– Пошли прочь… с наших…
Керчетта зашла ему в горло; я отвел локоть, прикрываясь щитом от лучников галереи. Стрелок кашлянул, нелепо махнул уцелевшей рукой и сполз по стене, обрызгав кровью мои сапоги.
– Берегись!
Земля задрожала. Я повернул голову к казарме. Со страшным грохотом на меня стало падать здание. Сверху каким-то образом оказалась баллиста с погнутой дугой. Посыпались блоки камней, ставни верхних этажей болтались в оконных рамах, надламывались и падали вниз.
– О-о нет! – заорал кто-то, бросаясь наутек, но камень оказался быстрее – ударил его в затылок.
Солдаты бросались врассыпную, чуть не сбили меня с ног. Я попятился назад, не в силах отвести взгляд от верной смерти, нависшей у неба, и что-то попало под пятку.
– Дьявол! – Я упал на спину, перевернулся, неуклюже пополз в сторону: мешался щит, доски, гребаный щебень хрустел под коленями.
Тук-стук! Рядом с сапогом упали два каменных блока. Пыль от осевшего здания поднялась так высоко, что заслонила небо. Она просочилась в шлем, попала в ноздри, глаза. Отплевываясь, кашляя, я встал на четвереньки, услышал, как рядом воткнулись стрелы и одна переломилась при ударе. Я поднялся на ноги, прикрылся щитом, прижался спиной к кому-то из солдат. Обернулся и увидел замах булавы. Удар погнул нагрудник, толкнул меня в сторону. Зубы клацнули, я снова закашлялся. Враг! Передо мной стоял враг в болотных штанах и стеганке, расплываясь, – еще один лучник, которого скинули со стены. Этот защитник оказался умнее: он поднял оружие Восходов, а не пошел с маленьким ножом против доспеха.
Я замахнулся и удивленно уставился на правую ладонь. В руке не было меча. Когда я успел его потерять?.. Враг оскалил зубы, его глаза покраснели от пыли и слез. Я врезался в него, перехватил локоть с булавой, толкнул ободом щита в челюсть. Подбил ногу с колена, и мы оба упали, покатившись в пыли.
– Агха! – заорал враг мне в лицо, хоть я еще и не начал его калечить.
Я оказался сверху. Навалился всем весом на левую, в которой держал щит. Полотно заслонило оскал врага. Я всем весом прижал щит к чужой голове, услышал вой, поднялся. Навалился один раз, другой. Увидел, что размозжил ему лицо. Не смотрел после третьего удара.
– Гхылг, – булькало под полотном, – гхв…
Пыль снова попала в глаза. Поднявшись с еще дергающегося тела, я увидел, что мы дрались на обломках дома. Из досок торчали гвозди. Часть из них осталась в крови.
– О дьявол, – прошептал я, пытаясь сморгнуть пыль в глазах, отдышаться.
«Осада – это когда повсюду лежат тела, враг продолжает посылать тебе стрелы, а ты не можешь ни черта. Ни отступить, ни дать сдачи, ни понять, мать его, куда идти».
Гребаное бессилие. Я заметил, что ноги меня почти не держат.
– Башня за нами! – кричал Стефан. – Меняемся!
Загрохотали доспехи. К внутренней стене замка подобрались люди Стефана. Я поискал взглядом меч: пыль еще не везде осела. Будто водоросли в воде, мельтешили в ней серые стеганки Восходов. Мысли путались, будто пыль попала и в саму голову. Баллиста больше не стреляла, и я не сразу сообразил, что ее обломки покоятся возле казармы. Зачем и кто уронил ее со стены? Могли бы и захватить, уж в этом побольше пользы…
И тут со спины прозвучал сигнальный рог.
– Твою мать, – выругался кто-то и оттолкнул меня с дороги.
– Напали! С поля пришли! Враги, враги…
Живот скрутило узлом, стало трудно дышать. Мир потемнел и закачался. На дрожащих ногах, хватая ртом воздух, я побрел к стене, не понимая, вывернет ли меня или я просто вот-вот рухну в пыль под чужие ноги.
Сигнал потонул в грохоте железа. Я еле добрался до укрытия, спрятавшись от галереи стрелков. Фланкирующая башня, в которую поднялся Эйв, теперь обстреливала внутренний двор у донжона.
– О-ох! – Я прислонил ладонь к стене, но этого все еще было мало.
Гул крови в висках, грохот ударов сердца, испарина и грязь на всей коже. Коже, из которой хотелось вылезти прочь. Крови, которая во мне и повсюду: на пальцах, сапогах, земле, разбитых мантелетах и камнях…
У стены стоял какой-то ящик; я рухнул на него, снял щит и уставился на ладони.
Руки дрожали. Удар сердца, удар булавы по чьей-то голове, хруст щебня под ногами, хруст разбитого черепа под стеной у галереи. Крик, мольба о помощи. Приказ лезть на стену. Смерть.
Я поднял забрало, не сразу его нащупав непослушной рукой. Сплюнул горькую слюну на землю. Голова шла кругом.
Сколько раз я чуть не погиб? Там, под камнями. Каждый раз, как в галерее выбирали следующую цель. Когда баллиста повернулась чуть правее, к стене. Когда враг с булавой заметил меня первым.
– К дьяволу это все, – прошептал я, вытирая нос. – Больше никогда. Нет-нет.
Гребаные осады! Да кому в здравом уме это может нравиться?! Свистели стрелы, ругались солдаты и стенали раненые. Кто-то кричал про лестницу. В десяти шагах от меня еще подергивался затоптанный солдат с разбитой головой.
– Отбили! – оповестил всех Урфус со стены. – Отбили поле!
Мимо пробежали два отряда – несли раненых. Потом бежали обратно – спешили на смерть. Я посмотрел в небо.
– Нет, к дьяволу. Получу свой дом, и больше никогда… никогда, мать его, не возьму меч в руки. – Раненого солдата протащили прямо перед моим носом, с его серых штанов стекали моча и кровь. – Если я выживу, если выберусь из этого дерьма…
Я и не сразу заметил, что по правую руку, забившись в самый угол, сидел наш новобранец. Он закрыл уши руками и раскачивался взад-вперед, что-то беззвучно приговаривая.
Еще раз подняв забрало, я отвернулся и сплюнул грязь с зубов. Вытер нос от пыли, покосился на внутреннюю стену возле казармы. Урфус бесстрашно шел по брустверу, размахивал рукой, отдавал приказы. Только тут я и понял, что стало гораздо тише. Галерею зачистили, пока я сидел, пытаясь надышаться.
– Сир? – спросил кто-то знакомым голосом. Я даже не повернул головы.
Серые, разрушенные камни восточной стены, разруха в бывшей казарме, разбитая баллиста. Безумие, бардак. Хуже всех гребаных цирков, вместе взятых. Только одно смотрелось уместно в этом аду. Безглазая старуха стояла в тени, над углом, где положили раненых. Один из них уже не дышал.
– Сир?..
Я посмотрел на ловкача: тот почему-то стоял без копья. Я – без мечей, а ловкач – без копья. Во время осады. Посмеяться не вышло. Кажется, на меня косились солдаты. Капрал, который сидит у стены и трясется из-за того, что чуть не погиб шесть раз? Должно быть, это тоже смешно. Я вдохнул, опустил забрало и поднялся, ничего не ответив ловкачу.
Что тут скажешь?
Мы выстояли в Ставнице. Я пережил людей Варда, разбойников в лесу, заложил меч, потерял почти всех друзей. Остаться без награды из-за того, что я пропал с глаз командира, отсиживался у стены, обронил оружие? Роскошь.
«Еще немного. Последний рывок: внутренний двор, донжон. Получить свою землю».
Я побрел обратно, к разрушенной казарме. Стрелков на второй стене уже не осталось: наверняка отозвали к донжону и в бастион. Или их перебили, как оно и бывает, когда неполная сотня борется с тремя. Кованую решетку, последнюю преграду ко вторым воротам, уже подняли. Галерея была вся усеяна стрелами и болтами. Я неспешно переступал через тела союзников, не опасаясь стрел. Не торопился. Битва сместилась дальше, к углу у вторых ворот.
Моя керчетта почти не блестела: ее присыпало землей и пылью, но все же чертовка осталась цела. Я наклонился и поднял свой меч. Увидел размытое отражение на клинке: темный ореол шлема, полоску белой кожи, тусклый зеленый цвет глаз, стальное небо за серыми плечами. Керчетта, последний дар острова. Знакомые зарубки, как шрамы на стали. Вся история моей жизни. Я вздохнул и вытер клинок от самого лезвия.
Как бы ни был при осаде бесполезен меч, совсем без него, признаться, было еще хуже.
– Ну, чевось, господа, неплохо мы сегодня, а? – Маркель уже начал хмелеть.
Штаб устроили в уцелевшей башне: сквозняки в бойницах гуляли, как на скале у побережья.
«Неплохо!»
Чтобы добраться до второй стены, мы потеряли больше полусотни человек. И я до сих пор не знал, сколько в войске раненых. Выходит, в лесу у требушета дела обстояли легче всего.
– Маловато нас нонче, – вытер усы Маркель.
Комната в башне не была просторной, тем не менее свободных мест хватало. Часть капралов не заявилась на собрание в новом штабе. Может, пали, может, лежали со стрелой в плече. Зависело от удачи.
Удача, как всегда, распределилась неравномерно. Эйву Теннету обмывали ноги две прислужницы. Сотники сидели на ящиках и явно проголодались. Урфус прислонился задницей к походному столу, который каким-то чудом затащили в башню. Своей мебели люди Бато практически не оставили. Ни стульев, ни столов – так, необходимые мелочи: пару скамей и несколько пустых полок.
– Что Долы? – Стефан нервно ходил по комнате кругами, то и дело поглядывая в бойницы. На улице уже стемнело.
– Сидят, ждут, – дернул плечом его капрал. – Утречком высунулись и сховались обратно…
Эйв Теннет делано посмеялся, будто играл театральную роль на помосте. Его ноги уже вытирали чистейшим полотенцем. Рядом тлели угли, на которых погрели воду для его преподобия.
– Чаго тут трястись, – Маркель безмятежно зевнул. – Как покажутся, тут-то мы их и прижмем с двух сторонок!
Он вяло ударил кулаком по ладони: подъем и взятие башен измотали абсолютно всех. Фитиль на одной из свечей задымил, воск расплылся кругом, догорая. Слуга тут же бросилась искать замену.
– Засиделись наши в лесу, – проворчал Хенгист.
– А на что еще сгодится бастард с наемниками…
– Потребуйте половину сотни, – нервничал Стефан. – Больше сил нам сгодится на острие атаки!
Похоже, красиво он говорил исключительно в присутствии командира. Эйв сам любил пространные речи и громкие слова. Возможно, только такие фразы и доступны его уму.
Сегодня мы потеряли почти сотню, просто перебравшись через завалы у пробитой стены. И так вымотались, что не стали брать внутренний двор, обходясь небольшим участком перед вторыми воротами. Прибрали к рукам худшую треть замка. Убитых среди защитников насчитали около тридцати, и те по большей части оказались заперты в башнях и не могли удрать. Маловато, учитывая, насколько обречен и обескровлен гарнизон Бато.