— Солдатик, а солдатик!
Да неужто я задремал? Открываю глаза, рядом с моей скамейкой стоит троица. Один румяный пацан по виду только — только окончивший школу, с ним две юные прехорошенькие девушки.
Самая хорошенькая светловолосая девушка с глубоким чувством говорит:
— Спасибо тебе солдат!
Я встал, приосанился, раздулся от тщеславной гордости, скосил взгляд на взятую напрокат медаль, на омытую чужой кровью нашивку за ранение, и почувствовал непреодолимое желание пустится в трёп, а голубоглазая светловолосая тоненькая красотка между тем продолжала душевно благодарить:
— Мы с тобой в одном потоке были и пока ты этим преподам на всех экзаменах мозги вкручивал, мы со шпор все что надо списывали, — доверчиво щебечет девица и затем не подавая руки довольно небрежно представляется, — Леночка
Как воздух из проколотого воздушного шарика вышло тщеславие, зато появилось и стало нарастать раздражение, а тут еще их спутник:
— Обмоем? — доставая из пакета бутылку шампанского, предложил пацан и захохотав:
— Ну ты и даешь! Я специально рядом с тобой садился, чуть не уссался когда ты этим придуркам свистеть начинал.
От минувшего напряжения, от усталости, от удушливой жары, от вида этого самодовольного сопляка, от обиды за людей которые мне помогли, такая злоба подкатила, так захотелось ему морду набить, что я:
— А еще я челюсти ломать умею. Показать? — с грубой наглой насмешкой заявил я и сделал шаг вперед, у пацана лицо дрогнуло, а я все наступая на него, продолжаю, — Могу из твоих гениталий яичницу с колбасой сварганить! Выбирай! Значит чуть не уссался от моих рассказов? Исправим! Сейчас усрешься!
Не рискнул пацан в драку полезть. Замялся, отступил, смолчал.
— Не трогай его, — быстро встав между нами и закрыв грудью испуганного мальчишку вступилась за него другая ранее молчавшая девушка, — чего привязался? — и вызывающее — Ну и чего ты на меня пялишься…
А я и точно пялился, грудь то у девушки высокая и даже на взгляд соблазнительно нежная, а она резко и уверенно продолжала защищать испуганного пацана:
— Псих! Вали отсюда… с ним по-хорошему, а он…
— Побрякушки нацепил, так думаешь все можно? — выкрикнул укрывшийся за чужой спиной пацан.
Нервной дрожью по телу злоба прошла, красные круги перед глазами. Все красное, сквер, люди, и чую как мои глаза кровью налились. Тело как невесомое стало, до краев лютостью наполнено. Все-таки я ему двинул, смачно так получилось. Девушку мгновенным плавно скользящим движением обошел и приложил "храбрецу" кулаком по губам. Тяжелая у меня рука, удар хорошо поставлен. Свалился на землю и хлебнул своей кровушки сопляк. Разбилась упавшая из его рук бутылка с шампанским. Кровью и светлым искристым вином залился хамлюга. Не плачь детка! Это только начало, а вот еще кованым каблучком горного ботинка тебе в промежность приложу, а потом ногами по ребрам, по ребрам… Лежачего не бьют? Верно! На войне лежащего убивают. Так меня учили.
Сзади обхватывает меня за туловище девчонка, кричит:
— Нет! Не надо оставь…
От отчаянного крика, я как трезвею.
— Хватит! — тоже хватая меня за руки, визжит и вторая светловолосая девушка Лена.
Хватит, вы правы девочки, хватит. Довольно крови, к черту войну, пора мне уже и душой домой возвратится. Легко стряхнув их руки, я развернулся и молча ушел. В институтском сквере моего родного города, я ушел с войны и наконец-то возвратился домой.
Через неделю меня зачислили на первый курс. Пошла совсем другая жизнь, та о которой я когда так мечтал. Веселые студенческие гулянки, интересная учеба. На втором курсе перевелся на заочное отделение. Теперь уже работа и учеба на первый план вышли. Все нормально.
Нормально я отошел от войны. Ничего не забыл, но и не мучился. Живи пока живой. Нельзя все время на фронте быть, а уж тем более в памяти. Свихнешься. А многие из нашего брата свихнулись, спились, стали наркоманами, присели на нары. Мне повезло. Мне и в Афгане везло, хоть и ходил всегда в передовом дозоре. Мне везло потому что рядом всегда были нормальные люди. Не герои. Обычные солдаты в Афгане, как правило хорошие ребята и девчата дома. А еще я точно знаю, что при нужде каждый из них мог совершить и совершал свой личный подвиг. Не думая о нем и не считая его таковым.
В одна тысяча девятьсот восемьдесят втором году никаких законных льгот бойцам сорокой армии не полагалось. О всяких там синдромах и реабилитациях никто даже и не заикался. Но есть одна льгота которую один человек дает другому, имя ей: совесть. Этой льготы я сполна получил. И совсем не мне, бесцеремонному можно даже сказать нагловатому и частенько пьяному парню, помогали люди о которых я рассказал, они отдавали свою дань уважения всем кто воевал выполняя свой долг. Не давая оценку той войне, каждый из них для себя определял и от своей совести давал льготы тем кто вернулся. И когда впоследствии мне не раз пришлось столкнуться с подлостью и равнодушием, я никогда не забывал об этих людях.
Эти люди, я и сейчас вспоминаю их с благодарностью:
Иван Андреевич Дорохов представился в одна тысяча девятьсот девяностом году. Ему повезло. Он не увидел как погибла страна, которую он защищал и защитил.
Вовка Сухов — Цукер стал спасателем, последнее время он командовал отрядом МЧС, сейчас он уже на пенсии. Вот только с Олей они развелись. Теперь у него другая жена.
Колька работает на железной дороге, у него уже внуки. А что вы хотели? Годы то летят.
Врачи из госпиталя? Больше увидеться не пришлось.
Декан факультета "русского языка и литературы" принимавший у меня устный экзамен? Она прабабушка, недавно видел ее, катает коляску с младенцем. Неплохо выглядит. Веселая, ироничная, бодрая хоть и немолодая женщина.
"Злой" экзаменатор? Это кандидат наук и заведующий кафедрой истории древнего мира. Он станет моим научным руководителем по написанию дипломной работы, а чуть позже будет помогать мне при подготовке к защите диссертации. Но картечью из бандитского обреза выстрелят по стране девяностое годы и я бросил свои мечты о научной карьере, диссертация так и осталась не защищенной. А он сейчас работает в институте усовершенствования учителей.
Майор из КГБ? Ничего о нем не знаю, больше не встречались.
Дважды награжденный орденом "Красной Звезды" подполковник Шумов, муж Ирины Константиновны поступит в академию, с ним она уедет в Москву. Теперь уж небось генеральша…
Всех перечислил? Нет. Есть много и других без всяких кавычек замечательных людей с которыми мне довелось повстречаться в этой жизни. Вот только… сами знаете золото редко встречается и всегда тонет, зато говна на всех хватает да и плавает оно на поверхности. Но дерьмо к золоту хоть и липнет да не пристает, а золотых россыпей у нас в стране пока хватает.
Промелькнули годы, я уже давно не молодой парень, а зрелый человек и сейчас думаю, что все эти безудержные пьянки, наглое вранье, развеселые гулянки, фривольные приключения о которых я вам рассказал… наверно это была просто защитная реакция психики. Переход от чувства войны к ощущению мира, нравственно довольно сложная и тяжелая вещь. Этот переход каждый преодолевает как может, у меня вот так получилось…
Постскриптум
Первое лето нового тысячелетия. А жарища стоит, как в июле восемьдесят второго года. Я опять сижу на экзамене по истории России, вот только… только теперь я старший преподаватель юридического факультета, кафедра: "Теория государства и права". Репутация среди студентов у меня "не ахти". Если с новорусского сленга перевести на обычный язык, то что говорят обо мне, то получится: "Зануда. Боже ты мой какой же он зануда! Ну кому спрашивается на хер нужна эта история?!"
Мучаясь от духоты помещения я уже второй час довольно равнодушно выслушиваю ответы абитуриентов. Пиво я уже не пью, а вот от холодного зеленого чая сейчас бы не отказался.
— Основной причиной войны России на Кавказе в девятнадцатом веке являлась необходимость защиты южных рубежей империи от… — заунывно бубнит, продолжая отвечать на экзаменационный вопрос очередной абитуриент — рослый коротко остриженный светловолосый парень. Выступают капли пота на его круглом лице, на легкой с легкомысленным рисунком майке хорошо заметны мокрые соляные разводы. Запах дешевого дезодоранта, не может перебить исходящую от него тяжелую потную вонь. Как его там зовут то? Смотрю на экзаменационную ведомость: Петр Венин.
— Перечислите основные этапы этой войны, — раздраженно прерываю я его расплывчатый совершенно неконкретный ответ.
— Э… — замялся парень и с тяжелой злобой смотрит на меня.
"Чего ты дое…ся?" — ясно читаю я в его взгляде.
— Смелее, — иронично подбадриваю я его, — я же не прошу вас перечислить поименный состав полков русской армии.
— А я могу! Назвать их по именам могу, — неожиданно громко хриплым баритоном вызывающе отвечает Петр и не давая мне открыть рот читает военную поминальную молитву:
— Валька — убит в Дагестане в девяносто девятом; Сёмка — убит в Грозном; капитан Дичин — Сверчок убит в горах; Сашка — оторвало ногу; Булат — перебит позвоночник… убит… ранен… вынесли… разорвало… подорвался… нарвались… засада… ну и мы им дали…
Загрохотала война. Не моя война, а ведь все так похоже. Рвутся мины и снаряды, клекоча разлетаются осколки, высвистывают пули и умирают солдаты. Не все. Те кто остался жив, сгорбившись под тяжестью амуниции и оружия опять идут в горы. Усталые, голодные, в рваном обмундировании. Непобежденные в бою, израненные, убитые, потерпевшие поражение в своих домах. Ненужные. Забытые.
И то набатом, то заупокойным стоном звучит новейшая история России. Это говорят ее свидетели и участники.
Я не прерывая молча слушаю. Кровью, гноем исходят раны воспоминаний. Держись Петр! Держись братишка, потом легче будет. Не сдавайся солдат! Ты слышишь меня? Не сдавайся! Зарубцуются раны души, только шрамы останутся, я это знаю, прошел через это. Мне никто не ответил на мои вопросы: "Зачем? За что?" и тебе никто не ответит. Даже и не надейся. И мне нечего сказать тебе в утешение, разве что это: