— Все будет хорошо.
Будет. Я найду подход к Саше. Он сложный мужик, упрямый, но ты ему опять наскучишь. Видимо, у него проклюнулось чувство вины, поэтому решил притормозить, однако их все равно потом тянет на легких и красивых девочек для отдыха. Да, я такая. И не вижу проблемы в том, чтобы мужчине было со мной хорошо.
В животе бурлит. Замираю. Сглатываю. Урчание нарастает, меня распирает резкой болью, что подступает к краю.
— Что случилось? — Ева прикладывается к бутылке и хмурится. — Аня… Что ты так побледнела?
— Я…
Меня сейчас прорвет и фонтаном хлынет с двух сторон. Торопливо встаю. Живот режет, и в кишках будто анаконда ворочается. Я не сдержу себе этот бурлящий поток. Кидаюсь к двери.
— Анечка! — истерично и громко взвизгивает Ева. — Аня!
Глава 19. У девочки стресс!
Анечка не добегает до двери. На полпути она вскрикивает, падает на колени, и на крышу вываливаются охранники во главе с Юрой. Я их попросила ждать за дверью на случай внезапной истерики “бедной и испуганной девочки”. Отвратительные звуки, жуткая вонь и жалобный с нотками облегчения стон, а после опять крик.
— Аня! — вскакиваю на ноги.
А я лишь смачивала губы и имитировала глотки.
— Вот черт… — охает один из охранников, прикрывает нос и рот ладонью и отворачивается.
Остальные в ужасе и шоке отступают от красавицы в коротеньком красном платье, которое не скрывает ее грязный и дурнопахнущий позор.
— Боже! — в лживом испуге и сочувствии шепчу я и повышаю голос. — Чего вы встали! Помогите ей!
— Ну, нет… — пятится другой охранник.
— Немедленно отведите ее в уборную, — шагаю к бледному усачу, вручаю ему салфетки.
— Нет… — Аня всхлипывает и пытается встать, но падает в новом приступе боли, что рвется из нее жуткими звуками.
— Вперед! — рявкаю я.
Юра, широкоплечий и высокий мужик, рычит:
— Премию выдам…
Двое самых храбрых и жадных подхватывают рыдающую Аню под руки и с ругательствами тащат прочь.
— Она же… — в отвращении отзывается третий охранник и содрогается в спазме подкатившей тошноты.
— Да будьте вы джентльменами! — цежу я сквозь зубы. — У девочки стресс!
— У меня нет слов, — Юра медленно моргает.
— Всего этого могло не случиться, — окидываю его сердитым взглядом, — если бы вы исполняли свои обязанности. Ваши подчиненные, что, спали? Как они могли проморгать девчонку? Вы не заперли двери?
— Да мы на перекур вышли, — оправдывает охранник, а Юра раздраженно сплевывает под ноги.
— Вот как?! — охаю я.
— Да!
Вглядываюсь в ошарашенные глаза. Вроде, не врет, а вот Юра, мне кажется, что-то не договаривает.
— Слушайте, меня тоже подняли с кровати, — оправдывается он.
— Вы ее знаете? Может, она тут работает?
— Мы ее заметили только у лифта, когда вернулись… Не добежали, лифт закрылся, — оправдывается охранник. — И нет, вроде не работает. Мы ее тут не видели, но она такую чушь несла…
— Да пьяная она, как свинья, — перебивает его Юра.
Вероятно, Анечка тут вопила о великой любви к моему супругу, а Юра из-за мужской солидарности решил не тревожить нашу семейную идиллию.
— Почему дверь на крышу не заперта? — продолжаю я свой строгий допрос.
Охранник тупит глаза.
— Да, это хороший вопрос, — соглашается Юра. — Она должна быть заперта.
— Иван тут… — охранник кривится, — любит на перерывах поглазеть на звезды. Утром дверь запирает.
— Поглазеть на звезды? — недоуменно повторяю я. — Он у вас романтик, да? Невероятно…
Фыркаю и шагаю к двери. Спасибо безалаберным охранникам, что любят попортить себе легкие дымом и поглазеть на звезды за то, что мне удалась маленькая и некрасивая месть. Завтра поползут слухи о девке, которая на крыше не сдержала в себе содержимое ее утробы, ведь мужики те еще сплетники. Но мало того, ко всему этому грязному спектаклю добавятся тихие перешептывания, что это была любовница биг-босса.
У машины выливаю остатки на асфальт. Поднимаю лицо к звездам и хмыкаю. Ой, Саша, зачем? Хотя теперь это риторический вопрос, ответ на который не заботит.
Глава 20. Папа, я рядом
— Вы с мамой подрались, да? — Денис отставляет кружку и задумчиво разглядывает мое лицо.
— Она меня случайно…
— Мама, как и я, без дела не стала бы драться, — продолжает Денис и вытирает губы.
И тут я задаю тот вопрос, который обещал не задавать вслух:
— А кого ты любишь больше, маму или папу?
— Это плохой вопрос, — неожиданно сердито отвечает Денис.
— Почему?
— Я так чувствую.
Ева учит Дениса всегда прислушиваться к себе и если что-то не нравится об этом прямо говорить и не юлить. В детском саду не раз удивлялись, какой наш карапуз серьезный и открытый мальчик, который умеет выстраивать вокруг себя границы. И это заслуга моей жены, которая может потратить часы на разговоры с ребенком, как со взрослым. Она и у меня требует никогда не принижать волнения сына из-за его возраста.
Даже если он обидится на воробья, который улетит от него и не пожелает подружиться, то Ева не отмахнется от сына, а внимательно выслушает, почему птичка должна была остаться и объяснить, почему она не осталась. И вот, сегодня я долго рассказывал Денису, почему мы не можем поймать дикую белочку и принести домой. К концу моей лекции у меня глаз дергался, а теща дико мной восхищалась.
— Согласен, вопрос и правда нехороший, — устало вздыхаю, — извини.
— Я спать, — соскакивает со стула, — а ты маму жди. И какао ей сделай.
Подходит, опять минуту рассматривает мое лицо и хмурится:
— Больно?
— Да.
— Если хочется поплакать, то можно поплакать. Всем можно плакать, даже тебе.
И обнимает. И с такой, знаете ли, мужской поддержкой похлопывает меня и говорит:
— Девочки иногда бывают вредными.
— Да, — глухо отвечаю я, и меня от макушки до пят пронзает раскаленное копье вины перед сыном, женой.
На несколько долгих секунд я теряюсь, дыхание сбивается. И в голове вспыхивает вопрос “как я мог?!”.
— Хочешь поговорить? — Денис отстраняется.
Этот вопрос ему задает Ева, когда он грустит или злиться. Передо мной стоит маленький человек, который уловил во мне панику.
— Я рядом, — повторяет он слова Евы, а я лишь в ужасе моргаю. — Па…
— Я провинился перед твоей мамой… — шепчу я. — Очень серьезно провинился.
Денис хмурится и взбирается на соседний стул:
— Что ты сделал?
— Вот твоя Даша поцеловала Егора, да? — я осторожно подбираю слова. — И, получается, поцеловал другую женщину… По-взрослому поцеловал.
Вот черт. Какой неудобный и сложный разговор, который касается очень непростой темы, которую надо подать правильно пятилетнему ребенку.
— И в одной кровати спали…
— Это плохо, — резюмирует Денис. — А мама знает?
— Я прятался от твоей мамы, — сцепляю ладони на столешнице в замок.
— Мама будет злиться, — шепчет Денис и добавляет, — и я тоже злюсь. Ты не любишь маму?
— Люблю, — закрываю глаза и подпираю лоб ладонями. — Господи…
— А другую? — голос у Дениса тихий и печальный.
— Нет.
— А зачем целовал?
Я молчу, потому что я не смогу объяснить Денису, что я идиот, который устал от быта, семьи и жизни, которой я теперь могу лишиться.
— Дашка сказала, что ей было интересно поцеловать Егора. И мне все равно обидно, — Денис сводит брови вместе. — И маме тоже будет обидно. Ты ей расскажешь?
— Я не знаю…
— Она любит честных мальчиков, как и другие девочки.
И меня волосы на руках поднимаются и шевелятся.
— Быть честным очень страшно, папа.
— Ты не понимаешь, сына… — едва слышно отвечаю я и выдыхаю. — Все куда сложнее, чем у Дашки с Егором.
— Ты сам должен об этом сказать маме, — Денис спрыгивает со стула. — И мама у нас хорошая. Самая лучшая мама. И да, я зол, обижен и говорить не хочу. Сейчас не хочу.
— Денис…
— Я буду думать, — разворачивается и громко топает прочь. — И думать тоже сложно, папа!
Глава 21. Только не это...
Выкидываю пустую бутылку в урну. Хорошая ночь. Ласковая, теплая и тихая. Отличная ночь, чтобы сейчас из ночных теней выпрыгнул маньяк и убил меня, потому что моя решительность играть в игры против мужа на исходе. И звезды такие яркие. Вот бы быть одной звездочкой.
На крыльцо бизнес-центра выскакивает Аня. Замечает меня и сжимает кулаки. Так. Кто-то тут на грани и, кажется, готов выплеснуть на меня свой праведный гнев. Я выуживаю из кармана телефон и прикидываюсь, что очень увлечена им, а на деле включаю камеру.
— Ева! — визжит Аня и спускается по ступеням, шатаясь из стороны в сторону.
— Ты в порядке?
Да вот ни черта она не в порядке. Отчаянная и опозоренная шлюха. Грязная потаскуха, которой я указала место. Ужасаюсь своей циничности и жестокости. Прет на меня пьяной и невменяемой телкой. Встряхивает спутанными волосами. Между нами шаг, и я улыбаюсь:
— Ты пришла в себя? — держу телефон так, чтобы было непонятно, что я снимаю.
— Я… — рычит и смотрит на меня исподлобья. — Я спала с твоим мужем, — взвизгивает, — ясно тебе, курица?
— Ты не в себе… — охаю я. — Он не мог… Нет… ты просто хочешь обидеть меня.
— Я спала с ним! — рявкает и скалится. — У него родинка справа от его хозяйства. Прям у основания, гадина. Симпатичная такая родинка… аккуратная…
— Я тебе не верю…
— А еще шрам под пупком от ожога… — шатается и едва стоит на ногах. — И сколько раз я его целовала…
— Нет, — я всхлипываю, а изнутри покрываюсь черной плесенью неприязни.
— Да, — усмехается и окидывает меня презрительным взглядом. — И ты… боже… какое же ты чмо, Ева… неудивительно, что у него на тебя не стоит…
Меня не трогают ее оскорбления, пусть я и поджимаю губы и будто едва сдерживаю слезы. Да и смысл обижаться на ту, которая на крыше не смогла сдержать физиологические позывы? И, кстати, от нее все еще дурно пахнет.