зъяренным взглядом, но и оскалом.
Нет, эти фотографии нельзя показывать другим людям. Они слишком живые, эмоциональные и откровенные в оголенных чувствах. Мы с Валерием здесь открытые на пике своей неприязни и гнева.
— О, — Мария выхватывает фотографию и с интересом ее разглядывает, — обалдеть. У человека явно талант.
— Мы такие, да?
— Ага, — Мария переводит на меня взор. — Особенно в последнюю неделю.
— Какая жуть, — вздыхаю я.
— Нет ничего хуже равнодушия, — Мария возвращается к разглядыванию фотографии.
— Это ты к чему?
— Равнодушный человек — пустой человек, — садится рядом и зловеще добавляет, — или мертвый.
Задумываюсь над словами Марии. Есть в них доля правды. Не нарастить броню я хотела, а умертвить душу.
— Я со своим бывшим мужем вообще никогда не скандалила, не кричала, не психовала, — возвращает фотографию. — Вышла замуж, потому что решила, что пора.
— А развелись, потому что изменял?
— Нет, — Мария покачивает коляску со спящей Соней. — Что с ним, что без него… Разницы никакой. Я сказала ему: давай разбежимся. Спокойно так, и он с тем же тоном мне ответил, что давай. Пошли, подали заявление и все. Он собирал вещи, а я вязала в это время носки. И, кажется, я… Да… Я не помню его лица.
— Как так? — удивленно охаю я.
— Не знаю, — пожимает плечами.
— Я бы лица Валерия не забыла. Вот лоботомию сделают и все равно узнаю его рожу недовольную, — в изумлении шепчу я.
— Да ладно, красивая такая рожа, — Мария тихо смеется. — И идеально вам подходит.
— Что?
— Да по вам видно, что вы муж и жена и что вы одна сатана, — Мария устало смотрит на меня. — И вас вижу старыми и недовольными брюзгами. Морщинистыми такими и вредными.
— Я разве вредная? — обиженно спрашиваю я.
— А кто на вазочку мужа развел? — поправляет одеялко на груди Сони.
— Да не разводила я его.
— Как скажете, — прячет улыбку и охает. — Блин. Забыла!
— Что? — я пугаюсь ее шепота.
— Там мужик какой-то пришел, — Мария встает и катит коляску из беседки. — Кириллом звать. А не тот ли Кирилл?
— Если тот, то какого черта он тут забыл? — с клокочущим возмущением встаю и перехожу на шепот, чтобы не разбудить Соню. — Это уже ни в какие ворота.
Складываю фотографии в конверт:
— Вот стервятник, а. Прилетел, гад. Курлык-курлык, блин.
— А это разве не голубь? — едва слышно спрашивает Мария.
— Я не знаю, какие звуки издают стервятники, — зло топаю мимо. — Поэтому пусть курлыкает.
Глава 39. Если целовать, то богиню
Кирилл — высокий и светловолосый мужчина, ион изменился с последней нашей встречи на свадьбе. Во-первых, он вставил новые зубы. Те самые голливудские, неестественно белые зубы, которые, кажется, при его загаре ослепляют при улыбке. Во-вторых, он точно подправил нос. Он был у него немного смещен влево, а теперь ровненький такой и идеальный. А еще он подкачался.
Короче, ко мне в дом заявился жених куклы Барби. Узкие светлые брючки, обтягивающая рубашка поло и широкая улыбка на холеном лице. Я уверена, что дядя бы нелестно высказался о его внешности и сравнил бы с представителем нетрадиционной ориентации. Я прям слышу в голове его недовольный голос: “Ну что ты, как…” И после “как” следует некрасивое, оскорбительное и очень емкое слово.
— Вика, — Кирилл вновь ослепляет меня своей улыбкой и делает ко мне шаг. — Давно не виделись.
— Что ты тут забыл?
— Прилетел и решил заглянуть ко всем родственникам.
— И у кого ты уже был?
Опешив на несколько секунд, он лихо так приглаживает волосы и говорит:
— А вот решил начать с тебя.
— Ты прости за прямой вопрос, — сажусь в кресло и поднимаю взгляд, — но тебя мама вызвала?
— Она давно меня ждала, — опускается на софу, — а я все никак не мог найти время.
— А сейчас почему нашел?
Нет мне смысла сидеть и кокетничать с мужиком, которого поманила мамочка перспективой захомутать племянницу Юры.
— А ты изменилась.
— Что ты имеешь в виду?
Я прекрасно знаю, что он подразумевает под своими словами. Тогда на свадьбе я плакала, никому в глаза не смотрела и будто была на похоронах, а не на празднестве. И Кирилл был среди тех, кто пил дорогущее шампанское под тосты и пожелания о детях, любви и счастье. Схватил бы меня тогда и увез за океан, чтобы, как принцессу, спасти из лап мрачного дракона, который сидел рядом с рожей кирпичом в красивом фраке, пошитом на заказ у одного из именитых портных.
Господи, мы же тогда и торт вместе резали. Неожиданно вспоминаю ладонь Валерия на своей и то жгучее желание ткнуть его лицом в пышный белый крем. А после еще кормили друг друга… Помню этот нежный вкус сливочного крема, влажного фисташкового бисквита, приправленного солью слез.
— Прости, я ненадолго отлучусь, — встаю и оправляю юбку.
— Куда ты? — обескураженно спрашивает незваный гость.
Я должна увидеть фотографии со свадьбы. Альбом пылится на верхней полке шкафа в моей спальне, и я его ни разу не открывала. Закинула и больше не притрагивалась. Поднимаюсь к себе в комнату, достаю тяжеленный альбом в кожаном переплете. На обложке красуется:
Валерий и Виктория.
Буковки золотые, витиеватые и выпуклые. Когда дядя его мне вручил с ехидной улыбкой, я дала себе обещание, что его сожгу. Альбом. А, может, и дядю тоже. Сажусь на кровать. Минуту медлю, кусаю губы и стучу пальцами по обложке.
— Поехали, — открываю альбом.
И сразу с первого снимка я понимаю, что свадьбу снимал тот же “невероятно одаренный” фотограф. И ясно теперь, почему дядя с такой улыбкой всучил мне этот альбом.
Я ждала либо вылизанные до мелочей фотографии, либо печальную историю одной несправедливой свадьбы, но нет. Вся фотосессия свелась к “гости жрут и причмокивают”, пока красивая невеста корчит скорбную моську, а жених пребывает в состоянии “чо ей не так?”.
У Валерия почти на каждом снимке — недоумение. Вот он что-то мне говорит, а я отворачиваюсь, прикрывшись фатой, а он на следующей фотографии смотрит перед собой глазами “что я опять сделал не так”?
Что же Валерий мне тогда сказал? Прорываюсь сквозь память ко дню свадьбы и слышу вопрос “тебе налить вина?” и ответ тоскливым шепотом “я хочу умереть”. После этого я ждала объятий, от которых бы я гордо отказалась. Почему я не могу вернуться во времени назад, подойти сама к себе, встряхнуть и сказать, что фотограф тот еще хитрый черт.
— А у матушки моей другие фотографии со свадьбы, — рядом на кровать присаживается Кирилл.
— Что ты тут делаешь? — захлопываю альбом и вглядываюсь в его лицо.
Какая же у него гладкая кожа. Он явно ходит к хорошему косметологу.
— Я хотел убедиться, что ты в порядке, — улыбается. — Ты так резко ушла.
Зачем он вставил себе такие зубы? У него же свои были нормальные. Может, ему их кто-то выбил и поэтому он провел реставрацию рта? И ведь не задать этот вопрос, потому что он очень неловкий.
— А тебя стучать не учили?
— Я всегда был внезапным, — понижает голос до шепота.
— Ты в чужом доме, Кирилл, — я тоже почему-то перехожу на шепот. — И стоит быть воспитанным и вежливым гостем.
— Не смог сдержать порыва последовать за очаровательной хозяйкой, — прищуривается и одаривает меня новой легкой улыбкой.
Не успеваю сообразить, что происходит, как он целует меня. Чувствую на губах мягкую мяту, и понимаю, что Кирилл пусть очень порывистый молодой человек, но предусмотрительный. Успел разжевать мятный леденец.
— Если целовать, то богиню, — выдыхает в губы. —
Боковым зрением замечаю, что кто-то стоит в проеме двери. Медленно поворачиваю голову. Мои глаза и так максимально распахнуты, поэтому шире раскрыть я их не могу, когда вижу молчаливого Валерия.
— Богиню? — повторяет он глухим голосом.
Глава 40. Не пластиковый, а ухоженный
— Привет, — шепчу я и понимаю, что это было лишним в создавшейся ситуации.
Паника. Да такая, будто муж застукал меня голой на Кирилле. Дыхание сбивается, и я взвизгиваю, когда Валерий диким зверем кидается в сторону Кирилла. Без рыка, слов или оскорблений. Молча.
Кирилл, видимо, решает, что в полном праве ответит моему мужу и вскакивает на ноги. Свадебный альбом падает с колен, я прижимаю холодные ладони к лицу и наблюдаю, как в замедленной съемке, Валерий наносит удар по челюсти Кирилла, который награждает его тычком в живот.
Муж мой также молча швыряет его к комоду. Грохот, глухие маты Кирилла, а хватаю с тумбы вазочку и прижимаю ее к груди.
— Хватит…
Валерий бьет лбом по идеальному носу Кирилла. Хруст, болезненный клекот и кровавые слюни.
— Ой, кажется, я твой носик немного помял, — урчит Валерий и сам получает лбом по подбородку, потому что Кирилл промахивается.
Он за грудки впечатывает гостя в стену. Несколько точных ударов под ребра, и выволакивает на балкон.
— Валерий!
— Я тобой чуть позже займусь, дорогая, — низко и утробно рычит в ответ.
— Прекрати немедленно! — кидаюсь за ним и замираю в проеме.
Он буквально вышвыривает за перила балкона Кирилла, который вскрикивает, а вместе с ним и я. Шелест листвы, хруст и вопль. Подскакиваю к хмыкнувшему Валерию и в ужасе смотрю на мятые кустарники шиповника, в колючих зарослях которого вижу белые брючки Кирилла. Переходит на стоны, мычание и медленно выползает на траву.
Валерий заталкивает меня в спальню, закрывает балконную дверь и делает шаг ко мне, зло прищурившись:
— Марш в ванную комнату.
— А вдруг он ноги сломал? Или руки? Или позвоночник? Ты что творишь?
Выхватывает из моих ладоней вазочку и шипит:
— Повторять не буду.
Открывает дверь ванной комнаты:
— Считаю до трех. Раз…
— Надо вызвать скорую, — топаю ногой и сжимаю кулаки.
— Два, — держит вазочку за тонкое горлышко перед собой и улыбается, — разобью, Вика, и третью искать не буду.
Угроза срабатывает. Ныряю в ванную комнату, и за мной решительно заходит Валерий.