Вот и теперь, из-за очередного «а если…», в пылу спора, Трофимов не сразу услышал вызов Патрушева, а сам Игнат умудрился выдать на марсоход старые координаты, — с места последней разведочной стоянки.
Хорошо еще, Серго оказался тертым калачом и, наплевав на инструкции, рванул по прямой, пользуясь пеленгом. Скорее всего, именно это спасло их жизни.
По обеим сторонам Тропы Тора, где вела разведку группа Трофимова, ветвились трещины и разломы, уходившие до самого горизонта, где в ясную погоду можно было увидеть высокую стену — край долины Маринер.
Саму долину, если бы существовал приснопамятный «пуп земли», можно было сейчас смело именовать пупом Марса. Потому что именно здесь, в экваториальной области, находился Марсианский центр терраформирования.
Словечко, изначально происходившее от терры, — земли стало быть, настолько прижилось, что на этимологию все давным-давно махнули рукой. Ну, а если посудить — ведь и вправду планета приспосабливалась под земные стандарты. Чтоб ночью, значит, не минус сто двадцать с хвостиком, где никакие белые медведи и пингвины не сдюжат, и кислорода — не эмпирическое присутствие, а так, чтоб дышалось полной грудью!
Розовые облака уже не клубились перед рассветом вязким студнем, а теперь изредка даже могли всплакнуть скудными дождями. Все менялось… «Мы будем здесь жить!» — кричал на все окрестные долины и каньоны пластиковый щит с аршинными буквами над козырьком центра. Вот это самое обещание и оплакивали марсианские облака…
Марсоход наконец доковылял до шлюзовых ворот ангара, уткнувшись широким лбом в полоску финишира, и вскоре вся троица выбиралась наружу. Патрушев — хмурясь и кривя в недовольстве губы, Трофимов — согнувшись в три погибели, стирая липкую слюну с подбородка. А кое-кому все было нипочем: Сличенко спускался по трапу легко и непринужденно, словно только что сходил на недалекую поляну по грибы.
Младший техник транспортной секции, вечно дребезжащий кляузник Ерофьев, лишь присвистнул, оценив объем предстоящего ремонта, и тут же попытался скрыться в тоннеле выхода.
— Эй, стой! Ты куда? Стой, тебе говорят! — пытался вернуть его Патрушев, но не успел. — Ну, все. Сейчас настучит начальству. Приврет разве что самую малость — этак раза в три…
С этими словами водитель, сокрушенно покачав головой, принялся чиркать в планшетке, заранее готовя объяснительную на случай головомойки.
— Стоит ли печалиться? — подал голос Игнат, выглядящий донельзя счастливым, обхватывая своего шефа под руку.
— А что же мне — радоваться? Машину покалечил… А, ну вас, научников! — уныние водителя стало еще заметнее. — Ничего вы в жизни не понимаете, только пыжитесь, да словечками мудреными играете!
— Считай, уже доигрались! — утешил Игнат, уводя изображающего крайнюю степень глубокомыслия Трофимова под свод тоннеля.
— Это еще как — доигрались? Что, тоже у себя там что-то попортили?
— Не попортили, Серго. Нашли мы. Понимаешь? Нашли!
— Да ну? — водитель разом забыл про сломанные опоры марсохода.
— Что? Не верится? Вот и я сразу не поверил. Да вот, хоть Трофимова спроси. Он соврать не даст.
Трофимов соврать не дал, но и ясности не внес, — предпочел отмолчаться, высматривая куда бы исторгнуть содержимое собственного желудка в только что вымытом ангаре.
Но все это было сущей правдой. То самое место, «Вход», как будет теперь обозначено на картах, они обнаружили…
За долгожданное проникновение в обширный водосодержащий слой льда вся троица удостоилась небывалой роскоши — ящика контрабандного пива «Оболонь-Премиум», в котором местная братия — бурильщики, научники, терросаперы и прочий персонал — испытывала острую для организма нехватку.
Ящик прибыл в кают-компанию уже распечатанным, потому что одну бутылку сразу же конфисковал Савельич, начхоз, «за порчу инвентаря!» — как он мотивировал. По бутылке досталось троице, остальное на глотки измерила шумная ватага научников.
Дело было за малым. И Савельич, предусмотрительно разбавив янтарный напиток чистейшим медицинским спиртом, в запале пообещал, что едва долина Маринер станет первым морем — настоящим, а не каким-то там луннократерным, — уж он-то в лепешку расшибется, но по ящику на каждого добудет.
— А что, если, — привычно начал Игнат, — резервуар долины соединен с другими близлежащими пластами льда, наподобие земных нефтяных бассейнов? Такое ведь очень даже не исключено! Тогда, получается, одним махом мы призовем к жизни уже не море — целый океан. Как быть?
Савельич, даром что уже навеселе, осознал, что при таком раскладе можно ящиком на брата не отделаться, и поспешил ретироваться.
— Да ты хоть бутылочку-то вылакай, а после летай к облакам. — Нарушив пиетет празднуемого события ответил начхоз, нетвердой походкой удаляясь в сторону медицинского склада, не иначе — проверять уровень влажности.
При том Савельич явил всем широченную спину. «Дикси! Я сказал!» — говорила за него эта спина.
И никто не заметил, как задумался над чем-то, замер, застыл истуканом Игнат, в глазах которого вдруг заиграли такие золотые огоньки, что хоть за ведро хватайся — подожжет!
Очередное «если» застряло в голове у помощника-лаборанта Игната Сличенко. Накрепко засело. Не вышибешь!
…Первыми заметили неладное орбитальщики, совсем заскучавшие на подращивании озонового слоя, который изначально в двести пятьдесят раз был тоньше земного.
— Эй! Что там у вас творится? — взывал динамик в диспетчерской голосом Палеева — командира орбитальной станции «Аляска».
— Да вот… Научники море изготовили, — с грустью отвечала Светка-диспетчерша, давно и безнадежно влюбленная в Палеева, и потому мечтавшая о других разговорах. — А что?
— Тут у нас чертовщина какая-то на спектрометрах выходит… А ну-ка, Светик, соедини меня с Трофимовым.
Но Трофимову было не до вызовов орбитальщиков. Угрюмый и молчаливый, как тогда в брюхе марсохода, он бродил вдоль кромки новорожденного моря, бесцельно гоняя перед собой камешки. Ветер рвал с водной поверхности клочья белой пены и разносил ее далеко вокруг. Рядом суетился Патрушев, в руках у которого оказалась большая алюминиевая кружка, а чуть поотдаль, у БПЭ — Большой передвижной лаборатории, ревел басом могучий Савельич.
— Это что же теперь? Везде — такое?! — ответ, по-видимому, оказался утвердительным, и рев усилился вдвое, — а какому болвану доверили каталитический синтез?! Я пять лет чертову банку-аквариум берег на такой вот случай! Кто это был?
— Игнат Сличенко. Кто же еще? — тоненько пропищал Ерофьев, мелко потирая руки.
— А-а-а!! Убью!! Только покажите мне этого недоделанного Менделеева! — и грузной рысцой Савельич двинулся в сторону Центра.
Вскоре прибыл посадочный модуль с «Аляски».
— Хоть определили точно, что же у вас в итоге вышло? — спросили у Трофимова орбитальщики.
— А чего тут определять? Пиво…
— Как пиво?
— Вот так! Запах чувствуешь? Настоящее! «Оболонь-Премиум»…
— И что — градус имеет? — неудачно пошутил кто-то.
— Да уж не меньше пяти, — задумчиво ответил за замкнувшегося Трофимова Патрушев. — Будешь? — и тут же протянул шутнику кружку.
— С ума сошел!
— Наверное…
Голоса присутствующих на берегу звучали тихо, лица были серьезны, брови нахмурены. Но глаза…
«Мы будем здесь жить!» — горели целый день огромные буквы, пока не зашло солнце.
Владимир ДанихновМИНУТА ДО РАССВЕТА
— Привет, — улыбнулась ему девочка-подросток, доверчиво протягивая правую руку. На запястье девчонки Эдик заметил следы почти свежих порезов и поспешно отвернулся, притворившись, что чистит винтовку.
— Привет! — настойчиво повторила девочка и осторожно потянула его за рукав.
Эдик затравленно посмотрел на нее, моля Бога лишь о том, чтобы никто в этот момент не зашел в комнату.
Девочка была милой — ясные, без уродливых вкраплений, голубые глаза, длинные густые золотистые волосы, изящный, немножко курносый, носик — она сильно напоминала его собственную дочь.
Очень сильно…
Если не считать болезненно-бледной кожи и строгого черного костюма, заляпанного кровью — перед ним стояла обычная тринадцатилетняя девчушка.
— Уходи отсюда, — одними губами прошептал Эдик.
Ему вдруг показалось, что неподалеку скрипнула половица.
— У меня проблема, — серьезно сказала девочка. — Я нашла свою косметичку, но не могу накраситься.
— Почему? — машинально спросил Эдик.
— Я не вижу себя в зеркале, — ответила девчонка и отвернулась. Эдику показалось, что она сейчас заплачет.
Он протянул руку и погладил девочку по голове.
— Успокойся, — прошептал Эдик. — Скоро это пройдет.
— Правда? — тихо спросила девчонка, ковыряясь сандаликом в разбитом паркете. — Я… я ничего не помню… Время так быстро летит, что я не успеваю ничего запомнить. Я такая глупая, да?
При упоминании о времени Эдик быстро взглянул на правое запястье.
Часы показывали: «0:35 ДЗ».
Последняя цифра мигнула и превратилась в четверку.
— Я глупая? — снова спросила девочка, пытливо вглядываясь в лицо Эдика.
Теперь скрип послышался вполне отчетливо.
— Уходи! — прошипел Эдик.
Девчонка вздрогнула, бросила на него растерянный взгляд и поспешила в коридор, постепенно растворившись во тьме.
Дверь отворилась, и в комнату вошел Рой. У него был усталый и несколько отрешенный вид.
— Как проход? — спросил он, присаживаясь на расшатанный табурет.
— Все тихо, — ответил Эдик, снова принимаясь за винтовку.
— Я слышал какой-то шум, — задумчиво проговорил Рой.
Эдик вздрогнул.
— Почудилось, — предположил он как можно более безразлично.
— Наверное, — с готовностью согласился Рой. — Здесь вечно кто-нибудь воет или орет благим матом. С ума можно сойти.
— Как ребята? — спросил Эдик.
— Все еще развлекаются, — зевнул Рой. — Поторопи их, а я пока подежурю.
Ребята методично избивали худенького интеллигентного мужчину. Мужчина то и дело поправлял съехавшие на нос разбитые очки, болезненно щурился, когда его били между ног или по голове, и изредка делал слабые попытки подняться — в этот момент приходилось поработать прикладом. Он ничем не походил на девочку-подростка, разве что цветом кожи.