– А сам-то милосертнее фсех, лишка, – хохотнул Бун и ткнул пальцем в мою керчетту, портки, сапоги.
Влага на одежде стала отдавать холодом. Поежившись, я сказал:
– Я не хотел. Я не нарочно, так вышло…
Мои оправдания волновали других не больше, чем снующая мошкара. В Воснии вовсе не важно, чего и кто вообще желал. Все шло наперекосяк. Отряд капрала Гвона в неполном составе оглянулся на первую телегу.
– Дети не дети, а едрить их в дышло. Нам теперь повозку самим толкать, – заметил Коваль.
Кобыла не дождалась нашей милости – так и скончалась в упряжи, оттащив телегу с дороги. Бун похлопал Рута по плечу:
– Шаль тфою копылу, приятель.
– Она прожила долгую жизнь. – Рут явно не принимал участия в драке. И тем более не скорбел. – Скорее всего, счастливую.
Они принялись освобождать кобылу из ремней. Я заметил, что дети пытались стащить упряжь, да не успели – только подрезали в двух местах.
– Счастливую уж точно, – сплюнула Руш себе под ноги. – Знал бы ты, че мне приходилось делать за жратву.
– Хм, – что-то выразил Керех.
Я тупо уставился на перепачканную одежду.
– Одна радость: хоть пожрем нормально, – Руш указала на кобылу. – Чего зеленеешь, Амил? Все сгодится.
Я оглянулся на Карего. Мерин безмятежно пощипывал подсохшую траву у старого частокола. А мог бы лежать здесь, со стрелой в боку. Или я.
– Ну, шо было, не воротишь, – заметил Бун и почесал промежность, – а фоду нам притется как-то того…
Когда мы погрузили последние бочки на вторую телегу, я все еще пытался оттереть хотя бы часть грязи со штанов. Меня пихнули в бок.
– Это штирать надо, – заметил Бун, явно наслаждаясь собой. – Што, в ваших краях нет прачек, лишка?
– Без тебя знаю.
– Дай ему времечко, Бун. Пусть думает. Он у нас очень медленный, – издевалась Руш.
Я не возражал. В моей голове раз за разом повторялась сцена налета. Если бы той троице с луками хватило ума забраться повыше. Если бы мальчишки напали с трех сторон, спрятавшись в кустах. Если бы в лесу стояли ловушки и мы бы взяли еще двух скакунов с телегами…
По всем правилам конкора наш отряд был бы разбит за первую четверть часа.
IX. Хуже кузнечика
– Чавк-чавк-чавк, – откликалась дорога после ливня.
Я то и дело прикидывал, как долго выдержит моя обувь такие подвиги. Сапоги братьев промокали к концу дня насквозь, а Рут то и дело штопал голенище. Штопал с пугающим жизнелюбием и даже удачно шутил, попадая иглой в пальцы. Я не имел права жаловаться.
Мои ноги берегла бычья кожа по цене дороже всего походного набора. Под слоем воснийской грязи спряталось боковое тиснение и герб мастера. Сам маршал не побрезговал бы такие носить. Впрочем, какая теперь разница? Грязь уравняла наш отряд: не отличишь, у кого снаряжение лучше. Теперь я не только был аристократом без земель, но и выглядел как чернь.
Еще немного, и примусь думать, как простолюдин. В последние дни, едва мы добрались до первых сел, в голове крутились одни и те же мысли.
Какого дьявола я тут забыл?
«Чавк-чавк», – недоумевала грязь на пару со мной.
Вдали клубился дым печей. Село без имени. Одно из трех, которые нам приказали проведать. Я обернулся. За нами шел еще десяток воинов: ребята Митыги – команда увальней, для которых нам вечно приходилось чинить телеги. Взамен, по словам капрала, увальни обязались нас защищать. В последнем я сомневался: от детей с дубинами защита была нужна разве что Гвону, и то из-за вечного подпития.
Амил сгорбился под весом сумки, как распоследний старик. И запричитал:
– Как зовут этот край?
Руш пояснила со смертельной прямотой:
– Дырка в заднице. Справа, – она махнула на запад, – ягодица Долов, а там – ягодица Восходов. А мы вот тут. В самой жо…
– А-а-а-а!
Девица в дырявом шерстяном плаще и разных башмаках с трудом распрямила спину. Она собирала сено вдали от домов. Из ее открытого рта так и лился крик. Лился, пока не кончился воздух в легких.
А потом она развернулась к деревне, бросила грабли и неуклюже побежала прочь.
– Нам не рады, – вздохнул Рут, сложил ладони лодочкой у рта и на удивление громко крикнул: – Мы пришли с миром!
Девица даже не обернулась. Из домов начали вываливаться другие жители.
Рут обратился к нам, ухмыляясь:
– Мы же с миром, так?
Коваль вытащил топор с самым невинным видом. Будто на всякий случай или вовсе собрался помочь селянам с дровами.
– Это уж как пойдет, – добавил один из братьев, переглянувшись с Ковалем.
Я посчитал селян: получилось больше, чем наша десятка с отрядом Митыги. И селяне все еще продолжали высыпать на дорогу.
Рут вытер пот со лба и свистнул Кереху – настал их черед меняться местами у повозки. Утрата кобылы с каждым днем казалась все тяжелее: обозы не легчали, дороги не становились лучше. А еще мы за пару дней доели все мясо, которое удалось срезать в лесу до возвращения налетчиков. Я жалел, что в первый день воротил нос от конины. Быть может, сегодня я бы не был так голоден.
Мы встали у ограды села. Низенькая, кривая – защитит разве что от пьяницы ночью, и то ненадолго. Бун ощерился, проверяя тетиву.
– Нам шовшем не рады.
Пожалуй, то была исключительно наша вина. Вид пустых повозок и толпы с дубинами расстроит любое село. Гвон пронзительно зевнул. Я впервые видел его в работе – капрал соизволил нести на себе щит.
Рут приподнял шлем, зачесал грязные волосы на затылок. Теперь-то они слипались в один ком и лежали как надо. У всех. Я вздохнул:
– Так мы с миром или нет?
Фляга Рута давно опустела, это я понял по тяжелому вздоху за плечом.
– Отчего ж не с миром. – Капрал жестом позвал за собой, в самый центр села. – Уговор на поставочку был? Был. Так уж у меня в бумагах сказано. А бумаги – это сурьезно. Не коров доить!
Я не стал говорить о том, что капрал наверняка позабыл, как различать буквы.
– Чего вам? – Самый рослый из селян вышел вперед, сжимая кулаки. За ним прятались две женщины и молодняк.
Нас настигли ребята Митыги, двое уже держали дубинки в руках. Капрал дружелюбно помахал дрожащей рукой и заговорил:
– От имени господина Годари прибыли исполнять высокую волю, так что, извольте, э-э, – слова явно вылетели у него из головы, – всяко ему причитающееся, равно как и всем Восходам…
Кто-то из селян взвыл. Следом заплакали дети, и на них зашикали.
– Дак приходили! – заверещала женщина. – На той же ж неделе, все унесли…
Капрал спохватился, похлопал себя по походной сумке.
– Ага, вот она, родная! – Гвон прочистил горло и развернул лист подмокшей бумаги: – Засим я, маршал второго Восхода, уполномо…
По играющим желвакам на лице главы можно было понять, что нужного эффекта документ не произвел.
– Я не умею читать.
За моей спиной зашумела кольчуга.
– Ой, беда-а, – сплюнул в траву один из парней Митыги и шагнул вперед.
Гвон замахал рукой на чужой отряд. Уже резче. Плохой признак: первые ростки гнева. Похоже, драки не избежать. Я насчитал около семи детей в возрасте до десяти лет. И очень много женщин.
– Так, так. Сейчас же, энто, конец сбора на полях, как мне видится? – капрал оглянулся.
Глава села кивнул:
– Верно.
После налета у переправы я постоянно посматривал вдаль в поисках лучников. Хорошо еще, что у селян не бывало арбалетов. Тогда я отделался порезом на пальцах и парочкой синяков. А мог бы по глупости остаться у телеги, подарить отбросам Воснии сапоги, бригантину, керчетты…
– Где припасы?! – гаркнул капрал, и селянки помчались к домам, хватая детей.
Выдержке главы села можно было только позавидовать.
– С десять дней назад отдали излишки.
– Все? – недоверчиво прищурился Гвон.
– Все.
Кто-то шумно сплюнул за моей спиной, громче и противнее, чем сплевывали в логове у Симона.
– Видит, значится, Мать двойного солнца, я хотел решить дельце миром. – Глаза капрала не выражали никакого сострадания. Только вечное подпитие.
– Нет, постойте! – развел руки глава села, но было поздно.
Ребята Митыги как муравьи расползлись по ближайшим домам. Капрал обернулся к нам и коротко распорядился:
– Ну что, родня, собирайте.
Охотнее всего зашевелились братья и Руш. Через пару минут в нашей телеге уже лежали гуси и куры со сломанными шеями.
– Ни одного порося, – посетовал братец с низин. Я никогда не научусь их различать.
Амил жадно глядел в повозку, и я разделял его чувства.
– А вы чего, примерзли? Надо бы хлев проведать, – отослал нас капрал.
Я позвал с собой Рута. До хлева мы шли в угрюмом молчании. Я – из-за того, что все никак не мог понять, какого дьявола тут забыл, а Рут… скорее всего, из-за пустой фляги. Созерцание хлева радости нам не прибавило.
Под ногами сбился совсем старый навоз – почти не осталось запаха. Похоже, весь скот увели еще в начале осени. Сено осталось, а кого им кормить – не ясно. Я постучал ногой по старой пустой кормушке у стены. Грязь с сапог обсыпалась, да только ненадолго.
– И как они переживут зиму?
Рут поглядел на меня и покачал головой. Я так и не понял, что бы это значило: «не переживут» или «молчи, приятель». Возможно, все сразу.
Повозки не наполнились в наше отсутствие. Руш что-то убежденно рассказывала Кереху. Гвон утирал губы рукой, оставив нас всех гадать, откуда берется выпивка.
– Ну-с?
– Ничего, – сознался я.
– Клянусь двумя солнцами, энтого я не желал. Не по душе мне зло, – сказал Гвон и повел нас в один из домов.
Первый дом оказался пустым. Братья даже проверили доски в полу – не припрятали ли за ними люк в подвал. Во втором доме мы изрядно покрылись пылью и сделались еще голоднее.
– Не желал я зла, попомните энто слово, – процедил капрал.
Так мы и оказались в третьем доме. На сей раз вместе с его хозяевами – тощей воснийкой и долговязым пареньком, за которым пряталась троица отпрысков.