Мы же свои люди и я без малейшего стеснения прошу у Ивана Андреевича омытые его кровью нашивки за ранения и объясняю зачем. Он громко беззаботно хохочет:
— Ну блин ты и придумал! — одобряет — Вот это по-солдатски! Молодец!
Встает, достает из шкафа свой парадный тяжелый от орденов и медалей китель, снимает с него красную нашивку за ранение и протягивает мне:
— Держи!
Выпили еще по одной. Женщины подали горячее и сели с нами за стол. Пока ели Иван Андреевич вроде как призадумался, а потом и говорит:
— Провалишься ты, не додумал операцию до конца, надо противника в безвыходное положение поставить.
Показывает пальцем на мои шрамы и спрашивает:
— Откуда?
— Нагноение было, флегмона, врач в ПМП руку резал, вот память осталась.
— Подъем! — командирским басом решительно командует Иван Андреевич
— ?! — недоумевают пьяные и недоевшие горячее гости.
— В госпиталь, — отвечает на немой вопрос солдат Великой Отечественной, — у меня там главный врач знакомый!
Главный врач окружного гарнизонного госпиталя полковник медицинской службы и в прошлом хирург — фронтовик все влет понял. Выставил медицинский спирт и пока мне печатали справку (о том что у меня открылась тяжелая рана на правой руке вследствие чего я прохожу в военном госпитале амбулаторное лечение и пока шевелить не то что рукой, но даже и пальцами не могу), мы пьем слегка разбавленный спирт. Справка готова. Диагноз, печать, размашистая подпись главного врача. И я уже готов, "лыка не вяжу". Два солдата — санитара на носилках катят меня в двухместную офицерскую палату.
Утречком когда я со стоном очухался и понял что вот — вот умру от тяжелейшего похмелья, врачи делают мне промывание желудка, а затем кладут под капельницу.
Уже через час никаких признаков отравления алкоголем не наблюдается. Даже похмельные отеки с лица спали. Живой, здоровый, переполненный глюкозой и благодарностью собираюсь покинуть госпиталь.
— Молодой человек! — окликает меня женский голос, когда я бодренько вышагивал по коридору отделения общей терапии на выход.
Оборачиваюсь, средних лет, свеженькая, полненькая тетенька загадочно улыбаясь манит меня пальчиком. Делаю рожу "кирпичом" и весьма самонадеянно думаю: "нет тетя ты не в моем вкусе, другого поищи", и конечно попадаю в самую точку, ту точку что зовется "пальцем в небо".
— Вы уж извините, — ловко оттеснив меня в ординаторскую и чуть покраснев, начинает говорить тетенька, — но это я вчера печатала вам справку и невольно услышала из ваших разговоров зачем она вам нужна.
— Гм… — тупо мычу я и цинично предполагаю: "Это шантаж! Ну да ладно, раз такое дело, то если закрыть глаза, то я пожалуй смогу и с этой тетенькой… чего там сила есть, а думать не надо, совсем не надо "
— Понимаете, — уже серьезно и совершенно по деловому говорит тетенька, — вам для полноты образа не хватает седины, а вот если вам височки подкрасить… у меня есть прекрасная краска для волос и если вы позволите то я вам охотно помогу…
— А зачем вам это надо? — угрюмо с подозрением интересуюсь я.
— Сын моей подруги погиб в Афганистане и это я делаю для него.
Я не покраснел, просто побагровел от мучительного стыда. Еле промямлил:
— Вас как зовут?
— Виолетта Александровна, — тихо отвечает эта замечательная женщина.
— Спасибо Виолетта! — и дружески жму её нежную ладошку.
Вот и все обстоятельства предшествующие тому, что на письменном экзамене, я с умело подкрашенными "седыми" висками парюсь в военной форме и чуть не "плача", пытаюсь стиснуть пишущую ручку пальцами своей "израненной" руки и при этом гадаю: "Застонать или нет? А если все же застонать не будет ли это явным перебором?"
Пишут сидя за партами мальчики и девочки сочинения, рассказывают на проштампованных листках о "Герое нашего времени" или о "Войне и Мире", а может кто-то пишет и на свободную тему. А я сижу и жду, неизвестно чего…
Но вот от стола за котором сидят члены комиссии отделяется миловидная в легчайшем цветастом платье молодая женщина и торопливым шагом идет ко мне, я ей грустно улыбаюсь:
— Вот ведь какая оказия, — не дав ей открыть рот, по-простецки молвлю я, — так не вовремя рана открылась. Ничего, может и смогу как нибудь написать, а тему я знаю вы не подумай чего…
— Вы ранены? — смотрит на мою медаль женщина, потом ее взгляд скользнул по седым вискам, и остановился на длинных багровых шрамах хорошо заметных на загорелой кисти руки.
— Да царапнуло чуток, — небрежно мужественно-фальшивым тоном киногероя негромко отвечаю я. Достаю из кармана и протягиваю ей справку из госпиталя
— Прошу вас подождите пожалуйста, — бегло просмотрев справку прерывисто говорит женщина и почти бегом возвращается за стол.
Напрягаю слух и:
"Особые обстоятельства… Афганистан… раненый герой десантник… что мы не люди что ли… — и громкий как выстрел женский выкрик, — да у меня дед на фронте погиб… — и опять вполголоса, — да мы просто обязаны… помилуйте голубушка все равно экзамен хоть по документам, но мы должны провести…" Доносятся до меня голоса двух женщин и одного средних лет лысоватого мужчины.
— Подойдите к столу пожалуйста, — негромко обращается ко мне лысоватый мужик, и делает приглашающий жест рукой.
Бодро иду к столу, останавливаюсь и выжидательно смотрю на мужика.
— Присаживайтесь, — предлагает он.
Оглядываюсь и страдальчески морщась пытаюсь левой рукой при помощи "раненой" правой пододвинут к столу тяжелый стул.
— Позвольте я вам помогу! — мигом выскакивает из-за стола третий член приемной комиссии, вся такая славненькая чудненькая, но уже чуток перезрелая девушка и решительно вырвав у меня стул, она сама подвигает его к столу.
Позднее я узнал, что этой "девушке" перевалило за сорок, у нее уже две взрослые замужние дочери, а сама она кандидат наук и декан факультета "Русского языка и литературы".
— Спасибо красавица, — усаживаясь, вполголоса благодарю я "девушку" и весь просиял от доброй признательной улыбки.
— Учитывая, гм… вашу неспособность… э… разумеется только физическую… к сочинению… мы посоветовавшись решили… принять у вас экзамен по русскому языку и литературе устно. Затем это решение мы оформим протоколом заседания приемной комиссии и утвердим у ректора, — в упор рассматривая мои регалии не совсем уверенно говорит лысоватый член и оглядывается на двух других членов женского рода которые утвердительно кивают головами.
А вот это амбец! А вот это братцы все равно, что попасть в центр минного поля, да еще без миноискателя и брести по нему точно зная, что подрыв неизбежен. Дело в том, что правил русского языка я не знал тогда и не знаю их до сих пор. Но… Да! Я не знаю правил русского языка. Да! Я татарин и каждый раз пребывая во глубоком хмелю или мучаясь от ужасного похмелья, тяжко страдаю от языкового барьера не в силах сказать ни слова на русском языке, правда на татарском в этом состоянии я даже мычать не могу, но это несущественные детали. Но! По воспитанию я советский солдат и сдаваться не приучен. Это раз! По заминированным тропам мне ходить приходилось и ничего, пока живой. Это два! Деваться уже некуда и надо выкручиваться. Это три!
— Дайте пожалуйста определение: подлежащего; сказуемого и существительного, — мило и доброжелательно улыбаясь предлагает "девушка", а вторая тоже ласково мне кивая ждет ответа на самый простой ну просто детский вопрос, лысоватый опустив голову что-то чиркает ручкой на листке бумаги, наверно ведет протокол.
Я в душной аудитории обливаюсь холодным потом. Слова: подлежащее; сказуемое и существительное я конечно слышал, но что они означают, не знаю. О черт! Надо было в пятом то классе, не прогуливать уроки, не драться в школьном дворе, а прилежно учится. Болван! Вот и выкручивайся теперь, неуч.
— Понимаете, — смущенно в ответ улыбаюсь я "девушке" и от этой скромной улыбки становится мягким, добрым и по детски беззащитным мое суровое лицо, — подлежащее, сказуемое и существительное в русском языке выполняют те же функции, что и части специального десантного пулемета при открытии огня, а пулемет как известно состоит…
Вдумчиво, со знанием дела я перечислил все части РПКС -74, любовно описал назначение каждой детали, объяснил тактико-технические данные оружия и средства ухода за ним, попутно заметил, что за оружием надо ухаживать как за любимой девушкой: постоянно; настойчиво; терпеливо и самое главное смазывать надо, смазывать и только так можно рассчитывать на взаимность.
Выражение лиц у слушавших меня милых дам было чуточку растерянным, а у лысоватого члена комиссии, слегка обалделым.
— Так вот — заканчивая ответ уверенно заявил я, — как без газовой камеры, газового поршня, а так же других частей и механизмов, не может бить по врагам нашей отчизны пулемет, так и без подлежащего, сказуемого и существительного невозможно правильно построить предложение в русском языке.
— Э… — прибывая в полном ауте от моих знаний начала оглядывать других членов комиссии "девушка" — у кого будут дополнительные вопросы?
— Может вы хоть про падежи слышали? — безнадежно поинтересовался лысоватый член и попытался посмотреть мне прямо в глаза.
Попытаться то он попытался, вот только хрен у него что получилось. То ли от природы, то ли от великого ума и затверженных знаний, блеклые глаза у него сильно косили. Вообще-то я сразу почувствовал, что он явно пышет по отношению ко мне сильнейшей недоброжелательностью. Что ж его можно понять. Плешивый, полный, средних лет да еще и буквально косоглазый, он в сравнении с юным, но уже вполне оформившемся "мужественным героем", явно испытал приступ застарелого комплекса сексуальной неполноценности.
— Я хорошо знаю падежи: дательный; винительный и родительный, — пристально глядя члену в переносицу, ответствовал я на его коварнейший вопрос
— Расскажите! — властно потребовал косоглазый член комиссии и вполне возможно самый хреновый член даже в самом простом предположении.