстоит охота. Дело идет о жизни, и в то же время – о смерти. Разницу ты понимаешь.
Воин склонил увенчанную шлемом голову, подтверждая правоту хозяина. Иметь дело с Дамосом Малику уже приходилось. Шлем лишь отчасти скрывал от взгляда лицо, выглядевшее так, будто даже Поцелую Мефисто не удалось воссоздать его в полной мере. От носа, кроме пары зияющих дыр, не осталось почти ничего, а нижняя челюсть словно бы принадлежала другому, еще больших размеров созданию – может статься, медведю. Впадины на месте глаз темнели одна выше другой. Однако если не брать в расчет опустевших глазниц, выглядел Дамос примерно так же, как и в день вступления в ряды живых новобранцев-морлу. Человеком он был отвратительным, уродливым и снаружи, и изнутри, и его темная душа еще в те времена опровергала известную поговорку, будто о книге не стоит судить по обложке. Одним словом, тот, смертный Дамос мало чем отличался от твари, что ныне обитала в его оболочке.
– Верховный жрец укажет, кого надлежит взять живым, остальных же ты истребишь, – продолжал Люцион. – Но будь настороже. Берегись кое-кого еще.
Последние слова повелителя демонов изумили Малика не на шутку.
– Кое-кого еще? – невольно выпалил священнослужитель, внезапно вспомнив, о чем лепетал в оправдание собственной неудачи, когда Примас выбирал ему кару.
Сейчас в голосе господина слышались нотки, которых Малик за все годы службы великому не замечал за ним ни единого раза. Что это? Неуверенность?
«Нет, нет, – поспешно одернул себя человек, – быть такого не может!»
Неуверенности Люцион не проявлял никогда.
Никогда…
– Я чувствую, – после долгого, столь же настораживающего молчания продолжал сын Мефисто, – чувствую: все не таково, каким может казаться с виду. В дело вмешался кто-то еще, кто-то… другой…
Погрузившись в раздумья, он оборвал фразу на полуслове. Морлу беспокойно зашевелились, а Малик встревожился сильнее прежнего. Подобное поведение господину было совершенно не свойственно. Никогда еще он не делал подобных пауз, никогда не колебался, как в эту минуту.
Что происходит? Кто этот «кто-то другой»?
Малик вновь вспомнил о собственных подозрениях, возникших во время позорного поражения в схватке с крестьянином. Он не сумел устоять перед невероятной мощью бесхитростного Ульдиссиана в сочетании с мастерством, каким этот глупец обладать просто не мог. Тут-то верховному жрецу и подумалось, что, так сказать, за кулисами всего этого происходит нечто еще, что расклад сил не таков, каким кажется с виду.
И вот теперь… теперь Малик заподозрил, что и Владыка Люцион думает то же самое. Похоже, Владыка Люцион поверил его словам.
Устрашающе помрачнев, сын Мефисто покачал головой.
– Нет… невозможно.
Лицо его вновь прояснилось, угрюмый вид сменился прежней, привычной Малику абсолютной уверенностью в себе.
– На сей раз вы во всем разберетесь, – с внезапным спокойствием продолжал Примас, обращаясь и к Дамосу, и к верховному жрецу. – На сей раз вы опознаете скрытого врага. Он должен быть уничтожен. Крестьянина этого – Ульдиссиана уль-Диомеда – надлежит взять живым, но ни его, ни тех, кто окажется рядом, остаться в живых не должно. Понимаете?
Подтверждая, что все понимает, главный из морлу склонил голову. Малик тоже кивнул, по-прежнему сжимая в человеческой ладони другую, преображенную.
От Люциона последнее не укрылось.
– Это действительно дар, мой Малик, – с благосклонной улыбкой сказал он человеку. – Вот увидишь. Вот увидишь…
Услышав это, верховный жрец заметно воспрянул духом и вновь пригляделся к ужасающей кисти. Господин никогда ничего не делает сгоряча, не подумавши… выходит, это и вправду дар?
Новые пальцы гнулись ничуть не хуже старых, а порой – так, как старых было бы не согнуть ни за что. Боль тоже наконец-то пошла на убыль. Вдобавок, как это ни странно, священник чувствовал себя сильнее.
– Ну, а теперь, – подытожил сын Мефисто, сложив ладони «домиком», – пора отыскать зовущегося Ульдиссианом снова. На сей раз неудачи я не потерплю, понимаете?
И Малик, и Дамос безмолвно кивнули.
– Тогда на этом – все. В путь отправляйтесь немедля.
Избранные морлу собрались за спиной Малика, склонившегося перед господином. Страх в сердце уступил место азарту. Верховный жрец мысленно поклялся доставить Ульдиссиана уль-Диомеда к Владыке Люциону, даже если придется изувечить крестьянина. Изувечить так, чтоб остались лишь проблески жизни, коих будет вполне достаточно, чтобы Примас сумел извлечь из жертвы надлежащую пользу.
Уводя за собою Дамоса и пятерых других морлу, Малик задумался также и о стороннем вмешательстве, о котором помянул господин. Каким бы могуществом ни обладал этот «кто-то», Владыке Люциону он был ни к чему. Его господин пожелал уничтожить, не сохранить, и верховный жрец нутром чуял: господин знает, откуда он и кто таков.
Нет, предавать господина Малик даже не думал – уж он-то не настолько глуп. Однако, выяснив, о ком шла речь, он наверняка ничего дурного не совершит, а после, как только удовлетворит любопытство, сразу же велит морлу уничтожить его.
Главное – этот тупоголовый крестьянин…
За отбытием Малика Люцион не следил. Он был уверен: на сей раз священник его не ослушается. У смертного попросту не имелось иного выбора.
Легионы морлу рвались и рвались в бой, но Люцион удерживал их в ожидании. Он не раскрыл своим слугам всей правды, ни словом не намекнул, чем озабочен в действительности.
«Не может быть, – спорил он с самим собой. – Нет, это не… не она. Не может ее здесь быть…»
Тут он невольно задумался о сопернике – о том, с кем вел он игру, с кем состязался за власть над умами и душами смертных. О сопернике, похожем на смертных столь же мало, сколь и он сам. Не мог ли он приложить ко всему происшедшему руку? Уж не уловка ли это, призванная сбить с толку Люциона с отцом? Ведь это куда вероятнее ее появления…
Отца он пока ни о чем извещать не собирался. Если Малик справедливо боялся кары Примаса, то сам Люцион боялся гнева родителя не меньше. В сравнении с характером Владыки Ненависти меркла даже его собственная чудовищная натура. Нет-нет, Мефисто он до поры не скажет об этом ни слова.
Но если это вправду она… тогда Люциону – рано ли, поздно – придется предстать перед отцом.
«Я должен разузнать обо всем этом побольше».
Утаил он от Малика вот что: живой или мертвый, снова столкнувшись с крестьянином, священник поведает Люциону правду о той, второй силе, прячущейся от его взора за человеком. Новая рука привязывала Малика к господину куда крепче, чем он мог подумать. В этой руке таились возможности, позволявшие уничтожить даже ее… ценой, разумеется, служащего ему человека. Да, Малика Люцион находил очень и очень полезным, однако его утрата – ничто, если речь о сохранении за собой Санктуария… и тем более об ограждении Санктуария от нее.
Дабы на душе стало легче, Примас кивнул воинам, ждавшим внизу.
С дружным воинственным кличем морлу вновь бросились друг на дружку. Металл зазвенел о металл. В первый же миг под ударами пало не менее сотни воинов. Пол огромного подземелья оросила кровь, под сводами эхом отдались вопли раненых, услаждавшие слух их господина, точно чудесная музыка.
И все-таки, даже в то время, как Люцион упивался резней, учиненной неуемными слугами, мятежные мысли его вновь и вновь возвращались к прежним материям. Нет, это не она, это никак не могла быть она. Она исчезла – возможно, навеки изгнана, возможно, мертва. Преодолеть то или другое не хватит сил даже ей. Ведь он знает ее от и до, не так ли? Разве не он некогда был близок к ней, как никто другой? Лучше, чем Люцион, ее могли знать только двое, и один из этих двоих – его отец.
А вот второй был его соперником… тем, кто в итоге и стал причиной ее низвержения.
Все это вновь выдвигало на первый план тот самый вопрос, на который Люциону хотелось бы получить ответ.
«Если все это – не его козни… чует ли он ее возможное возвращение, подобно мне?»
Глава десятая
Поразмыслив, Ульдиссиан решил, что на прежнем месте оставаться нельзя, и несогласных с этим среди спутников не оказалось. Правда, Серентии хотелось, по крайней мере, собрать тела мироблюстителей вместе и устроить им хоть сколь-нибудь достойное погребение, но на трупы врагов Ульдиссиану было плевать. Эти люди готовили самому ему плен, а его спутникам – смерть, и потому бросить их на поживу лесным пожирателям падали показалось ему вполне справедливым.
Путники поискали коней мироблюстителей, однако скакунов нигде поблизости не обнаружилось. Никто не припоминал, где и когда в последний раз видел хоть одного, а следов конских копыт не удалось отыскать даже остроглазому Ахилию. Вскоре они бросили эту затею, оседлали собственных коней и поскакали дальше, в глухую ночь.
Всю дорогу Ульдиссиана не отпускало страшное напряжение. Нет, за себя он не слишком-то опасался, но вот за других – особенно за Лилию… Ее близость к крестьянину верховный жрец, Малик, несомненно, заметил, и теперь – это уж наверняка, вернее, чем кровное родство Ульдиссиана с братом – будет стремиться обратить их отношения к собственной выгоде.
Вспомнив о Мендельне, Ульдиссиан оглянулся назад, на младшего, скакавшего следом сквозь мрак. Лица Мендельна было почти не разглядеть, однако во взгляде его старший брат чувствовал ту же тревогу, что и раньше. Похоже, братишку резня потрясла даже сильней, чем Серентию. Когда все завершилось, Ульдиссиан видел, как Мендельн бродил от трупа к трупу, над каждым задерживался, протягивал руку куда-то во тьму… Что ж, дело ясное: очевидно, он до сих пор в себя никак не придет.