— Оболонь!
Пепе едва не выронил снадобье на одеяло.
— Что?
Мы оба уставились на Сервессера-младшего. Заплаканный, с пивными потеками на лице, он протягивал нам что-то, какую-то маленькую штучку… Глаза наследника сияли.
— На полу нашел! Наше пиво, — с неизъяснимой нежностью выговорил он. — Наше пиво, «Оболонь», вот знак!
Я взял у него кусочек металла — крышку от бутылки. На ней изящными знаками было выведено: «Оболонь», в круге — красивый сложный герб.
— Пепе, — вскричал я, чувствуя себя решительно самым умным, — это не глагол! Это и есть пиво!
Но Пепе и без того уже сражался с Озиприншем. Проклятый старик, лежавший тише воды ниже травы, вдруг решил, что прежде последнего часа его собираются отравить. Ози сопротивлялся, пускал слюни, кашлял, но все же лекарство мы в него затолкали. Первый глоток пива влили с ложечки.
Что тут началось!
И колбасило нашего Ози, и корячило, вздрючивало и загибало в немыслимые узлы, но, в конце концов, кончилось все хорошо.
К Ози вернулись его юные годы, и, как вскоре стало ясно, его буйное разгильдяйство, от чего он потом не раз еще пострадал.
Я избежал опасности увольнения «за пособничество», и к тому же магистр Оглоблишвили пригласил меня в «Записки сумасшедшего» — художником по гриму.
Сиротка Сервессер проделал в заветной крышечке отверстие и носил ее на груди, как дорогую реликвию.
О том же, как Пепе Гарута уладил свои сложные дела с легкомысленной Брю, и какие последствия имело пребывание наследника Сервессеров Раздольненских в нашем колледже, и какая судьба ожидала Физорга бен Дудама — об этом расскажу не здесь и не вам, потому как есть История Вторая и Третья, Четвертая, Пятая…
И так далее, покуда не кончится пиво.
Олег ОвчинниковМАСЕНЬКИЙ ПРИНЦ
Моему брату Игорю,
большому любителю пива «Оболонь»,
в день его двадцатишестилетия.
— Хмм… «Оболонь»? — с сомнением повторил Командор и погладил левый подлокотник кресла. Потом сместился вправо и погладил правый подлокотник. Невозможность выполнить оба этих элементарных действия одновременно слегка раздражала.
— Да, «оболонь» или «оболоня», — подтвердил ксенолингвист. — Местная морфология допускает два варианта написания.
— Хмм… Жаль, что мы не уточнили правильный еще при первом аудиовизуальном контакте. Еще месяц назад я ни за что бы… — Командор вздохнул. — Верно говорят, что опыт уходит с возрастом. И что же представляет собой эта самая «оболоня»?
— Пока неясно. Но Эрик Глаза-и-Уши с минуты на минуту должен завершить сканирование планетарной ноосферы в поисках информации. А вот, кстати, и он.
Дверь командорской каюты бесшумно скользнула в сторону, и на пороге возник Эрик. Он провел ладонью по воспаленным глазам, осторожно, словно боясь обжечься, потрогал мочки пылающих ушей и пояснил смущенно:
— Это варварская планета, мой принц! Похоже, здесь не слыхали о возрастных цензах на информацию. Все, что угодно, — в свободном доступе. Даже… Даже… — Губы его задрожали.
— Успокойтесь, мой друг, — сказал Командор. — Я понимаю глубину вашего потрясения. Что поделать, в нашем положении выбирать не приходится. Кто бы ни протянул нам руку помощи, мы должны принять ее с благодарностью. Даже от варваров. Но скажите, Эрик, удалось ли вам пролить свет на интересующую нас проблему? Что такое «оболоня» и с чем ее едят?
— Оболонь, — поправил Эрик и нашел в себе силы прямо посмотреть в глаза принца — светло-голубые, в обрамлении мелких полупрозрачных ресничек. — И ее не едят, а пьют. Насколько мне удалось выяснить, так называется сорт пива.
— Пива? — недоуменно повторил Командор. — Что такое «пива»?
Информационный суперсенсор по прозвищу Глаза-и-Уши замялся.
— Это не так просто объяснить. По одним источникам пиво является алкогольным напитком. По другим оно не подпадает под действие закона о рекламе алкогольной продукции, и приобрести его может кто угодно. Даже… Даже… — Его подбородок упал на грудь, а плечи мелко затряслись.
— Ну, — поторопил Командор. — Пожалуйста, возьмите себя в руки.
Эрик сжал пальцы в кулаки, сделал глубокий вдох и выпалил в порыве отчаянной решимости:
— Лица, не достигшие восемнадцати лет. — Потом вскинул голову и добавил в свое оправдание. — Не подумайте, мой принц, что я искажаю факты. Конкретно это место я просканировал раз десять!
— НЕ достигшие? — негромко ахнул ксенолингвист. — Не «достигшие», а «НЕ достигшие»? Святая Корона, это поистине варварская планета!
Командор не удостоил вниманием его причитания. Он потеребил кончик носа и попытался наморщить лоб, но, конечно же, не смог этого сделать по вполне объяснимым с точки зрения физиологии причинам.
— Алкогольный напиток? — пробормотал он. — Закон о рекламе?
— Я же говорил, что это непросто объяснить, — напомнил Эрик, чуть не плача.
— А впрочем… Нет времени разбираться. Минута промедления может стоить жизни. Удалось ли вам выяснить главное? Где находится эта загадочная «оболонь».
— Да, мой принц. Вот здесь.
Эрик сделал шаг к зависшему посреди каюты голографическому изображению планеты, мягко крутанул переливающийся шар в ладонях и уверенно ткнул пальцем в какую-то точку на его поверхности.
— В таком случае — вперед! — отдал приказ Командор. — Кстати, кто-нибудь… снимите меня с этого кресла.
«А может, не мудрствовать? Взять и написать, мол, „Оболонь — Экспортное“?» — лениво размышлял Максим, развалясь в непривычно мягком кресле своего начальника, этим утром — пустующем… то есть, уже нет. Со строгим вертящимся стульчиком, на котором Максим обычно отсиживал свое, скажем так, рабочее время, кресло Валерия Александровича не шло ни в какое сравнение. Расслабляться в таком было одно удовольствие, а работать… Работать, как ни странно, по-прежнему не хотелось. Особенно когда во всем отделе остался ты один, никто не зыркает из-за пресс-папье, не рычит человеческим голосом: «Ты, Широбоков, это, кончай мне тут дисциплину разлагать. Ночью зевать будешь».
Нет, «Экспортное» не пойдет, решил Максим пару зевков спустя. Хоть оно и предназначено по большей части на экспорт, но нельзя так-то уж, в лоб. Импортеры на название вряд ли купятся, а свои, наоборот, чего доброго, обидятся, не станут брать.
Он снова взял со стола двухлитровую баклажку с опытным образцом и задумчиво покачал на ладонях.
Однако, тяжеленькая! Может, так и назвать — «Золотое»? Хотя нет, было уже — «Клинское». Тогда «Платиновое»? Тоже нет, «Тинькофф» раньше нас подсуетился. А может…
Закончить мысль Максиму не дала дверь кабинета, отлетевшая в сторону и с грохотом впечатавшаяся в стену. «Все равно ничего путного в голову не идет», — по инерции додумал он, машинально съеживаясь в начальственном кресле и из-за пресс-папье во все глаза рассматривая странных посетителей. К счастью, они не были похожи на группу захвата или исполнительных приставов от налоговой, нагрянувших с внезапной инспекцией в штаб-квартиру преуспевающей пивоваренной компании. Строго говоря, они вообще ни на кого не были похожи.
Первым в комнату пригнувшись шагнул громила двухметрового роста, от мощной шеи до пят затянутый в черную кожу, щедро сдобренную заклепками, шипами и обручами из какого-то тусклого светлого металла. Постоял, заполняя собой дверной проем, огляделся и сделал шаг в сторону. Того, кто вошел следом, Максим разглядел не сразу. Помешала инертность мышления и пресс-папье в виде выполненного из дымчатого хрусталя космического корабля, процентов на семьдесят загораживающее обзор. Только осторожно выглянув из своего укрытия, Широбоков разглядел едва выступающую над столом макушку, украшенную редкой порослью светло-золотистых волос и короной из все того же тусклого металла, правда надетой почему-то зубцами вниз. Следом за коротышкой в короне в кабинет одновременно вошли два мальчугана лет девяти, одетые в яркие камзольчики разных цветов. Тот, что в синем, был необычайно глазаст и лопоух. Зеленый камзол второго, словно студенческая шпаргалка, был испещрен разнообразными значками, иероглифами и рунами.
Обведя комнату взглядом, зеленый растерянно обернулся к синему.
— Опять никого! — сказал он. — Глаза-и-Уши, неужели на этот раз тебя все-таки подвел нюх?
— Не может быть, — отмахнулся синий и подобно радарной антенне повел головой из стороны в сторону, присматриваясь и прислушиваясь. — Здесь определенно кто-то есть, просто мы его не видим.
Максим в сотый раз обругал себя за то, что явился на работу в выходной день, лелея в душе робкую надежду на оплату сверхурочных, посетовал, что не может слиться с окружающей обстановкой, как хамелеон, и попытался в меру скромных возможностей стать еще незаметнее. Однако затея его провалилась с треском, хрустом и скрипом. То есть, наоборот: сперва под Максимом предательски скрипнуло кресло, потом захрустел под подошвой брошенный мимо корзины бумажный листок, и наконец треснуло в двух местах случайно задетое локтем пресс-папье.
Поняв, что замечен, Максим подобрал космический корабль с ковра, чья толщина и ворсистость мало способствовали мягкой посадке. Покачал головой, разглядывая витую трещину между жилым модулем и ходовой, водрузил на прежнее место и снова деловито нырнул под стол. Крякнув, дотянулся до скомканной бумажки, аккуратно расправил на коленях и с глубокомысленным видом прочел собственноручно сделанную запись: «Оболонь — Максолитовое? Фу!».
— Вот же он! — в один голос воскликнули пацаны, как будто отставшие от новогодней маскарадной процессии. «Ровно на месяц», — мысленно добавил Широбоков, скользнув взглядом по страничке перекидного календаря с надписью: «1 февраля».
— Кто здесь? — вздрогнув — надо заметить, весьма реалистично, — спросил он.
Кожаный великан в два гигантских шага пересек кабинет, навис над вжавшимся в кресло Максимом и поманил его похожим на рукоятку меча пальцем.
— Вы… ко мне? — уточнил Максим, опасливо глядя на уходящие ввысь плечи, которые, вопреки законам перспективы становились чем выше, тем шире.