В такие моменты я привыкла помогать раскаивающимся изменникам выражать более искренние сожаления. Однако с этой женщиной я оказалась в противоположной ситуации. Она во всем винила себя, блокируя все пути для понимания и перемен – как внутри себя, так и в браке. Нам нужно было отделить «неправильное» от «пагубного», чтобы она признала позитивные аспекты своего опыта, в то же время взяв ответственность за ту боль, которую причинила мужу. Иначе она вряд ли могла принести вновь обретенную энергию домой. Стефан узнал эту женщину и захотел ее вернуть, но Даница так испугалась собственного поведения, что стала утверждать, будто в объятиях Луиса ожила другая женщина – «не она».
– В романе обычно бывают приятные моменты, – сказала я Данице. – Вы ведь влюбились в этого парня, так что не все было так плохо. Да, вы ощущаете себя виноватой, но тем не менее признаете, что он позволил вам почувствовать себя живой. Расскажите мне об этом.
Она неохотно приступила к рассказу:
– Я не искала возможности завести интрижку. Ко мне не раз подбивали клинья, но меня это не интересовало. С Луисом все было иначе. Он не просто подкатывал ко мне. Он говорил: «В тебе течет прекрасная энергия, но она заблокирована. Внутри тебя живет настоящая женщина, которая просится наружу». Он делал мне комплименты, которые казались гораздо глубже обычных. И он не отступал.
Лично мне кажется, что его слова были типичным подкатом. Но я понимаю, какой эффект может оказать простейший комплимент, если он коснется глубокого, неосознанного томления. В такой ситуации даже лесть порой сводит с ума.
Даница продолжила:
– Дома столько всего происходит. Если внимания требуют не дети, то родители. Зачастую я чувствую себя перегруженной. У меня нет времени даже снять пальто, когда я переступаю порог. Я делаю одно дело за другим и в конце концов выбиваюсь из сил. Той осенью все изменилось. Я приходила на работу и оказывалась в своей стихии. Я чувствовала себя достойной, даже окрыленной.
Знакомство с Луисом вдохнуло в ее жизнь новую радость и трепет – мощнейшие ингредиенты эротики, которые давно исчезли из ее дома.
И это особенно печально, потому что когда-то это был дом ее мечты – прелестное шале на берегу Цюрихского озера, с красной черепичной крышей и огромными эркерными окнами. Они со Стефаном, успешным адвокатом, жили там последние пятнадцать лет. Даница с любовью обставила дом и сама руководила ремонтом. Беженка из Боснии, она еще ребенком покинула зону Балканского конфликта и всю жизнь мечтала о такой тихой гавани. Она сразу заверила меня, что не хочет уходить от мужа – она пошла на измену не для того, чтобы разорвать отношения. Но она не могла понять, как оказалась в таком положении. Как это идиллическое место стало таким скучным, что она принялась искать отдушину? И ведь Стефан был «первым парнем, с которым [она] почувствовала себя в безопасности» – этот факт еще сильнее ее озадачивал.
В изменах, где люди бунтуют против ценностей, которыми больше всего дорожат, содержится печальная ирония. И все же это довольно типичное отражение существующего внутри нас экзистенциального конфликта. Мы ищем стабильности и привязанности, что толкает нас к серьезным отношениям, но при этом мы также жаждем разнообразия и новизны. Как справедливо заметил психоаналитик Стивен Митчелл, мы требуем защищенности и в то же время приключений, но эти фундаментальные нужды основываются на разных мотивах и тянут нас в различных направлениях, играя на напряженности между одиночеством и единством, между индивидуальностью и близостью, между свободой и приверженностью общему делу.
Эти противоречия терзают нас с раннего детства, когда мы предпочитаем то остаться в безопасности у мамы на коленях, то рискнуть и отправиться на игровую площадку. Во взрослом возрасте мы сохраняем эту двойственность мотивации. Одной рукой мы цепляемся за знакомое и привычное, в то время как другой тянемся к таинственному и непознанному.
Мы ищем единения, предсказуемости и зависимости, чтобы обосноваться на одном месте. Но при этом нуждаемся и в переменах, неожиданностях, выходе за рамки. Понимая это, древние греки почитали как Аполлона (олицетворение рациональности и внутренней дисциплины), так и Диониса (олицетворение спонтанности, чувственности, эмоциональности).
Сегодняшняя романтика дает нам новое губительное обещание, утверждая, что мы сможем удовлетворить обе потребности в одних отношениях. Наш избранник должен быть и стабильной, надежной скалой, и человеком, который сможет возвысить нас над обыденностью мира.
На ранних этапах отношений такое слияние противоположностей кажется вполне логичным. Сначала мы и не думаем, что нам придется выбирать между стабильностью и приключениями. Начальный период отношений уникален – он дает нам облегчение взаимной любви, при этом позволяя с воодушевлением смотреть в будущее, которое только предстоит создать. Однако зачастую мы не понимаем, что в начале отношений возбуждение подпитывается некоторой неуверенностью. Мы стараемся сделать любовь надежнее, но в процессе неизбежно ослабляем ее пылкость. Вступая в серьезные отношения, мы с радостью меняем долю страсти на долю уверенности, а долю возбуждения на долю стабильности. При этом мы не осознаем, что нам, возможно, придется заплатить за это эротической энергией наших отношений.
Стабильность и постоянство, которых мы ищем в близких связях, тушат сексуальное пламя и приводят к тому, что Митчелл называет «проявлениями неудержимой непокорности», а иначе говоря, к изменам. Изменники стремятся вырваться за рамки стабильности и традиций, хотя в начале отношений выбивались из сил, чтобы обеспечить себе эту стабильность.
Даница и представить себе не могла, что окажется в подобной ситуации. Она всегда мечтала о таком муже, как Стефан, о детях, о хорошей работе и уверенности, которая появляется, когда строишь планы на следующий год. Но с рождением детей появился и новый страх, который в ее случае оказался особенно острым. Ее младшему сыну еще до первого дня рождения пришлось перенести операцию на сердце, поэтому он нуждался в особом уходе. В двенадцать лет ее старший сын решил, что пора и ему получить родительское внимание, поэтому с огромной изобретательностью стал подкидывать родителям все новые поводы для паники.
Несмотря на все проблемы, Даница и Стефан наслаждались жизнью. Стефан скучал по огоньку в глазах жены, но полагал, что не может просить большего, ведь она и так выбивалась из сил. Каждый день он спешил с работы домой, чтобы провести время с ней и сыновьями, а она слишком погрузилась в домашние дела, чтобы заметить, что внутри нее все постепенно отмирает.
– У нас не плохой брак, – настаивает она. – Раз в неделю он водит меня на свидания. Но о какой романтике может идти речь, когда я переживаю, что один ребенок болеет, другой получает оценки все хуже, а в шесть утра мне вставать на работу? Честно говоря, я лучше бы почитала перед сном электронную почту, чтобы хоть это не делать утром.
Историк и эссеист Памела Хааг написала целую книгу о браках, подобных союзу Даницы и Стефана. Она называет их «меланхоличными браками». Анализируя ситуацию этих «полусчастливых пар», она объясняет:
Брак дает вам кое-что, но кое-что и забирает. Постоянство убивает радость; радость убивает защищенность; защищенность убивает желание; желание убивает стабильность; стабильность убивает страсть. Чем-то приходится жертвовать. Какой-то вашей части приходится отступать. Вы либо можете прожить без нее, либо нет. До вступления в брак нелегко понять, какой частью своей личности вы можете пожертвовать… а какая формирует ваш дух.
Как и многие другие, Даница поняла, что пожертвовала той частью себя, которую нельзя было отвергать, только когда в ее жизни появился человек, напомнивший ей о том, какая она на самом деле. Изящно сформированные заигрывания Луиса попали прямо в центр невысказанной меланхолии Даницы и пробудили ту личность, которая точно кажется ей более самобытной, чем самокритичная, разочарованная, обремененная заботами мамаша, которой она стала.
Если бы нужно было найти пример того, как сложно консолидировать наши противоречивые стремления, измены продемонстрировали бы это нагляднее всего. Возможно, измены, как предполагает Лора Кипнис, представляют собой не просто побочный продукт донельзя человеческого желания иметь все и сразу, но и некоторое решение. «Желание изменить покоится на этом фундаментальном психическом расколе, – пишет она, – [а измены предлагают] элегантное решение, позволяя вывести конфликт на внешний уровень, представив его в форме уникального любовного треугольника».
Да, многие люди действительно идут на сторону, чтобы найти там то, чего дома найти не могут. Но что насчет тех, кто ищет на стороне того, чего дома не хочет? Некоторые считают свой дом неподходящим местом для всевозможных беспорядочных эмоций, которые ассоциируются с романтической страстью и разнузданным сексом. Как предполагает Митчелл, давать волю этим чувствам в отношениях с человеком, от которого мы так сильно зависим, слишком рискованно. В таких случаях внебрачные связи возникают не из-за пренебрежения семейной жизнью – как раз наоборот, люди ценят эту жизнь так сильно, что не хотят ее испортить. Они боятся нарушить стабильность домашней жизни неудержимой энергией эроса. Может, им и хочется на время сбежать из своего уютного гнезда, но они точно не хотят его лишиться. Измена становится для них прекрасным решением: риск и возбуждение они получают в доме любовника, в то время как комфорт и близость ждут их у семейного очага.
По крайней мере в теории измена решает парадокс стабильности и приключений, предлагая все и сразу. Удовлетворяя на стороне свою потребность в страсти и риске, неверный партнер справляется со скукой домашней жизни, не отказываясь от нее целиком. В конце концов, нам далеко не всегда хочется поселиться в постели любовника – нам просто хочется иметь возможность навещать его время от времени. Пока удается держать все в секрете, нам кажется, что мы можем иметь все. Как пишут социологи Лиз Вандерворт и Стив Дак, «это противоречие повышает притягательность измены – все меняется, хотя ничего не требуется менять. Измена дает нам соблазнительное обещание, что мы можем получить все и сразу – что типичное для моногамии «или-или» можно преодолеть».