не приезжали вовсе, никто не узнает…
В уютном доме, где еще пару дней назад не смолкал веселый смех, повисла гнетущая тишина. Утреннее известие о самаконских кораблях в опасной близости от наших портов получили не только в Корсталии. Это уже была реальная угроза прибрежным городам.
— Мамань, — тихо, но твердо ответил Хельме. — Диночка… Ронард. Я остаюсь.
И Шентия, и старшие Анхельмы только молча согласно кивнули, будто не ожидали другого решения. Имельда всхлипнула.
— Это же наш дом, мамань… — попытался объяснить он. — На приказ мне плевать, конечно, но вас как тут оставить… Ну и что, что год всего отучился? Хиля два с половиной, а я его и сейчас за пояс заткну… А все вместе мы, знаешь, какая сила? Да мы эти их корабли!..
На самом деле, объяснений и не требовалось. Любой водник сейчас в Корсталии на вес золота, а от наших портов зависит безопасность и остальной страны. А бежать от ответственности Хельме не умел, Имельда его сама таким воспитала. Сейчас он важнее здесь. А Пустошь и семечко… Сейчас это просто увеселительная прогулка в сравнении с неиллюзорной угрозой вторжения с стороны моря.
Однако нам медлить больше было нельзя. Я весь вечер не сводила глаз с Ронарда, но тот будто залез в панцирь, не позволяя ни одной эмоции промелькнуть на бесстрастном холодном лице. Императора Нердеса любили простые люди, уважали за дальновидность и справедливость аристократы. Мне и самой посчастливилось познакомиться с ним во дворце, и впечатления остались только хорошие. Что уж говорить о его брате…
Перед тем, как разойтись по комнатам глубоко ночью, не выдержала, порывисто обняла на глазах у хозяйки дома.
— Только не закрывайся, прошу тебя… Хотя бы от меня.
Но и без того ошеломленная последними событиями Имельда Эррано только махнула рукой, когда дверь спальни затворилась за обоими.
Сон не шел, а близости кроме той, чтобы быть просто стиснутой стальной хваткой, не требовалось. Просто лежали в темноте, застыв как каменные изваяния. За два часа Ронард не проронил ни слова, и лишь когда я начала проваливаться в сон, услышала:
— Мне Нердес тоже прозвище дал. Хъёрн. До сих пор не знаю, что значит. Но тот с детства убедил, что очень обидное. И я верил. И в драку каждый раз лез.
И Ронард стал говорить. О смерти их общего отца, прежнего императора Крондеса. О том, как детские, а потом и подростковые жестокие стычки прекратились на ровном месте с коронацией Нердеса. Последнюю фаворитку Крондеса и мать Ронарда по совместительству, новый император на дух не переносил, но сумел отделить личную неприязнь от кровных уз и не перенес ее на сводного брата. Наоборот, разглядел, приблизил.
Я слушала, не перебивая. И лишь когда он замолчал под утро, осторожно поделилась тем, что мучило весь день.
— Но ведь его не нашли… Может, еще есть надежда? Греттен мог бы узнать, все ведь когда-нибудь спят… Нельзя ведь знать наверняка.
Ронард осторожно сдвинул меня, освободив свою грудь. Выпустил немного белой магии и в темноте на коже у сердца вспыхнул сложно начерченный знак. Я его узнала, у меня был похожий. Сигил, родовая печать. У рес Данлавин они, оказывается, тоже были; я даже не подозревала.
— Можно, Ардина. Я это знаю точно. И Аландес знает. Даже магии крови не нужно. Просто оборвалось.
Вот и все. Его светлость, в отличие от меня, не тешил себя иллюзиями. Просто знал. Я не сдержала слез, уткнулась обратно, прошептав:
— Что теперь будет дальше?
— Дальше будем мы, — уверенно ответил Ронард, целуя в макушку. — Что еще остается?
И-Н-Келаты было не миновать. Не только потому, что она лежала практически на прямой между Корсталией и Пустошью. Можно было двинуться и через Лунсар, так путь даже короче, хотя дороги сильно хуже. Но на третий день траура в столице состоятся прощальные церемонии с почившим императором и коронация нового.
Император Аландес рес Данлавин. У меня это в голове не укладывалось.
Самовлюбленный, мелочный, злопамятный, мстительный гад. Полная противоположность собственному отцу, дяде, такой мягкой и нежной императрице-матери Анневьев. Из всех интересов только власть, постель и вино. Он же просто уничтожит все, что создавали его славные предки. Развалит Империю. Или сохранит, но так, что вся страна взвоет.
Или это и есть кара богов за то, что мы с Ронардом отдались друг другу, презрели помолвочные клятвы, данные во всеуслышание будущим супругам и в присутствии служителей культа? Точнее, пока всего лишь предупреждение…
В силу незаконного своего происхождения арн Шентия официально не входил в правящую семью. Это Нердес возвысил сводного брата, сделал своей правой рукой, ввел в «ближний круг» на Дне Содружества. Титул арна и земли он получил в подарок от отца при рождении, фамилию же носил матери.
Все его привилегии разом могли быть отменены новым императором. Но Аландес этого не сделает, он оставит Ронарда в «ближнем круге» только и исключительно затем, чтобы мстительно женить его на самаконской принцессе. К гроршам коронацию, вот уж без чего обойтись можно, но прощание с Нердесом… Его Ронард пропустить не мог, и я его понимала.
Как же не хотелось возвращаться в столицу, в которой разделилась жизнь три месяца назад на «до» и «после». Я чуть не на физиологическом уровне испытывала отвращение к белокаменному дворцу М'Рирт. Пусть я лучше трижды лишусь магии, чем признаю Аландеса своим императором…
С семейством Эррано прощание вышло таким тягостным, словно вчера все были в шоке — а так оно и было — а с утра прорвались эмоции у всех. Родителей Хельме я, как и пообещала самой себе когда-то, поблагодарила за сына. Поняли, нет — не знаю. Но из мягких уютных объятий Имельды после моих слов вырваться было невозможно, да и не хотелось. Клятвенно пообещала приезжать каждое лето, пока учусь. Причем с Ронарда стребовали то же самое в качестве моего сопровождающего. Кажется, Имельда поверила в нас больше, чем мы сами могли себе это позволить…
— Избавься от зернышка и возвращайся, ладно? Империи нужен Лес, — сказал мне Хельме, снимая и свой «поводок».
— Уверена, Лес тоже скучает по Империи, — подмигнула я ему. — Все будет хорошо, Хельме.
Не будет. Уверила в этом друга, а сама уезжала с тяжелым сердцем. Сначала Мекса, теперь Анхельм. Еще раньше Беату оставила в Ровеле. Будто снова эти гроршевы боги играют, лишая потихоньку поддержки. Нет уж, горите вы в вечном пламени, но я верну себе все.
В столицу добрались к полудню. Вдвоем было путешествовать даже странно. Я уже так привыкла в дороге и к осторожной немногословной унвартке, и к болтливому Хельме. Зато можно было не скрываться из опасения ранить чьи-то чувства. Мы могли говорить часами с Ронардом. Могли так же часами молчать, понимая друг друга без слов. И еще обоих охватило какое-то отчаянное чувство предрешенности происходящего, когда нет больше обязательств ни перед кем, только дорога и ставшие совершенно безумными последние ночи.
Ронард любил меня остервенело, и я отвечала тем же, предчувствуя… что? Скорую разлуку? Вынужденную потерю? Смерть?..
Я не знала. Но просто не могла насытиться им, не в силах разорвать эту связь, крепнувшую с каждым часом. И все сильнее убеждаясь — не отдам. Мой. Пусть хоть весь мир рухнет, и мы будем погребены под его останками. С каждой близостью будто открывался новый мир, а мне все было мало: открывала собственные миры, откинув напрочь так и не пригодившееся воспитание монашек; доводя любимого до чуть ли не болезненного экстаза, при этом сгорая сама от своей отчаянной смелости. Исследовала в ответ все уголки желанного тела, находя особое удовольствие в том, что могла победить его в этих схватках не скимитаром, не послушными тенями — всего лишь легким прикосновением губ. И сама раз от раза сдавалась без боя, потому что как тут сопротивляться…
Ронард эмпат и интуит по своему природному дару. Он поэтому закрывается от всех, слывет холодным бездушным следователем и самым бесстрастным боевым магом. На мне его дар сбоил, как сам признавался, зато сейчас развернулся в полную силу. Я тоже изучала немного ментальную магию с мэтром Серенде. Пусть моя Тьма Изначальная не позволяет читать мысли и не может заставить кого-то подчиниться моей воле, для этого особые способности нужны, но ту же эмпатию и мне удалось немного расшевелить. А потому сейчас с Ронардом все ощущалось вдвойне остро. И мои собственные чувства, и его… И даже не вдвойне, а как два зеркала, поставленные напротив, отражаясь друг в друге бесконечным эхом.
Оттого все тяжелее было разрывать объятия по утрам, словно вросли друг в друга: не телом — душой. Пустили корни, просто так уже не выдернуть, только с мясом, с сердцем.
И-Н-Келата встретила трауром и приспущенными флагами. И вряд ли эта искренняя скорбь на лицах сменится к вечеру ликованием на коронации. Но такова была традиция при смене власти: провожать и встречать новую в один день.
Оставлять меня одну в городе Ронард наотрез отказался, перенестись порталом сразу в его покои было нельзя — меня мутило от непосредственного контакта с любой чужой магией. Точнее, это семечко внутри будто противилось, причиняя нестерпимую боль. Отчасти поэтому и от недавно (или уже так давно?) предложенного целительства так категорично отказалась.
Заявиться же открыто вдвоем во дворец и вовсе не представлялось возможным. Я бы никогда туда и не возвращалась, но он был единственно безопасным местом в случае нападения. А Ронарду необходимо было попасть в родовую крипту и проститься с братом по-своему. И встретиться с Аландесом — последний настоял на том вчера посредством артефакта связи.
Поэтому снова «смутная вуаль», накинутая Ронардом достаточно широко, чтобы даже не касалась, укрывшая обоих от посторонних глаз. Снова мои верные тени и тайные дворцовые ходы. Скрытно, с опаской, будто взломщики или воры. Вряд ли новый хозяин дворца был бы мне рад.
— Жди меня здесь, любовь моя, — сказал его светлость, когда мы беспрепятственно оказались в его покоях. — Я выставлю дополнительную защиту. Вернусь, как только смогу. Ночь проведем здесь, а с утра поедем дальше.