– Нет! – выпалил он, что есть силы отталкивая ее от себя. – Нет!
Но Лилия лишь рассмеялась над его потугами. Ее хвост с тремя кинжалоподобными выростами на конце игриво застучал, забарабанил по залитой кровью земле. Пристукнув копытами – точно такими же, как у имевшихся в хозяйстве Ульдиссиана коз, – она отступила на пару шагов, дабы явить его округлившимся от изумления глазам все свое великолепие.
– Ну? Разве я – не все, о чем ты только мечтал? Разве я – не все, чего ты мог бы пожелать?
Тут демонесса вновь рассмеялась, и ее смех распалял желание в злополучном крестьянине сильнее прежнего, невзирая на пробегающий по спине холодок.
– Иди же ко мне, любовь моя, – продолжала Лилия, когтистыми пальцами маня Ульдиссиана к себе. – Иди же… ты ведь всецело мой, мой телом и душой, душою и телом… ступай же ко мне…
Оба воинства разом прервали битву, повернулись в сторону Ульдиссиана и неторопливой поступью, в такт ритму голоса Лилии, двинулись на него.
– …телом и душой… душою и телом… телом и…
Зайдясь в бессловесном крике, Ульдиссиан очнулся, открыл глаза, а повернувшись на бок, увидел склонившуюся над ним Лилию. Ее лицо – ее прекрасное лицо – было исполнено неподдельной тревоги.
– Ульдиссиан, любовь моя! Не захворал ли ты?
– Я видел… других… и тебя…
Спрятав лицо в ладонях, он мало-помалу собрался с мыслями.
– Все это – сон… сон… и более ничего. Попросту скверный сон.
– Кошмар?
Гладкая, безо всяких когтей, ладонь Лилии нежно коснулась его щеки. Живо вспомнив, какой она предстала перед ним в сновидении, Ульдиссиан невольно втянул голову в плечи.
– Должно быть, кошмар твой был вправду ужасен, – добавила Лилия, – если ты так пугаешься даже меня!
– Лилия… прости.
Аристократка встряхнула головой, отчего ее волосы водопадом рассыпались по обнаженным плечам. Краса ее ошеломляла даже во тьме. Ульдиссиана вновь охватила страсть, и страшный сон мало-помалу начал ускользать в забвение.
– Дай-ка я успокою твой разум, – шепнула Лилия, обвив его шею тонкими, изящными ручками, – успокою и покажу, что тебе незачем меня бояться…
– Лилия, я…
– Тихо!
Губы их встретились, и поцелуй продолжался до тех пор, пока Ульдиссиан не начал задыхаться. Когда же он перевел дух, аристократка захихикала, и смех ее оказался не только крайне приятен, но и ничуть не похож на тот, соблазнительный, однако ж глумливый смех из кошмарного сна.
– И это, можешь не сомневаться, только начало.
Пальцы Лилии пробежались по плечам, коснулись волос на груди, скользнули книзу…
Последние отголоски страшного сна исчезли, как не бывало. Игриво зарычав, Ульдиссиан рванулся вперед и сгреб Лилию в объятия. Оба перевернулись на бок, и сын Диомеда, опрокинув Лилию на спину, принялся трудиться без устали – трудиться, чтоб память о жутком видении не вернулась к нему никогда…
Вновь засыпая, Ульдиссиан пребывал в расположении духа, навевающем только приятные, а уж никак не кошмарные сны. Лежа на животе, он энергично похрапывал, а рука его небрежно обнимала Лилию.
Однако Лилия не спала. Улегшись на спину, она, не мигая, смотрела на нечто, сокрытое в недрах собственной памяти, нечто безмерно далекое и от этой кровати, и от Ульдиссиана.
Среди рода людского имелось немало верящих, будто сны предвещают будущее, и Лилия знала, что от истины они не слишком-то далеки. Сны вполне могли предвещать будущее, и ей это было известно лучше, чем многим другим. Во время любовной игры Лилии удалось собрать воедино немало мелких подробностей, о коих Ульдиссиан проговорился, сам того даже не сознавая. Все вместе они сложились в картину, из-за которой аристократка на миг утратила самоконтроль. К счастью, ее способности тут же исцелили то, от чего в других обстоятельствах крестьянин остался бы с глубоким жутким шрамом на спине.
Да, предвещать будущее сны очень даже могли. Возможно, и Ульдиссианов сон вправду был вещим. Однако у сновидений имелось еще одно свойство, встревожившее Лилию куда больше.
Сны – а ночные кошмары особенно – могли служить также предостережением.
О чем предостерегает Ульдиссианов сон, Лилия знала точно. Не знала другого: кем этот сон был послан. Она сделала все возможное, дабы скрыть свое появление от любого, кто мог бы ее узнать. Несомненно, теперь-то они кое-что заподозрили, однако и им нужно блюсти осторожность. В противном случае обо всем этом станет известно на Небесах, а извещать Небеса о существовании Санктуария наверняка не желает никто – даже он.
Таким образом, преимущество по-прежнему, насколько она понимала, оставалось за ней.
Однако этот сон не давал ей покоя. С одной стороны, на происки тех, кто хотел бы помешать ей достичь цели, вроде не похоже… с другой же – чем он еще может быть?
«Ладно, неважно», – сказала самой себе Лилия. Чего опасаться? Она хозяйка положения. Не кто-нибудь, а она пробудила в лежащем рядом олухе силы нефалемов, и с его помощью взрастит ее во всех смертных, в каких только возможно. Помешать ей не в силах ничто.
А если Ульдиссиану уль-Диомеду вдруг вздумается взбрыкнуть, сорваться с ее поводка, Лилия попросту прикончит его и подыщет другую, более покладистую марионетку. В конце концов, на свете так много мужчин…
Глава четырнадцатая
Минуло еще четыре дня… и за эти дни Ульдиссиан еще больше свыкся и с Партой, и со всем, что его здесь окружало. Целью будущего по-прежнему оставался Кеджан, но с каждым прошедшим днем это будущее становилось все более и более отдаленным.
Со временем к горожанам прибавились окрестные крестьяне и жители небольших селений в пределах дня пути от Парты, прослышавшие об Ульдиссиане от тех, к кому он уже успел прикоснуться. Естественно, Ульдиссиан был рад каждому из новоприбывших и делал для каждого все, что только мог. Правда, дела шли на лад крайне медленно, но теперь он, по крайней мере, убедился, что сказал им чистую правду: вдобавок к Рому, кое-какие признаки пробужденной силы проявили еще дюжины две человек. Признаки эти оказались самыми разными – от исцеления незначительных ран или распускавшихся по чьему-нибудь повелению цветов до нежданной способности маленькой девочки призывать птиц прямо к себе на ладонь. Двух в точности одинаковых среди них не нашлось, что само по себе повергло Ульдиссиана в немалое удивление, и он потратил какое-то время, пытаясь постичь, отчего получающееся у одного не получается у другого.
От повторения кошмарного сна судьба его берегла, и вскоре Ульдиссиан, захлопотавшись, совсем о нем позабыл. Тем временем ряды просителей начали разрастаться на новый, совершенно нежданный манер. Парта жила торговлей, а посему в городке каждый день останавливались гости из самых разных краев – особенно купцы, направлявшиеся куда-нибудь по делам. Помимо собственной воли поддавшись всеобщим восторгам, а нередко и попросту из любопытства, они тоже являлись к Ульдиссиану с просьбами о прикосновении. Не все, разумеется – ведь даже кое-кто из партанцев еще колебался, но с каждым новым «чудом», наподобие старика, ослабшего зрением и исцеленного собственной дочерью, поначалу того не заметившей, число колебавшихся неуклонно шло на убыль. Правда, повторить «чуда» дочь исцеленного не смогла, однако Ульдиссиан почему-то был уверен: еще чуть-чуть, еще самую малость – и многие, многие переступят этот порог вслед за ним.
Несмотря на колоссальные изменения в самих себе, большинство горожан пытались продолжать прежнюю, обыкновенную жизнь. А что им, собственно говоря, было делать? Нужно же и урожай собирать, и детишек кормить! Вот и мастер Итон охотно признался, что труд – единственная его отрада: жена несколько лет назад умерла, оба старших сына три месяца, как отправились попытать счастья в Кеджане…
Из-за этой-то отрады ему и пришлось на будущий вечер оставить гостей одних.
– Прошу прощения, добрый Ульдиссиан, но сегодня вечером меня с вами не будет. Старый друг, также купец, пригласил навестить его караван и взглянуть на образчики кой-каких новых товаров! Он, как и я, подходил к тебе за прикосновением, но… да, в душе оба мы – прежде всего купцы!
– Зачем же просить прощения, мастер Итон? Ты и так к нам невероятно щедр, и вообще столькое для нас сделал!
– Я? Я?! – рассмеялся старик-купец. – Ох, Ульдиссиан, по-моему, человека скромнее тебя я в жизни еще не видывал! Я «столькое сделал»… а ты всего-навсего навсегда изменил судьбу каждого из горожан!
Так, со смехом, Итон и ушел, оставив Ульдиссиана в некоторой растерянности.
Чуть позже Лилия решила его ободрить.
– Тебе бы радоваться, Ульдиссиан! Ведь ты, любовь моя, просто остаешься самим собой! – целуя его, сказала она. – Но – да, учитывая всю правду, ты действительно на удивление скромен.
– Может, и так… может, и так…
Внезапно Ульдиссиана охватило странное беспокойство.
– Надо пройтись.
– Куда же мы направимся?
Беспокойство усилилось.
– Лилия, мне бы хотелось погулять одному, – ответил Ульдиссиан.
– По Парте? – удивленно, слегка насмешливо откликнулась Лилия. – Осмелюсь предположить, дорогой мой Ульдиссиан, далеко тебе не уйти, однако – ну что ж, попробуй. От всей души желаю удачи.
О чем идет речь, Ульдиссиан понимал. Как только кто-нибудь увидит его, вокруг, точно по волшебству, соберется толпа. Однако вечернее время могло подойти для прогулки лучше всего. К этому часу большая часть горожан должна разойтись по домам. Правда, в тавернах и на постоялых дворах еще открыто, но такие места Ульдиссиан собирался обходить стороной.
– Я просто пройдусь по улице направо от имения, а после, наверное, сразу же и вернусь.
– Бедненький Ульдиссиан! Зачем же докладывать мне обо всем, что собираешься делать?! – воскликнула Лилия, одарив его еще одним, более долгим поцелуем. – Приятной тебе прогулки!
Услышав это от кого-либо другого, Ульдиссиан непременно подумал бы, что над ним насмехаются, но со стороны Лилии чувствовал только любовь да заботу. «Как же мне с ней повезло, – в который раз подумал он. – Нас будто сама Судьба свела вместе…»