Петр-«Робеспьер» разрушил. Петр-«Наполеон» строил новую государственность из материала, лишенного здорового инстинкта сопротивления. Он не столько отвергал дворянство, сколько смешивал его с «наемниками» и превращал в однородную массу — послушных и зависимых. И этим — послушным и зависимым — он дал огромную власть над крестьянами, над рабами. А в рабы верстали всех, кто вчера еще был «вольным и гулящим»…
Активная оппозиция была подавлена и запугана во время «дела Алексея». Но оставалось тягучее, молчаливое сопротивление.
Незадолго до этого дня он писал под 1722 годом: «Петр был гневен. Несмотря на все его указы, дворяне не явились на смотр в декабре. Он 11 января издал указ, превосходящий варварством все прежние, в нем подтверждал он свое повеление и изобретает новые штрафы. Нетчики поставлены вне закона…
24 января издана табель о рангах…
(NB. Мнение Петра о царе Иване Васильевиче…)
27 (или 29) января Петр создал должность генерал-прокурора…
5 февраля Петр издал манифест и указ о праве наследства, т. е. уничтожил всякую законность в порядке наследства и отдал престол на произволение самодержца».
Он ставил ослушников вне закона — то есть каждый мог быть убит на месте, он издал Табель о рангах, закрепляющую новое положение дворянства, он учредил должность генерал-прокурора, все увеличивая и усложняя механизм контроля и переконтроля, он провел податную реформу — ввел подушную подать, крепко схватив ею крестьянство, подать уходила на содержание армии, он выстраивал железную систему, в которой не оставалось места независимому мнению и поступку, он священную издавна традицию передачи высшей власти заменил произволом — и чего достиг? «Петр. Уничтожение дворянства чинами. Майоратства — уничтоженные плутовством Анны Иоанновны. Падение постепенное дворянства; что из этого следует? Восшествие Екатерины II, 14 декабря…»
Умирая, он оставлял государство расстроенным, а возможных наследников неподготовленными, ожесточенными друг на друга. А впереди — бесчисленные мятежи вытесняемого из истории дворянства, завершившиеся десять лет назад отчаянной попыткой вырваться из страшного круга — попыткой 14 декабря…
14 декабря 1835 года Пушкин весь день провел в кабинете. Вышел только к обеду.
Уже давно смеркалось, когда он приступил к просмотру и записям на 1725 год. Десять лет назад, считая от сего дня, и сто лет вперед, считая от года, о коем он писал, — его друзья, товарищи, братья стояли на темной ветреной площади, глядя в черные зевы орудий.
Он хорошо знал хронологию того дня. Слишком много говорил он потом с теми, кто был тогда в Петербурге.
Он приступил к 1725 году в тот сумеречный петербургский час, когда десять лет назад пушки ударили картечью в ряды мятежников, когда чугунные шарики засвистали мимо Пущина, цокая о бронзу монумента Петру, неся смерть сиюминутную и тяжкие исторические раны — в долгом будущем…
«16-го января Петр начал чувствовать предсмертные муки. Он кричал от рези.
Он близ своей спальни повелел поставить церковь походную.
22-го исповедывался и причастился.
Все П. Б.-ие врачи собрались у государя. Они молчали; но все видели отчаянное состояние Петра. Он уже не имел силы кричать — и только стонал, испуская мочу.
При нем дежурили 3 или 4 сенатора.
25-го сошлись во дворец весь сенат, весь генералитет, члены всех коллегий, все гвардейские и морские офицеры, весь Синод и знатное духовенство.
Церкви были отворены: в них молились за здравие умирающего государя, народ толпился перед дворцом.
Екатерина то рыдала, то вздыхала, то падала в обморок — она не отходила от постели Петра — и не шла спать, как только по его приказанию.
Петр царевен не пустил к себе. Кажется, при смерти помирился он с виновною супругою.
26-го утром Петр повелел освободить всех преступников, сосланных на каторгу (кроме 2-х первых пунктов и убийц), для здравия государя.
Тогда же дан им указ о рыбе и клее (казенные товары).
К вечеру ему стало хуже. Его миропомазали.
27 дан указ о прощении неявившимся дворянам на смотр. Осужденных на смерть по Артикулу по делам Военной коллегии (кроме etc.) простить, дабы молили они о здравии государевом.
Тогда-то Петр потребовал бумаги и перо и начертал несколько слов неявственных, из коих разобрать можно было только сии: „отдайте всё“… перо выпало из рук его. Он велел призвать к себе цесаревну Анну, дабы ей продиктовать. Она вошла — но он уже не мог ничего говорить.
Архиереи псковский и тверской и архимандрит Чудова монастыря стали его увещевать, Петр оживился — показал знак, чтоб они его приподняли, и, возведши очи вверх, произнес засохлым языком и невнятным голосом: „сие едино жажду мою утоляет; сие едино услаждает меня“.
Увещевающий стал говорить ему о милосердии божием беспредельном. Петр повторил несколько раз: „верую и уповаю“»…
Как всегда, из бездны фактов Пушкин выбирал слова, поступки, детали, исполненные объясняющего и открывающего смысла. Давно ли было так: «По учреждении Синода духовенство поднесло Петру просьбу о назначении патриарха. Тогда-то (по свидетельству современников графа Бестужева и барона Черкасова) Петр, ударив себя в грудь и обнажив кортик, сказал: „вот вам патриарх“».
А теперь он, как ребенок, повторяет за архиереями слова молитв и ждет от них помощи.
Давно ли он «издал указ, превосходящий варварством все прежние», и объявил дворян, не явившихся на смотр, вне закона. А теперь он прощает их…
Давно ли бестрепетно посылал он своих подданных на пытку, на плаху, на каторгу. А теперь прощает каторжан и к смерти приговоренных — «дабы молили они о здравии государевом».
Давно ли возил он свою жену вокруг столба, на коем торчала залубеневшая от ночного морозца голова ее любовника. Теперь он примирился с нею.
Что понадобилось, чтоб из гулкой железной государственности вернулся великий царь в живую человечность? Горе?
«Скончался царевич и наследник Петр Петрович: смерть сия сломила наконец железную душу Петра». Это было в 1719 году. Оказалось — не сломила. Впереди казни 1724 года.
Только на самом пороге собственной смерти стал он милосерден.
«Оставь герою сердце. Что же Он будет без него? Тиран…»
Тяжкая черная ночь с 14 на 15 декабря обступила его. (Через много лет Вяземский раздраженно напишет о вернувшихся из Сибири декабристах, что для них так и не наступило 15-е число.) В эту ночь Пушкину казалось, что 15-е число не наступит никогда, что противоборствующие стороны своим ожесточенным неразумием остановили время, прервали естественный ход жизни, и мощное колесо истории с пыточным скрипом вращается вхолостую — ужасно, как во сне…
Простит ли император Николай хоть на смертном одре его, Пушкина, «друзей, товарищей, братьев»? (Мы-то знаем — не простит.)
Николай был не стар и крепок. А Петр умирал.
«Присутствующие начали с ним прощаться. Он приветствовал всех тихим взором. Потом произнес с усилием: „после“… Все вышли, повинуясь в последний раз его воле.
Он уже не сказал ничего. 15 часов мучился он, стонал, беспрестанно дергая правую свою руку, — левая была уже в параличе. Увещевающий от него не отходил. Петр слушал его и несколько раз силился перекреститься.
Троицкий архимандрит предложил ему еще раз причаститься. Петр в знак согласия приподнял руку. Его причастили опять. Петр казался в памяти до 4-го часа ночи. Тогда начал он охладевать и не показывал уже признаков жизни. Тверской архиерей на ухо ему продолжал свои увещевания и молитвы об отходящих. Петр перестал стонать, дыхание остановилось — в 6 часов утра 28 января Петр умер на руках Екатерины».
Он так мучительно подробно описывал умирание первого императора, потому что слишком часто думал теперь о собственной смерти…
«Труп государя вскрыли — и бальзамировали. Сняли с него гипсовую маску.
Тело положено в меньшую залу. 30 января народ допущен к его руке.
4-го марта скончалась 6-летняя царевна Наталия Петровна. Гроб ее поставлен в той же зале.
8-го марта возвещено народу погребение. Через два дня оное совершилось».
Тогда кончилась жизнь Петра.
Теперь — через сто десять лет — становилось ясно, что пора заканчиваться и «петровскому периоду», включившему в себя много эпох. Но каждой из этих эпох неумирающая воля первого императора навязывала тянущие на дно вериги: самодержавие, бюрократию, рабство… Захлебываясь в глухом недовольстве народа, прорывающемся дикими вспышками, в крови свирепо усмиряемых, во вражде с Европой, в неурожаях и экономических неурядицах, власть упрямо, со злой слепотой не желала расставаться с петровскими веригами.
Сто десять лет назад гвардия возвела на престол лифляндскую мещанку, чтобы не прервались время и воля создателя гвардии и империи.
Десять лет назад гвардейские офицеры, пасынки Петра, герои последней эпохи, так тяжко теперь умиравшей, — яростным усилием попытались сломать мертвую инерцию событий, сделать прошлое прошлым, начать новый период российской истории. Их расстреляла картечью артиллерия — любимое детище первого императора…
Было далеко за полночь. Стало слышно, как за окном кабинета скрипит снег, — кто-то бродил по ночной улице.
Пушкин быстро начертал: «15 декабря». И бросил перо.
В этот час десять лет назад, совсем неподалеку — в Зимнем дворце, — одиннадцатый император допрашивал диктатора разгромленного восстания, очень высокого горбоносого полковника, которого он, Пушкин, знал с молодости…
Теперь князь Сергей Петрович в Сибири, а он, Пушкин, в доме на Французской набережной, у Прачечного моста, возле Летнего сада…
15 декабря наступило. И надо было жить 15 декабря.
Поединок с Уваровым (4)
Оскорбитель не пользуется правами оскорбленного
Тридцать пятый год был удачным годом для Сергия Семеновича. Он завершил реформу университетов. В отчете за этот год он с гордостью сообщал императору: «Таким образом весьма трудная задача, не перестававшая озабочивать правительство в течение семи лет, разрешена с желаемым успехом. Общим университетским уставом попечитель, как главный после министра начальник университета, сделан ближайшим хозяином оного, с точнейшим определением его власти и обязанностей… Собственно университетское судопроизводство, как несовместное с общим порядком государственного управления, упразднено».