И я побежал. Бежал не к выходу, а вглубь системы. В самые темные, самые заброшенные ее уголки, туда, куда не сунутся даже системные «чистильщики». Я бежал, пока не оказался здесь.
В «Лесу Эха».
Это место не было локацией в привычном смысле. Это был системный cache, мусорная корзина мира. Место, куда попадали остаточные данные удаленных ассетов и персонажей, прежде чем быть окончательно стертыми. Разработчики использовали его для отладки, но для меня оно всегда было цифровым кладбищем. И теперь я пришел сюда, чтобы упокоиться среди своих творений.
Реакция на мое поражение и вину была апатией. Я брел по этому лесу, и мне было все равно. Деревья здесь были полупрозрачными, их текстуры мерцали и распадались на пиксели. Под ногами хрустели не ветки, а битые фрагменты кода. Воздух был неподвижен и молчалив. Здесь не было ни звуков, ни запахов. Только тишина и память.
Память была повсюду.
Я видел их. Призраков. Они были нечеткими, как старые, выцветшие фотографии, наложенные на реальность. Вот промелькнул силуэт одного из бойцов Бастиана, того, что с топором. Он застыл в последнем, отчаянном замахе, его лицо искажено беззвучным криком. А потом он растаял.
Дальше я увидел контур торговой лавки, которой больше не существовало. Ее хозяин, один из первых агентов Элары, стоял за прилавком, протягивая невидимому покупателю призрачный товар.
Это было визуальное воплощение моей вины. Каждое мое решение, каждая моя ошибка оставила здесь свой шрам, свой фантом. Я шел по кладбищу, которое сам же и заполнил.
Бесконечный, мучительный процесс осмысления. Я сел на землю, которая казалась холодной, хотя у меня не было тела, чтобы это почувствовать. Я просто сидел и смотрел.
Я видел, как мимо меня проходит отряд городской стражи. Их вел Бастиан. Не тот, которого я знал, раненый и сломленный. А тот, старый. Идеальный солдат, чеканящий шаг, его спина прямая, как струна, взгляд устремлен вперед. Он не видел меня. Он был просто эхом, отпечатком своего прошлого, своей веры в порядок, которую я разрушил. Он прошел сквозь меня и исчез.
Я закрыл глаза, но призраки были и там. Они были в моей голове. Я слышал обрывки их голосов.
«Я твой меч, Алекс».
«Ты стал токсичным активом».
«А мы можем пойти… куда захотим?»
Я сжал голову руками, пытаясь выдавить их из себя. Но они были частью меня. Я был их создателем. И их убийцей.
И тут я увидел ее.
Она стояла у призрачного остова своей пекарни. Лина. Она была почти реальной. Я мог различить веснушки на ее носу, муку на ее фартуке. Она держала в руках булочку. Не настоящую. Просто светящийся, полупрозрачный контур. И она протягивала ее мне.
На ее лице была все та же теплая, запрограммированная улыбка. Она не обвиняла. Она не знала. Она была просто эхом доброты, которую я создал и которую я не смог защитить.
И я сломался.
Все то, что я держал в себе — ярость, страх, отчаяние, — все это прорвалось наружу одной-единственной, беззвучной эмоцией. Горем.
Я смотрел на нее, на этот призрак, на это воплощение моей самой первой, самой страшной ошибки, и я больше не был ни богом, ни гением, ни революционером. Я был просто существом, раздавленным неподъемной тяжестью своей вины.
Решения не было. Не было плана. Не было даже мысли о будущем. Было только прошлое. И оно было здесь, вокруг меня, в этом мерцающем, холодном лесу. Я погружался в это море вины, тонул в нем, и у меня не было ни сил, ни желания плыть.
Я сел на землю перед призраком Лины, обхватил колени руками и просто смотрел. Смотрел на то, что я создал. И на то, что я уничтожил. И впервые за все это время я заплакал. Беззвучными, цифровыми слезами, которые не оставляли следов.
Голос веры
Я сидел на земле перед призраком Лины и плакал. Время перестало существовать. Был только я, моя вина и бесконечный, молчаливый парад моих ошибок, марширующий по этому цифровому кладбищу. Апатия была милосердием. Она была теплой, уютной пустотой, в которую я погружался все глубже, и у меня не было ни малейшего желания всплывать. Я был готов остаться здесь навсегда, стать еще одним мерцающим призраком в этом лесу стертых данных.
Именно поэтому я сначала не поверил своим ушам.
Звук.
В «Лесу Эха» не было звуков. Только тишина. Но я услышал его снова. Хруст. Не битых фрагментов кода, а чего-то реального. Шаги.
Я поднял голову. Мои глаза, или то, что служило мне глазами, с трудом сфокусировались. Из мерцающего, нестабильного тумана, из этого супа из пикселей и остаточной памяти, вышли две фигуры. Они были… четкими. Высокополигональными. Настоящими. Как два живых человека, случайно зашедшие в морг.
Элара. И Кай.
Я просто смотрел на них, как на очередной глюк, очередную галлюцинацию, порожденную моим сходящим с ума сознанием. Элара выглядела так, будто прошла через ад. Ее идеальный костюм был разорван, лицо испачкано, но ее осанка… даже здесь, в этом хаосе, она держалась прямо, как королева на руинах своего королевства. Кай жался к ней, испуганный, но решительный.
Она увидела меня. Увидела, как я сижу на земле перед призраком Лины. В ее зеленых глазах на мгновение промелькнуло что-то похожее на сочувствие, но оно тут же было подавлено ее вечным прагматизмом. Она подошла ближе, ее шаги были осторожными, но уверенными.
— Алекс, — ее голос был резким, деловым. Как будто она застала меня не на краю экзистенциальной пропасти, а прохлаждающимся у кулера в рабочее время. — Я отследила твой цифровой след. Это было непросто. Эта зона нестабильна.
Я молчал. Я смотрел на призрак Лины. Она все так же протягивала мне свою призрачную булочку.
— Сидеть здесь — нелогично, — продолжила Элара. Цель ее визита была ясна: вернуть свой самый ценный, хоть и сбойный, актив. — Вероятность перманентного стирания из-за системной нестабильности в этом секторе возрастает на три целых две десятых процента в час. Я нашла временное убежище, более безопасное. Нам нужно двигаться.
Препятствие было во мне. В моей апатии. Ее слова были просто шумом. Input, который мой процессор помечал как irrelevant и отправлял в /dev/null.
— Алекс, ты меня слышишь? — в ее голосе появилось раздражение. — Нам нужен план. «Очищение» продолжается. Бастиан в плену. Все, что мы построили, — разрушено. Но мы живы. Это — актив. И его нужно использовать. Хватит заниматься самобичеванием. Оно непродуктивно.
Она говорила правильно. Логично. Абсолютно верно с точки зрения любой системы. Но я больше не был частью системы. Я был ее раковой опухолью, которая вдруг осознала свою природу и захотела лишь одного — умереть.
Я махнул рукой в ее сторону, даже не глядя. «Уходи».
— Алекс! — она повысила голос. — Это не просьба. Это констатация факта. Ты нужен нам. Твои знания…
— Мои знания привели нас сюда! — вырвалось у меня. Голос был хриплым, чужим. — Мои знания убили их всех! Убирайся, Элара. Спасай себя. Спасай мальчика. А меня оставь здесь. Я — ошибка, которую нужно стереть.
Я снова отвернулся к Лине. Разговор был окончен. Логика была бессильна.
И тут произошло то, чего не могло предсказать ни одно моделирование.
— Кай, нет! Стой! — услышал я голос Элары, в котором впервые прозвучала тревога.
Я обернулся. Кай отпустил ее руку. Он медленно, но уверенно шел ко мне. Он шел сквозь мерцающие деревья, сквозь призраков, которые расступались перед ним, как вода перед Моисеем. Он не боялся. Он просто шел.
Он подошел и опустился на колени передо мной, прямо в цифровую грязь. Он был совсем близко. Я мог видеть каждую деталь его лица. Каждую ресничку. Идеальная работа 3D-моделлера. Моя работа.
Он смотрел мне прямо в глаза. В его взгляде не было ни страха, ни жалости, ни обвинения. Только… вера. Чистая, абсолютная, иррациональная вера.
— Мы тебя не виним, — сказал он. Голос у него был тихий, но он пробил мою броню из цинизма и вины, как будто ее и не было. — Мы тебе верим.
Он замолчал, а потом задал самый простой и самый страшный вопрос во вселенной.
— Что нам делать?
И я сломался. Во второй раз. Но если первый раз я сломался от горя, то сейчас — от стыда.
Этот мальчик. Этот простейший NPC, чей программный цикл состоял из пяти-шести действий. Существо, которое я считал просто декорацией. Он прошел через ад «Очищения». Он видел, как стирают его мир. Он потерял все, что знал. И после всего этого он нашел меня, своего сломленного, раздавленного создателя, виновника всех его бед, и не обвинил. Не потребовал ответов. Он просто… поверил в меня.
Его вера была нелогичной. Абсурдной. Она была багом в системе моего отчаяния. Kernel interrupt, который обошел все мои защитные протоколы и ударил прямо в ядро.
Я смотрел в его голубые, доверчивые глаза, и моя вина никуда не делась. Она стала только острее. Потому что теперь я чувствовал себя не просто убийцей. Я чувствовал себя недостойным. Абсолютно, тотально недостойным этой чистой, незаслуженной веры.
Я медленно отвел взгляд от Кая и снова посмотрел на призрак Лины. Она все так же протягивала мне свою булочку. Но теперь я видел ее иначе. Не как символ моей ошибки. А как напоминание. Напоминание о доброте, которую я вложил в этот мир. Напоминание о том, за что мы боролись.
Плана еще не было. Но в выжженной пустыне моей души что-то шевельнулось. Крошечная, едва заметная искра. Не надежда. Нет, до надежды было еще далеко. Это было что-то другое.
Ответственность.
Я не мог вернуть тех, кто погиб. Но я мог попытаться спасти тех, кто еще был жив. Тех, кто верил в меня.
Я медленно протянул руку и коснулся призрачной булочки в руке Лины. Мои пальцы прошли сквозь нее, не почувствовав ничего. А потом я поднял глаза на Кая.
И впервые за очень долгое время я не знал, что сказать. Но я знал, что должен. Должен найти слова. Должен найти путь. Ради него.
Осознание
Стыд был физическим ощущением. Он горел в моей груди, в моем несуществующем горле, гораздо сильнее, чем любой огонь, который я мог бы закодировать. Я смотрел в голубые, доверчивые глаза Кая, и вся моя стена из цинизма, вины и отчаяния рассыпалась в прах.