а)поручить комиссии в составе Кагановича, Куйбышева и Акулова проверить сообщение в документах;
б)вскрыть до корней недостатки «следственных приемов» работников бывшего О ГПУ;
в)освободить невинных пострадавших, если таковые окажутся;
г)очистить ОГПУ от носителей специфических «следственных приемов» и наказать последних «не взирая на лица».
Дело, по-моему, серьезное и нужно довести его до конца»[268].
Особоуполномоченный Коллегии ОГПУ Фельдман в докладной записке на имя руководства писал, что арест в следственном порядке сотрудников ОГПУ за проступки и преступления встречал противодействие со стороны прокурорского надзора. Прокуроры ссылались на Инструкцию ЦК ВКП(б) и СНК СССР от 8 мая 1933 г., которая ограничивала арест граждан в случаях «контрреволюции, терактов, вредительства, бандитизма и грабежа, шпионажа, перехода границ и контрабанды, убийства и тяжелых ранений, крупных хищений и растрат, профессиональной спекуляции, валютчиков, фальшивомонетчиков, злостного хулиганства и профессиональных рецидивистов...».
Действительно, в Циркуляре прокуратуры от 22 ноября 1933 г. № H-26 говорилось: «... По делам о должностных преступлениях сотрудников ОГПУ аресты допустимы лишь при совершении сотрудниками преступлений, по которым Инструкция допускает заключения под стражей в качестве меры пресечения...» Данная норма вступала в противоречие с предыдущей практикой борьбы ОГПУ с должностными преступлениями своих сотрудников, которая не оставляла без ареста даже нарушивших дисциплину, не говоря уже о совершенных ими преступлениях. Это обстоятельство нашло свое отражение в приказе ОГПУ «О дисциплине в органах и войсках ОГПУ» № 325 от 23 ноября 1933 г. и «О нарушителях чекистской дисциплины» (Приказ № 502 от 5 января 1934 г.).
ОГПУ информировали Катаняна о неправильном ограничительном толковании арестов сотрудников ОГПУ.
Он с этим согласился и ускорил издание обещанной им поправки к указанному выше циркуляру прокуратуры. Подготовленный Циркуляр за № 13/М-42 от 20 июня 1934 г. не удовлетворил ОГПУ, так как в нем была ссылка на якобы увеличивающиеся в последнее время случаи должностных преступлений сотрудников, связанных с превышением власти и издевательствами над арестованными, которые сопровождались избиениями, убийствами и прочими видами незаконных действий. Это не нашло своего подтверждения в действительном положении дел.
Циркуляр ограничил применение арестов в следствии только по тяжким преступлениям, прямо подпадающим под действие упомянутой статьи Инструкции ЦК ВКП(б) и СНК СССР от 8 мая 1933 г. Он не представил возможности местной прокуратуре давать согласие на арест при следствии по проступкам и преступлениям сотрудников, по которым приказами ОГПУ предусматривалось применение ареста.
В связи с вышеизложенным ОГПУ полагало необходимым в целях устранения противоречий между существующей практикой борьбы с нарушениями дисциплины и должностными преступлениями сотрудников, а также в целях устранения противоречий с ведомственными приказами в этой части просить Прокурора Союза ССР отменить циркуляр от 20 июня 1934 г.
Прокурорскому надзору на местах разъяснялись предусмотренные Инструкцией ЦК ВКП(б) и СНК СССР ограничения в отношении арестов всех граждан, включая сотрудников ОГПУ и милиции. Подчеркивалась необходимость ареста в качестве основной меры пресечения при следствии по должностным преступлениям[269].
20 мая 1935 г. из Народного комиссариата обороны на имя И. В. Сталина поступили письма командиров РККА И. С. Грибова, В. М. Гуковаи В. Волкова, которые были безосновательно арестованы и осуждены НКВД. И. В. Сталин ответил К. Е. Ворошилову: «Я за то, чтобы поддержать всех трех, но этим нельзя ограничиваться — надо привлечь к ответственности поименованных в письмах работников НКВД»[270].
Партколлегия КПК при ЦК ВКП(б) 29 августа 1935 г. слушала дело Л. М. Весеньева, 1902 г. рождения, члена ВКП(б) с 1924 г., в органах ГПУ работал в 1920-1923 гг. и с 1930 г. по 1935 г. Он обвинялся в тенденциозном ведении следствия по обвинению Грибера и незаконном изъятии из следственного дела части его показаний. В связи с этим за недопустимые методы ведения следствия Л. М. Весеньеву объявлен строгий выговор[271].
Особым отделом ГУГБ при Главном руководстве маневрами МВД были получены сведения о том, что в находившемся на маневрах 145-м стрелковом полку 49-й стрелковой дивизии готовится массовое отравление личного состава полка. По обвинению в этом преступлении арестовано несколько красноармейцев. Иванов Л. А. был назван руководителем.
О данном факте был проинформирован И. В. Сталин, последний предложил: «Хорошо бы Иванова и К° расстрелять в присутствии полка»[272].
Обстановка в стране менялась. Происходили изменения и в органах безопасности. На смену чекистам, работавшим с Г. Г. Ягодой, стали приходить партийные кадры Н. И. Ежова. Последний потихоньку избавлялся от так называемых «врагов народа» в системе НКВД.
17 мая 1937 г. он доложил И. В. Сталину, что арестованный заместитель начальника Управления НКВД по Саратовской области — комиссар государственной безопасности 3-го ранга И. И. Сосновский сознался, что он с 1919 г. вплоть до ареста являлся эмиссаром Пилсудского и 2-го отдела Польского главного штаба.
В качестве своей агентуры Сосновский под пытками назвал Р. А. Пиляра, занимающего должность начальника Управления НКВД по Саратовской области; Карина — начальника отдела Разведупра РККА; Пузицкого — комиссара государственной безопасности 3-го ранга и ряд лиц из числа высшего командного состава РККА, польской политэмиграции и других советских учреждений.
Как выяснилось в процессе следствия, Сосновский якобы руководил диверсионно-повстанческой работой «Польской организации войсковой» на территории Украины, Белоруссии, Западной области и антисоветскими националистическими элементами в Закавказье и на Северном Кавказе. Последний вынужден был признать, что с 1929 г. он являлся еще и участником антисоветского заговора, руководимого Ягодой[273].
По указанию Н. И. Ежова оперативные работники НКВД в Центре и на местах полностью переключились на аресты и следствие с задачей любыми средствами обосновать незаконные аресты и показать видимость существования широкоразветвленной сети различного рода антисоветских формирований.
Массовые избиения и истязания арестованных, изнурительные непрерывные многосуточные допросы, шантаж и провокация были узаконены. 9 июня 1937 г. из внутренней тюрьмы НКВД И. В. Сталину передали записку от Якира, в которой он писал: «Родной и близкий тов. Сталин. Я смею так к Вам обратиться... Я прошу и понимаю, что не имею не это никакого права. Теперь я честен каждым своим словом, я умру со словами любви к Вам, партии и стране с безграничной верой в победу коммунизма». Несмотря на такие заверения в любви и преданности, резолюция И. В. Сталина была жесткой: «Подлец и проститутка». К. Е. Ворошилов вторил: «Совершенно точное определение»[274].
«Бауман был арестован НКВД СССР 12 октября 1937 г., сразу же его подвергли жестоким избиениям, и спустя два дня после ареста 14 октября он без суда и следствия был убит в Лефортовской тюрьме». «В результате зверских избиений В. К. Блюхер на восемнадцатый день после ареста, 9 ноября 1938 г. умер»[275]. Почти о всех операциях Н. И. Ежов докладывал И. В. Сталину и В. М. Молотову. Так, 26 ноября 1937 г. он сообщил, что в Таловском, Новохоперском, Бутурлиновском, Слань-Моленовском и Архангельском районах Воронежской области усилиями органов НКВД вскрыта церков-но-монархическая повстанческая организация, возглавляемая монахом Чернополовым.
В состав этой организации входили до 50 человек монахов, монашек, юродивых и разного бродяжнического контрреволюционного элемента. Тем не менее эта организация ставила своей задачей свержение Советской власти и восстановления в СССР монархического строя[276].
29 ноября 1937 г. И. В. Сталину доложили, что, по оперативным данным, студент второго курса медицинского института монгол Дашицибик Даваху при просмотре кинохроники о предвыборном собрании на московском заводе высказывал мысль о взрыве там бомбы. Он заявил, что в СССР прибыл для сбора информации о положении в Союзе для монгольского правительства, на что имеет задание министров, с которыми утратил связь.
В процессе разработки установлено, что он якобы располагал крупными средствами, систематически пьянствовал, вовлекая военнослужащих, работников учреждений промышленности. Он периодически встречался с монголами, проезжающими через Омск в Москву. Предполагая возможность своего ареста, заявлял, что в этом случае он будет говорить о всех своих людях[277].
27 апреля 1938 г. Н. И. Ежовым И. В. Сталину и В. М. Молотову была направлена копия докладной записки началь-ника Управления НКВД о ликвидируемой контрреволюционной меньшевистской организации в Алтайском крае.
Докладывалось о вскрытии и ликвидации контрреволюционной меньшевистской повстанческой организации, направлявшей свою деятельность на подготовку вооруженного свержения Советской власти. Участники организации — преподаватели резко снижали успеваемость учеников, а предательско- диверсионная группа, работающая в больнице, «проводила умерщвление коммунистов, а также ударников- стахановцев».
Всего по делу меньшевистской организации выявлено участников 329 человек, из них арестованы 210 человек, остальные находились в процессе разработки.