— Я не думаю, что твой отец изменял твоей маме…
— А ты уверен? — поддаюсь к Саше с улыбкой, а он вздыхает. — О том и речь, Саша, что мы сейчас сидим и никому не верим. Теперь и моему отцу придется доказывать, что он не верблюд. Моя мама, вероятно, сейчас сидит, вспоминает все его командировки, задержки на работе и записывает в блокнот, чтобы устроить допрос с пристрастием. Ведь если ее замечательный и идеальный зять пошел налево, то ее мужу тоже есть, что скрывать. Вот так, Саша. Ты подставил моего отца.
Откидываюсь и скрещиваю руки на груди. Буду верить и надеяться, что у папы хватит мудрости и терпения выдержать напор мамы. Не хватало мне еще развода родителей сейчас.
— Я не хотел подставлять Павла, — обескураженно шепчет Саша.
— Понимаю, но ты будто не знаешь мою маму.
— Павел сможет ее убедить, — тихо отвечает Саша.
— Мой папа тоже умеет психовать, — усмехаюсь. — И никто не любит, когда на него вываливают беспочвенные подозрения.
— Наверное, мне стоит готовиться к сломанным ребрам, — неловко улыбается.
— И мой папа имеет полное право на это.
— Я и не спорю, — нерешительно касается плеча. — И, Ева, я понимаю, что предал доверие всей нашей семьи. И не только семьи. Мой главбух со мной сквозь зубы разговаривает, а ее муж Юра, начальник охраны, мрачный ходит и к ней шепотом обращается. Вероятно, его тоже теперь подозревают в изменах.
— Он же тебя прикрывал.
— Да не был он в курсе, — Саша устало откидывается на спинку. — Это все лишь стечение обстоятельств.
— А был бы в курсе, то прикрывал, — пожимаю плечами. — Ты уборщице премию дал?
— Охранникам, — Саша стягивает галстук. — Они все убрали.
— И молчат? — с недоверием смотрю на него.
— В глаза не смотрят, — невесело хмыкает, — но молчат.
— И как оно тебе?
— Подумывал уехать в тайгу, — Саша с тихим отчаянием смеется, — стать отшельником, отрастить бороду и сменить имя, но я каждый день в девять ноль-ноль вхожу в двери и шествую мимо молчаливой охраны. Каждый, мать его, день.
— И ведь вышагиваешь, наверное, с мордой кирпичом?
— Главное, что внутри.
— А что внутри?
— Презрение к себе, — едва слышно отвечает и медленно выдыхает. — Это мой личный круг ада.
— И не только для тебя, — тихо посмеиваюсь. — Ты про охранников подумал? Почему они не уволятся?
— Зарплата высокая.
— Переведи их с этой же зарплатой в другой филиал, — хмурюсь. — И, может, главному офису вообще переехать?
— Может быть, — задумчиво отвечает Саша. — Но…
— Но если тебе нравится проходить каждый день свой личный круг ада утром и вечером, то продолжай, — я встаю. — Та Ева на крыше хотела бы, чтобы ты страдал и страдал.
— А Ева сейчас? — поднимает взгляд.
— А сейчас Ева желает салата из сельдерея, — шагаю в столовую, — заправкой из сока апельсина, оливкового масла и каперсов. Я на него плотно подсела в последние дни.
Глава 48. О доверии
Передо мной огромная миска с салатом из сельдерея. Я его перемешиваю и отправляю ложку с божественным шедевром в рот. На кухню заходит Саша и усаживается передо мной.
— Ты еще тут?
— Как видишь.
— Мой план выкурить тебя сельдереем провалился, да? — с аппетитом похрустываю салатом.
Внимательно наблюдает за мной и тихо спрашивает:
— Поделишься?
Поперхнувшись и в изумлении уставившись на Сашу, прикрываю рот пальцами:
— Там сельдерей, Саш.
— Да, — он с серьезным лицом кивает.
— Ты его терпеть не можешь, — протягиваю ложку и придвигаю в его сторону миску, — но мне не жалко.
Цепко слежу за Сашей, который набирает салата с горкой и отправляет в рот. Вскидываю в ожидании бровь, а он спокойно жует, одобрительно хмыкает и еще пару ложек съедает. Ни тени отвращения.
— Ты что творишь? — в изумлении шепчу я.
— Знаешь, вкусно, — возвращает миску с салатом и ложку и откидывается назад. — Да, резковатый вкус, но апельсин и каперсы сглаживают его и раскрывают эту пряную пикантность.
— Издеваешься? — обескураженно шепчу я.
— Нет, — пожимает плечами и улыбается.
— Саша… — зло щурюсь я. — Ты выбираешь странную тактику впечатлить меня.
— Я не знаю, почему сейчас меня не мутит от сельдерея, Ева, — он вздыхает. — Какова вероятность, что я проживаю не только моральную метаморфозу, но и физическую?
— Вот сволочь, — сердито постукиваю пальцами по столешнице. — Ты не метаморфозу проживаешь, Саш, ты из своего эгоизма решил меня лишить в браке сельдерея, и сам поверил в свою ненависть к тому, что я люблю. Это возмутительно!
Отбрасываю вилку и цежу сквозь зубы:
— Я с этим сельдереем по углам ныкалась!
— Меня действительно от него тошнило, — Саша слабо улыбается.
— Нелюбовь к нему вскрылась после встречи со мной? — сжимаю под столешницей кулаки.
— Нет.
— То есть ты и до брака со мной плевался от него?
Задумчиво замолкает.
— Нет, не припомню, чтобы я так остро реагировал на сельдерей, — подпирает лицо ладонью, — он ворвался в мою жизнью вместе с тобой, и ты ради меня отказалась от него. Возможно, я хотел какой-то жертвы от тебя?
— Очень по-мужски, — зло отправляю ложку салата в рот и громко похрустываю сочным и пряным сельдереем. — И моя жертва была напрасной.
— Сельдерей стал жертвой, а после бунтом против мужа, — Саша мягко и бархатно смеется. — Казалось бы, пучок травы, а стал символом…
— Тебе домой не пора? — зло откладываю ложку.
— Выгоняешь?
— Выгоняю.
— Обиделась из-за сельдерея?
— Саш, ты сейчас насмехаешься надо мной.
— Нет. Я сам удивлен тому, что пускаю слюни на твой салат. Я не насмехаюсь, Ева. И согласись, сельдерей был куда вкуснее, когда ты ела его тайком.
— Ты к чему ведешь?
Я его точно отмудохаю шваброй. Да, сельдерей был куда вкуснее и ярче, когда я ела урывками, а после чистила зубы и боялась, что Саша учует его резкий запах. Не был сельдерей моей жертвой, а был игрой, в которой меня чуток подстегивал адреналин. В эти моменты с веточкой в зубах я была плохой женой, у которой есть секретик от мужа.
— Впервые разговор с тобой меня утомил, — в гневе шепчу я.
— Я задам еще один вопрос, — зрачки Саши расширяются, а в голосе слышу бархатную хрипотцу. — После того, как ты тайком ела сельдерей, с волнением ждала меня?
— Ты спрашиваешь, заводилась ли я? — пусть мой голос тверд и невозмутим, но к щекам приливает румянец смущения.
— Да.
Вот почему я злюсь и хочу надеть на голову Саши миску с остатками салата. Разговор коснулся той темы, которую я бы хотела избежать.
— Возможно, — щурюсь я. — Не так чтобы я была вся мокрая, Саша, но определенно мой маленький бунт против эгоистичного мужа меня подхлестывал, чтобы поцеловать его и оценить реакцию.
Мне кажется, что между нами воздух искрит от напряжения. Ноги тяжелеют, к низу живота приливает предательское тепло возбуждения.
— Саш, уходи, — встаю.
Он тоже поднимается на ноги, обходит стол и через несколько секунд стоит вплотную ко мне.
— Мы многого друг о друге не знали, — пробегает пальцами по моей линии. — О многом молчали, боялись быть честными, избегали непростых тем, которые касались фантазий. Можно ли говорить, что мы в полной мере доверяли друг другу?
— Саша…
— И может ли доверие быть частичным или половинчатым? — ласково улыбается, проводит большим пальцем с легким нажимом по нижней губе. — Хороший вопрос, правда? Это странно, Ева, но именно сейчас я чувствую себя ближе к тебе, чем когда-либо. Я знал, что разорись я или окажись в болезни, ты меня не оставишь. Не оставишь хромого, косого, нищего, но боялся быть честным в том, что хочу намотать твои волосы на кулак и грубо взять в коленно-локтевой.
У меня дыхание перехватывает от шепота Саши и его легкой улыбки.
— Скажи, — приподнимает подбородок двумя пальцами, — тебя посещали подобные фантазии?
— Да…
— Почему молчала? Смущалась?
— Нет, — едва слышно отвечаю я. — Ведь это означало бы отдать тебе контроль… довериться… — сглатываю, — довериться там, где я наиболее уязвима и слаба…
— Ты не подскажешь, — выдыхает в губы, — какой сегодня день недели?
— Суббота, — боюсь пошевелиться, а то под волной слабости могу осесть на пол.
— Нет, уже воскресенье, — смотрит на наручные часы и поднимает взгляд. — Десять минут первого ночи. Значит, завтра понедельник?
От тихого намека о понедельнике, в котором меня ждет художник в мастерской на двадцатом этаже, горят уши.
— Спокойной ночи, Ева, — шепчет на ухо. — Сладких снов.
Решительно разворачивается и шагает прочь, приглаживая волосы ладонью. Провожаю его обескураженным взглядом. Разговаривали мы с Сашей в браке много, но подобных бесед не вели. И да, не было у меня к нему в супружеской жизни полного доверия, и вскрылось это только сейчас. Доверяла, как супругу, но не верила, как мужчине.
Глава 49. Ты ему веришь?
— О чем ты хотел поговорить? — Павел хмурится.
Судя по тому, что моя свекровь Анастасия, сидит бледная и молчаливая, то, вероятно, непростая беседа о возможных изменах ее мрачного мужа состоялся.
— Я хочу попросить у вас прощение, — перевожу взгляд с тещи на тестя. — Я понимаю, что не заслуживаю его, однако я должен это сказать. Простите меня.
Павел и Анастасия переглядываются. Гнетущее молчание и только тихое тиканье настенных часов над столом.
— За что? — Анастасия едва заметно щурится.
— За мою измену. За то, что я изменил Еве, нашей семье и под нашей семьей я подразумеваю и вас. Я предал ваше доверие, — тихо отвечаю я. — И мне жаль.
— И только сейчас жаль? — Анастасия вскидывает бровь. — Где твое жаль было в момент? А я тебе скажу где, — ее глаза вспыхивают гневом и вскидывает в мою сторону руку. — Твое жаль было в твоей сисястой шлюхе!
Павел молча скрещивает руки на груди и опускает голову, пряча ехидную улыбку. Анастасия встает, и она начинает на меня кричать.