— Пришел посмотреть на тебя.
Мама закусывает шпажку от канапе и на меня теперь смотрит, а я могу лишь медленно моргнуть и сглотнуть. На ум совершенно не приходит едкого и острого ответа, чтобы заткнуть Валерия.
— И я не помню этого платья, Вика.
Молча кладу коробку на колени и осторожно ее открываю. Сделаю вид, что Валерия тут нет, но сердце, что бешено колотится в груди, не намерено замедлить свой бег. Откладываю крышку, разворачиваю мятую пергаментную бумагу и подхватываю милую фарфоровую крошку. Красивая, нежная и очень тонкая работа. Да, вряд ли она имеет реальную цену в полмиллиона рублей, но мне очень нравится эта розовая глазурь и тонкое горлышко. Немного разворачиваюсь вправо чтобы рассмотреть ее под светом хрустальной люстры.
Официант у соседнего стола с хлопком открывает шампанское. Я вздрагиваю, и вазочка выскальзывает из моих вспотевших пальцев. Как в замедленной съемке, вазочка касается мраморного пола и разлетается на осколки. Я даже звука не слышу, а сердце будто останавливается. Я поднимаю взгляд на Валерия, и сквозь гул слышу его голос:
— Вика, это всего лишь ваза.
По ногам бежит холодный сквозняк, и к коленям поднимается волна дрожи. Во рту пересыхает, в висках пульсирует кровь.
— Да, — мама не шевелится и не моргает. — Лишь ваза. Вика…
А у меня такое ощущение, что весь мир рухнул. Тихий удар сердца в груди, к горлу подкатывает ком слез. Ресницы дрожат и губы немеют.
— Вика, смысл был не в вазочке, — говорит Валерий, — а в благотворительности и помощи нуждающимся. Вика… Для этого все и организованно.
Я ее сама разбила. Хотела защитить от Валерия и сама выронила. К нашему столику подскакивает испуганная официантка, садится на корточки и аккуратно собирает кусочки розового фарфора.
— Вика, — мама тянет руку ко мне, — милая, это к счастью. Слышишь, Вика…
Я слышу, но слов не понимаю. Меня будто молотком по голове ударили. Прямо по макушке.
— Вика, — Валерий поддается в мою сторону и вглядывается в глаза, — это просто милая и красивая безделушка.
— Я хочу домой, — встаю, и пустая коробка падает на пол к осколкам. — К Соне. Уже поздно.
— Может, можно склеить? — официантка поднимает на меня взгляд. У нее на ладони четыре осколка. — Есть специальный клей для фарфора.
Я слабо улыбаюсь и плетусь мимо столов к выходу, как в тумане. Вместе с этой вазой у меня и сердце раскололось на части, как тонкий японский фарфор.
— Вика, — меня нагоняет мама, — милая моя, — прижимает к себе, — ну что ты, моя хорошая…
— Хочу к Соне, — сипло шепчу я.
— Идем, — мама выводит меня из зала. — Я рядом, Вика. Рядом. Ничего страшного не случилось. Это всего лишь ваза.
Глава 32. Ты ее обидел
— Какого черта, Валер?! — на меня с порога накидывается разъяренной тигрицей Нина, мать Вики. — Ты где был?! Шесть утра!
— Тихо, — хватаю ее за запястья. — Руки при себе держите.
— Какой же ты гад! — рявкает мне в лицо. — Тупой еще ко всему! Это не я должна была за ней бежать, а ты!
— С дороги, — аккуратно отодвигаю ее в сторону и шагаю в гостиную.
— Где ты был?!
— А вам какое дело?
— К шлюхе своей побежал, да? — рычит мне в спину.
— Возможно, — зеваю и с хрустом разминаю шею.
Конечно, где же еще я мог быть всю ночь? Только у шлюхи.
— Бессовестный, — шипит Нина и следует за мной. — Да что у тебя в голове, Валера? Как так можно?
— Не знаю.
Шагаю через столовую, опять зеваю и захожу на кухню. Мне надо выпить кофе, чтобы немного прийти в себя. У меня в голове не мозг, а мокрая вата.
— Негодяй!
— Ага.
Пять минут вожусь с туркой, выслушивая гневные оскорбления от любимой тещи, которая аж захлебывается в ненависти ко мне.
— Юра такого не потерпит, — говорит она, когда я сажусь за стол с чашкой черного и густого кофе.
Я так устал от угроз, что они меня совершенно не трогают. Даже если сейчас на кухню ворвется Юра с намерением сломать мне коленные чашечки, я лишь зевну и сделаю глоток крепкого кофе.
— В тебе нет ни капли чести и достоинства.
— Угу, — лезу во внутренний карман пиджака и ставлю перед собой розовую вазочку с аистом.
— Что… что это? — Нина недоуменно моргает и садится за стол. — Как это?
— Ваза, — вздыхаю я и подношу чашку с кофе ко рту. — И вот, я гадаю, почему она такая маленькая.
Нина переводит на меня недоуменный взгляд:
— Она целая.
— Да, — глоток кофе, — вы очень наблюдательны.
— Почему?
— Что почему?
— Почему она целая?
— Странный вопрос, — смакую горький и вяжущий вкус кофе на языке.
— Но Вика ее разбила…
Мне лень посвящать в подробности моей беготни по всем московским антикварным лавкам в ночи. Это было не очень увлекательное путешествие. Куча звонков сонным владельцам старья, уговоров пойти навстречу, потому что эта глупая вазочка очень мне нужна, ведь мою жену переклинило на ней.
— Это неожиданно, — обескураженно шепчет Нина.
— Ага, — ослабляю галстук.
Я сам не понимаю, зачем я во всё это ввязался, но иначе не мог. Вике понравилась ваза до восторженных огоньков в глазах, и у меня включился режим добыть эту нелепую фарфоровую штуку во что бы то ни стало.Иначе скатится моя впечатлительная жена в болото отчаяния и утонет там. Почему она не может быть обычной женщиной, у которой есть страсть, например, к брендовым сумкам?
— И где ты ее нашел? — Нина переводит взгляд на вазочку.
— У своей шлюхи, — едко отзываюсь я и отставляю чашку.
Нина поднимает глаза и обиженно поджимает губы. И по глазам вижу, что она не собирается отказываться от всех тех слов, которыми меня в ярости наградила.
— У бабульки одной в подвале у МКАДа, — откидываюсь назад. — Она мне еще жуткий чайный сервиз под шумок продала, но его тете отправят. Идеально подойдет к ее новым серьгам, потому что там тоже какой-то виноград с гусеницами нарисован.
— Когда она его получит?
— Завтра.
— Надо в гости напроситься чай попить, — глаза Нины вспыхивают злорадством.
— И откуда такая нелюбовь к моей тете? — вскидываю бровь. — Тихая, неприметная женщина, которая особо не отсвечивает.
— Вот таких и надо бояться, — Нина мило улыбается. — Тихие женщины обычно змеи подколодные, Валера.
— Я не силен в женских намеках.
— Это уж я поняла, — Нина фыркает. — Ты вообще знатный тугодум.
— В последнее время я прямо купаюсь в оскорблениях, — закидываю ногу на ногу. — Столько нового о себе узнал.
— А хочешь сказать, что я несправедлива?
— Несправедливы в попытках запугать меня Юрой, — смотрю на Нину спокойно и прямо. — Это было по-детски и глупо, но меня радует тот факт, что вы решили поучаствовать в жизни дочери.
— Это что еще за намек? — Нина медленно выдыхает.
— Я не считаю вас хорошей матерью, как и вы меня хорошим мужем.
— Да как ты смеешь…
— Думаете, что я несправедлив? — удивленно приподнимаю бровь.
Нина дергается, будто я ей дал пощечину. Отворачивается, закусив губы и медленно выдыхает.
— И нет, после разбитой вазы за Викой должны были побежать именно вы, — пробегаю пальцами по краю чашки. — Она ищет защиту, от меня.
Наши взгляды встречаются, и Нина смахивает слезу со щеки. Наверное, мне не стоило говорить ей своего очень важного мнения насчет их отношений с Викой.
— Ты ее обидел, — она шмыгает и прижимает салфетку к носу.
— Пусть я и тугодум, но это я уже понял, — расстегиваю несколько пуговиц под воротом рубашки.
— И что теперь? — глаза у Нины становятся холодными и колючими.
— Я думаю, что вам пора, — встаю и подхватываю вазочку со стола. — Я не настроен сейчас на разговоры. Я устал, а когда я уставший, то куда более неприятным чем обычно. Могу тоже пару ласковых сказать. И я очень люблю срываться на женщинах, Нина, поэтому прошу, давайте сейчас на мирной ноте разойдемся без лишних вопросов.
Выхожу из кухни, чувствуя взгляд Нины на спине. Честное слово, если она сейчас вновь кинет меня очередным оскорблением, то я не сдержу себя и разнесу дом в щепки. И только чертову вазочку оставлю целой.
Глава 33. Муки выбора
Скрип двери и тихие шаги вырывают меня из тревожного сна. Машинально закрываю спящую Соню рукой и испуганно смотрю на Валерия, который подходит к кровати и молча ставит на тумбу вазочку. Маленькую, розовую и с аистом. Пребывая в сонном недоумении, медленно моргаю.
— Доброе утро, — шепчет Валерий.
Сон никак не хочет меня отпускать из липкой паутины. Почему вазочка целая, если я ее разбила на мелкие осколки? Склеил? Перевожу взгляд на вазочку и трещин со следами клея не вижу. Вновь смотрю на Валерия и сипло спрашиваю:
— Что это?
Очень глупый вопрос, но на большее я сейчас не способна.
— Ваза.
— Я знаю, но…
— Пришлось найти другую, — устало вздыхает. — Она же тебе понравилась.
— Да, понравилась.
Очень неловкий разговор, и я сейчас чувствую детское удивление. Я уже успела оплакать милую вазочку, попрощаться с ней и испытать сильную горечь от потери, а сейчас вижу ее целой и невредимой. Волшебство, не иначе.
— Я пойду приму душ, — Валерий разворачивается и шагает к двери.
— Почему? — задаю я тихий вопрос и приподнимаюсь на локте.
— Потому что мне надо привести себя в порядок перед завтраком и целым рабочим днем, — в легком изумлении оглядывается.
— Я про вазу, — хмурюсь.
— У тебя вчера был такой вид, будто ты не вазу разбила, а… не знаю… близкого человека убила, — Валерий зевает и прикрывает рот кулаком. — И это же я вазу решил купить… Вика, мне сейчас тяжело думать и говорить. Я принес тебе новую такую же вазу и все на этом.
Выходит, а я аккуратно сажусь, чтобы не разбудить Соню. Я не знаю, как мне отнестись к произошедшему. Ничего подобного раньше не случалось. И не стал бы Валерий в ночи искать вазочку, чтобы меня порадовать и успокоить. Я в первый раз, что ли, ныряю в истерику?