— Зззмей куссаетссяя, осссобливо когда есссть хххоччет.
Мотор заработал громче. Змей почесал брюхо лапой, едва не потеряв равновесие, покачнулся, развел крылья, выметя из окна остатки офисной мебели. Рыгнул пламенем, объясняя:
— Ссснедать хххоччет зззмей.
Стол начальника задымился, бумага вспыхнула и полетела черными хлопьями, сворачиваясь на лету. Заверещала противопожарная система. Змей нервно закрутил головами.
— Богатырь, схххватка, дратьсссяя?
— Успокойся, успокойся! Ничего страшного, — пытаясь перекричать сигнализацию, увещевал змея археолог, гладя того по брюху.
Нервы у начальника сдали, он выскочил из-за горящего стола, протиснулся между стеной и крылом Горыныча, бросился к спасительной двери. Споткнувшись о хвост змея, остаток пути проделал на четвереньках. С потолка хлынула вода — заработала система пожаротушения.
Змей блаженствовал в струйках воды, подставляя то один бок, то другой, разводя крылья и подрагивая кончиком хвоста:
— Дожжждь… хорошшшшо.
Мокрый старик обратился к довольной рептилии:
— Любезный, не мог бы ты стать человеком. Сейчас набегут люди разные, могут зашибить ненароком.
— Меняяя зашшшибить? — удивился Змей.
— Оружие у них силы великой. Не привыкли они со Змеями общаться. Пугливые больно. Ты ж не хочешь так скоро помереть после тысячелетнего сна?
— Змей не хххочет сссмерти! — головы Горыныча переглянулись. — Хорошшшо, сссделаю, как хххозззяин хххочччет.
— Да не хозяин я тебе! — отмахнулся старик.
— А кто ты таков мне будешшшь? — удивилась рептилия.
— Другом я тебе буду. Надеюсь, что буду другом — поправил себя старик.
— Друг? Что сие значччит?
— Друг — это человек, который тебя любит и дорожит тобой.
— Друг-чччеловек любит Зззмеяяя? Почччему? — задумчиво произнесли головы Горыныча хором. — Люди всссегда говорили: «Зззмей — чччудищшше поганое!»
— Ты не чудище. Ты — настоящее чудо! — запальчиво возразил ему старик. — Я буду счастлив считаться твоим другом!
— Змей и человек — друзья вековечные, — подвел итог Горыныч уже в человеческом образе.
— Эк быстро ты облик меняешь! — восхитился старичок. — А почему шипеть перестал?
— Чего шипеть, пугать-то здесь некого! — ухмыльнулся молодой человек. Оглядев разгромленный кабинет, он рассмеялся. — Пугать людей я хорошо умею!
Внезапно дверь рухнула — в кабинет ворвались автоматчики в бронежилетах и касках. Мгновенно они рассредоточились по периметру и взяли под прицел старика и Змея. В дверном проеме показалась фигура Василя Федоровича, тоже в бронежилете. Из-за его спины испуганно выглядывали сотрудники.
— Я рад приветствовать столь долгожданного гостя, — обратился начальник к Змею, — и пригласить на банкет.
— Банкет? — удивился Змей.
— Пир в твою честь, — объяснил археолог.
— Пир! — обрадовался Горыныч. — А друг пойдет?
Василь Федорович покосился на старика Перышкина:
— Как я понимаю, вы теперь официальный представитель этого… — он замялся, пытаясь найти правильное слово, — …субъекта на переговорах.
— Да, — подтвердил старик. — Я помогу Змею адаптироваться в нашей жизни.
Василь Федорович, новый генеральный директор международного пивоваренного концерна «Оболонь», шел по огромному парку развлечений «Змей Горыныч Оболоньский», привольно раскинувшемуся на высоком берегу. Без сомнения, его проектировщикам не давали покоя лавры создателей «Диснейленда», и обилие аттракционов поражало: «Русские горки» и «Змеиные карусели», «Драконьи пещеры» и бои современных гладиаторов «Богатырские забавы», «Круиз по Пучай-реке» на ладьях и прочая, прочая. Но изюминкой был аттракцион с живым ящером.
Ровно в полдень ворота огромного каменного терема в центре парка открывались, и шикарный трехголовый Змей Горыныч под рев восторженной толпы, тяжко ступая, выходил на булыжную площадь. Вспышки фотоаппаратов затмевали солнечный свет. Змей добродушно поворачивался из стороны в сторону — позировал перед камерами, сверкая отполированной чешуей, расправлял огромные крылья и, подпрыгнув пару раз, взлетал в воздух. Сделав пару кругов под стеклянным куполом циклопических размеров, он опускался на землю. Люди, затаив дыхание, ждали главного — богатырской битвы с чудищем. Участники честно отрабатывали номер: богатыри махали мечами, лошади истошно ржали и становились на дыбы, Горыныч вертел головами, аккуратно махал Хвостом и плевался огнем. Стена пламени разбивалась о защитный экран, щекоча нервы зрителям, но не задевая участников «сражения». Выручив из полона девицу-красавицу, богатыри уезжали, а довольные зрители смотрели, как Змей одним глотком осушает три бочки пива, закусывая возом вяленой рыбы.
Вообще-то у каждой головы был свой излюбленный сорт: у первой — «Магнат», вторая предпочитала «Портер», а третья с удовольствием пила бы безалкогольный напиток «Живчик», но приходилось пить пиво, сорта которого менялись каждый день. Ничего не попишешь — контракт.
Только вечером Змей Горыныч мог побыть собой.
— Ну, как ты поживешь, Горыныч? — любопытствовал старик археолог.
— Живу, как видишь, хорошо, — ответил Змей, наливая гостю большую кружку. — Работаю. В облике трехголового исправно дышу пламенем. Людей пугаю.
Хозяин принимал гостя в светлой горнице за массивным столом. Мебель была деревянной, стилизованной под старину, по стенам висели пучки сушеных трав. Полотняные занавески, льняная скатерть, домотканые половики, глиняная посуда. Воздух был пропитан запахами мяты, чабреца и сосновой смолы, что придавало помещению особую, уютную, неуловимо знакомую атмосферу. Как будто ты был когда-то здесь — родился, жил, умер, но тебе опять посчастливилось родиться и вспомнить о своем настоящем доме.
— Пиво пьешь? — улыбнулся Алексей Гаврилович, попробовав напиток, которым угощал его Горыныч.
— Отчего же не пить? Весьма сходно с брагой медовой, токма могутнее голову кружит.
— Скажи-ка, друг любезный, — выпив пива, старик немного захмелел, его непреодолимо потянуло на задушевную беседу. — Когда лучше тебе жилось — в старину или сейчас?
— Скажу тебе, как другу своему единственному, — Горыныч тяжело вздохнул. — Горько мне. Одиноко. Змея никто не любит.
— Как не любят? — несказанно удивился Перышкин. — Сотни людей каждый день приходят на тебя смотреть! — Фотографии, газеты, журналы, фильмы! Ты самая популярная личность в мире!
— На Руси Горыныча всегда знали, — отмахнулся Змей. — Знали и любили. А сейчас знают, но не любят, — горько улыбнулся он своему отражению в зеркале.
— Любили? И кто же? — поразился археолог. — Наверно я что-то пропустил в былинах, — задумчиво пробормотал он себе под нос.
— Да жена моя, ненаглядная. Уж так меня любила, жизнь положила за любовь свою… так теперь и не любят поди.
— Жена? — Перышкин был сражен неизвестными ему фактами из жизни Горыныча. — Как звали ее?
— Забавушка, ладушка моя… Ох, и хороша была! — с неожиданной нежностью заговорил Горыныч. — Лебедушка… белолика… крутобедра… глаза как ночь черные, косы до земли, губы малины слаще, — грустно прошептал он. — Краше ее не видывал!
Змей глубоко вздохнул, глотнул из кружки, смахнул непрошеную слезу и погрузился в воспоминания. Ласковая улыбка тронула его губы.
— Ну да, конечно же, — нарушил затянувшуюся паузу старик. — Забава Путятична! Самая красивая девушка стольного града! Это же из-за нее Добрыня вызвал тебя на битву? Ты полюбил Забаву? После того, как украл? — любопытство Алексей Гавриловича было неистощимым.
— Да не крал я ее! — голос Змея окреп. — Сама ко мне пришла. Добрыня осерчал, что красна девица покинула его ради меня.
— Никогда не знал об этом! Да, что я говорю, — старик дрожащей рукой снял очки, вытер глаза. — Никто в мире не знал о твоей любви. В былинах об этом ничего не говорится.
— Ну да… да… знамо дело. — Читал на досуге былины эти. Во всех книгах Змеище поганый, да скверный! Слова доброго никто не молвил! — Горыныч со стуком поставил кружку на стол, не обращая на расплывшееся по белоснежной скатерти пятно. — Злобные наветы на род Горынычей. От зависти все это!
— Да, друг мой, как я тебя понимаю, — тяжело вздохнул Алексей Гаврилович. — Зависть, клевета, любовь которую не вернуть, одиночество и пустота в конце длинного пути.
Горыныч глянул на закручинившегося старика, положил руку на плечо:
— У Змея есть друг. У друга есть Змей.
— Хорошо, хорошо! А теперь медленнее. Камера за зеркалом отъезжает, дальше, дальше! Теперь панорама всей комнаты. Два человека за столом. Правая камера! Крупным планом кружки с пивом в руках! — режиссер за пультом раздавал приказания, следя одновременно за работой двадцати камер, мгновенно выхватывая из калейдоскопа экранов наиболее выигрышные кадры.
Василь Федорович сидел в телевизионной студии, в которую попадала информация о каждой секунде жизни Оболоньского дива. Отсюда смонтированный, сдобренный рекламой материал растекался по всему миру. Генеральный сидел и неотрывно смотрел на монитор. От тоски, плескавшейся в глазах Змея Горыныча, ему стало зябко. «Змей Горыныч Оболоньский» стал самым удачным и прибыльным брэндом. Но чего-то не хватало. Это непонятное чувство недостачи чего-то очень важного, нужного, сидело в сознании Василя Федоровича как заноза. Маленькая, острая колючка, которую невозможно вытащить.
— Отличная сцена, шеф! — воскликнул Сергей. — Смотрите, как задушевно беседуют. Так специально не сыграть! Вставим в ролик, а?
Сергей победно взглянул на шефа. Тот не разделял его восторга.
— Что-то не так? — удивился Сергей.
Василь Федорович вздохнул.
— Как ты думаешь, чем мы занимаемся?
— Сейчас или вообще? — смутился Сергей.
— Вообще.
— Понятное дело, чем, — усмехнулся Сергей. — Пиво продаем. Не угадал?
Василь Федорович посмотрел на него сочувственно, и Сергей вдруг вспомнил этот взгляд: когда-то так же смотрел на него старик в курилке. Как на студента-двоечника.