Рут явно колебался. Потом откинул волосы со лба и заговорил тише:
– Ты постоянно ноешь, приятель. Представь, что станется, если ныть начну и я, а? – Вид у него был совершенно беззлобный. – Ты не задумывался, а вдруг я тоже очень-очень, – он скорчил такую страдальческую морду, которой я никогда не видел на его лице, – очень хочу поныть, забиться в угол и стенать? А?
Я поднял брови и молчал. Мой приятель продолжил:
– Так что, если ты немного подвинешься и уступишь мне местечко… может, я наконец-то смогу разныться как следует, от души. М-м? – Он опрокинул в себя половину кружки и вытер губы рукавом. – Как думаешь, могу я себе такое позволить? Хотя бы на пару деньков, а? Я так устал. Позволишь, дружище?
Рут не улыбался.
«Внешность обманчива», – сказал он как-то в забегаловке Крига. Я вечно подозревал его во всех грехах. Но никогда не хотел до конца верить в его притворство. Хотя чему уж тут верить?
Ведь это так просто – изображать то, чего вовсе не чувствуешь. Молчать, когда хочется говорить. В конце концов, я проделывал это сотни раз на острове. Перед консулами, перед своей семьей.
С чего я взял, что за морем хоть что-то будет иначе? Я усмехнулся:
– Я-то подвинусь. Но больше не вздумай мне лгать, Рут.
Приятель закинул руку за спинку стула.
– Разве же это ложь? Так, мелочовка. Легкая приправа к правде.
Мы помолчали.
– Сегодня я убил мальчишку.
– Я видел, – приятель кивнул, будто речь шла о пустячке, – бывает. Ведь он прикончил твоего коня. А затем пытался нас всех еще и обокрасть. – Рут замолчал, когда я покачал головой:
– Он солгал мне дважды. И я не смог остановиться. – Я потер рукав. Там все еще осталась кровь Карего. – Пойми, я бы не хотел, чтобы…
Рут снова улыбнулся и ткнул в мою сторону указательным пальцем:
– Эй-эй! Обижаешь. Меня не так-то просто убить, знаешь ли.
Солнце нависло над холмами, а его лучи согревали стол. Я подставил ладонь. Тень от оконной рамы легла посередине, будто рукоять меча. Разделила большой палец с остальными.
Один в чужой стране.
Восния не щадила своих детей. Родных, вскормленных на ее землях. На что надеялся я, пасынок? Чужак без надела и звания. Наивный дурак. Я ухаживал за ней и ждал взаимности, нежной заботы, благосклонности. Ждал от суки, которая никогда не знала ничего, кроме войны.
Я поднялся со стула и скинул монету на стол, чтобы сравнять счет.
– Больше никакого нытья, – заверил я приятеля.
Рут залпом прикончил кружку.
– Раз в сезон можно, так уж и быть, – дал он мне поблажку. И тепло похлопал по плечу.
– Не потребуется. – Я посмотрел на холмы на севере. – По крайней мере, уж точно не мне. Плакать будет Восния.
Мой друг замер на один миг, почесал затылок и подошел к выходу. Толкнул дверь ногой и придержал ее, пропуская меня вперед. Я улыбнулся куда искреннее, чем получалось перед консулами. И добавил:
– Я умою ее кровью.
XIV. Лучшие собеседники – это мертвецы
Мое имя – Сэир Данган. Да, да, знаю. Очень смешно. «Человек» по-эритански. Матушка, должно быть, надорвала живот, когда это имечко сочиняла.
Могло ли из такого имени выйти что-нибудь хорошее? Нет, право слово, какая грубая шутка:
– Смотрите, из ее утробы вылез человек!
Будто бы могло оттуда на свет появиться нечто другое. Возможно, я очень плохо знал свою матушку.
Такие мысли, конечно, не должны лезть в голову. В конце концов, в жизни есть множество занятных дел. Беда в том, что жить-то мне осталось вовсе недолго. И вроде как думать лучше о вещах полезных, осмысленных. Вроде того, как бы я хотел прожить эту жизнь и где свернул не туда. Или, может, как всю эту заварушку теперь исправить…
Но нас брали штурмом, и я бы все равно не придумал, что тут можно изменить.
– Они на стене! – крикнул Роб и попрыгал на месте, гремя кольчугой. С минуту назад гарнизон крепко спал. Робу помогал Стэн и плелся следом, пытаясь в полутьме затянуть ремень.
– Погодите, погодите немного, – бормотал пухлый Стэн, будто это все имело хоть какое-то значение.
Они и не заметили, как я прошмыгнул за ящики, схватил провощенную тряпку для навеса и скрылся под ней.
«Носи это имя с гордостью», – прошептала матушка, когда я спросил, отчего меня так прозвали. Данган. Подумать только!
«Да чего вообще гордого есть в человеке? – Я махнул рукой на сестрицу. – Она человек, я человек. Ничего особенного!»
Мама на меня так посмотрела, будто я должен разбиться в лепешку, но непременно придумать, чего бы такого найти в обычных людях. Нет, что ни говори, а женщин я совершенно не понимал.
Бух! Кажется, упали ворота. И зачем этот ублюдок – Крыса! – через стены лез, если ворота все равно уронили? Проклятье.
До чего же гордым я себя ощущаю, сидя среди ящиков, обняв трясущиеся колени!
Звенела сталь, железо, чавкала земля, трещали доски. Точно такой же шум стоял здесь, когда мы ставили последний сруб. Только криков не было.
– А-а-а! – вскрикнул Роб, а потом булькнул, словно ушел под воду.
Одними губами я зашептал:
– Вечно милосердная Мать, двойное солнце и все мученики. – Я молился, когда возводили конюшню по моим замерам. Молился и сейчас, ибо больше ничего и не умел. – Боги за морем, их святыни…
Звон цепей, хруст, чей-то смех. Хрип и гортанные звуки.
– …упасите нас от грядущего, – я сглотнул, – не от всего разом то есть, а от плохого грядущего…
Топот вражеских сапог, топот сапог гарнизона – не разберешь. Только крики мне о чем-то да говорили.
«Ау-у-у!» – завопил Джейс. Парень просто начищал оружие. Какая нелепая смерть!
И с юга, и с востока доносились крики. Я радовался, как дитя, когда не узнавал голос. Хоть умом и понимал, что наших остается все меньше и меньше.
Нет, черт дери, неужели именно об этом думается перед смертью? Я старался жить порядочно. Держал слово, как мог. И вот оно чем кончилось.
Бато. Великий и добрый, умнейший старик Бато с гиблого всхолмья. Наш защитник и спаситель. И где же он теперь? Жив ли?
«Я найду местечко, где станет совсем хорошо! Никаких подлецов из династии. Ни одного серого флага: Долы, Восходы… Пусть эти сволочи захлебнутся своей желчью!» – громко заявил я, собрав пожитки в узелок. Матушка еще посмотрела на меня, как на идиота.
И ведь поначалу все шло неплохо. Бато даже говорил со мной, когда я прислуживал там, в замке. Говорил, мол, лучше много честной работы да крупица хитрости, чем море крови. Я соглашался, так мы и сдружились. А крови становилось только больше.
Сколько я здесь живу, в непокоренных землях Волока, – пять лет, семь? Нет, почти десять. Через две недели было бы десять, если так подумать.
– Ах-ха-ха! – то ли орал от боли, то ли захлебывался от смеха какой-то человек. И чавкал топор, хлюпал, как при разделке свиной туши.
– Мамочки, – прошептал я и схватился за голову.
Гогот оборвался, что-то рухнуло на землю.
«Надеюсь, это выстрелил Фил. Он крайне неплохо стреляет…»
Хлясь! Еще одна стрела вошла в ткань и пробила ящик слева от моего плеча. Больше в эту сторону не стреляли.
– Фил? – зачем-то спросил я, будто меня могли услышать в этом гаме.
Что теперь случится со мной? Повесят, задушат, скинут со стены, скормят собакам? Нет. Ну разве что потом. Поначалу, скорее всего, будут пытать. Быть хорошим другом Бато считалось везением. Ну, до тех пор, пока не появились эти ублюдки.
Возможно, мне стоило схватиться за оружие, пасть в бою. Так бы они не успели меня признать. Смерть моя была бы легкой. Но, будем честны, я родился трусом. Именно потому я сижу сейчас здесь, укрывшись мешками, и обкусываю ногти. Чего еще ждать от обычного человека с именем «человек»?..
Чего матушка вообще от меня хотела?
– С тыла, с тыла идут! – крикнул кто-то.
– И так видно, чего орешь! Хватай топор, недоумок…
– Где он, где? Я не вижу!
По мешковине зашарили чьи-то руки.
– Мамочка, – произнес я одними губами.
Пятерня прощупала мой лоб, опустилась ниже, к носу. Я не дышал и не двигался. Мешковина поползла в сторону, ее схватили.
– Эй, Равик, тут кто-то есть… Равик?
Что-то брызнуло на ящики, а затем с грохотом упало на землю. Я потащил укрытие на себя очень осторожными, почти незаметными движениями.
– Прости, прости! – извинился я перед кем-то, не зная ни имени, ни лица.
Если бы к нам не зашли с тыла, ночью, вскарабкавшись по отвесной стене, если бы проходимец Йори честно нес свой дозор, все могло бы случиться иначе.
Яркий свет озарил ночь. Кто-то поджег дома? Видимо, ублюдки уже залезли на стены и стреляют по нам, будто это мы здесь незваные гости…
– Мамочка! – Я поглубже зарылся в мешки, чтобы ничего не видеть.
Какой толк от частокола, если один ловкач легко перелез его ночью и убил охрану, пока весь гарнизон смотрел сны?
«Крыса, Крыса пролез за стены, это он, он!» – закричал Мап, когда начался переполох. Жаль, что к тому моменту ворота уже были открыты. Я бы с радостью убежал, да только эти ублюдки хлынули внутрь, как морская волна.
Я сидел и считал мертвецов по крикам, проклятьям и стонам. Некоторые умирали совсем тихо. Только стукнет что-то вдали или рухнет на землю. Оказалось, что мешки падают с тем же звуком, что и тела. Если, конечно, на них нет железа…
Не прошло и минуты, как все стихло. Острог накрыла звенящая тишина.
– Все? – с недоверием спросил неизвестный голос.
Ему ответили с востока:
– Коли я не ослеп в концы, то все! Слыхал, Барн?
И от тишины ничего не осталось.
– Победа? Победа, говорят!
– Победа, м-мать! Так им!
– Слава Восходам, слава лучам, солнце на горизонте, солнце! – надрывался кто-то писклявым голосом.
Судя по звукам, враги братались, кричали как межеумки, стучали по кирасам, щитам или просто подвернувшимся предметам. Может, стоило поискать тот топор и погибнуть вместе с Робом, Филом и…