Она схватила меня за член, за самую головку, и, стиснув ее, продолжила порку.
Когда она хлестала меня по соскам и члену, перекатывала в руках мои яйца, слезы текли у меня из глаз, и я выл от стыда. Боль смешалась с удовольствием. Зад мой горел.
Светловолосая, однако, только начала. Она попросила товарок задрать мне ноги. Я испугался, повиснув на одних руках. Лодыжек мне связывать не стали, а светловолосая принялась лупцевать меня снизу вверх. Потом накрыла ладонью мошонку и атаковала спереди. Я дергался и ныл.
Остальные принцессы упивались моим унижением и целовали мои ляжки, бедра, плечи…
Удары сыпались все яростней. Светловолосая распорядилась вернуть меня в прежнюю позицию, вновь развела мне ноги и всерьез взялась за порку. Она словно хотела освежевать мой зад, но тут я сдался и заплакал навзрыд.
Этого-то она и ждала. Похлопав в ладоши, светловолосая сказала: «Молодец, принц Алекси, просто молодец, отпусти эту противную гордыню, пусть уйдет. Ты умница, ведь сам знаешь, что заслужил наказание. Вот теперь я своего добилась, — говорила она чуть не с любовью, продолжая бить меня и утирая мне слезы. — Сладкие, сладкие капли», — приговаривала она.
Потом меня опустили на пол и на четвереньках заставили бегать по кругу. Светловолосая подгоняла лопаточкой, шлепая все быстрее и жестче. Я даже не понимал, что оковы сняли. Сломленному, мне и в голову не приходило, что можно вскочить на ноги и убежать. Вместо этого я только думал, как не получить очередного шлепка по заду.
Так и работают здесь наказания. Я лишь мычал и вертел задом, тогда как опытная в своем деле принцесса направляла меня, задавая темп. Я видел лишь голые ноги других рабынь, когда те расступались, освобождая мне дорогу.
Потом светловолосая решила, что ползать на четвереньках — это для меня слишком легко и просто, и велела прижаться носом к полу, но зад не опускать, чтобы она могла его сечь, не нагибаясь. «Выгни спину, — командовала светловолосая. — Грудь ниже, вот так, жмись к полу». Она гоняла меня столь же умело и безостановочно, как и любой паж или господин, а прочие принцессы восхищались ее искусством и выносливостью. Я же, непривычный к такой неописуемо позорной позе, страдал от боли в коленях и спине. Не говоря уже о попке, которую нужно было держать высоко, подставляя под удары. Принцесса секла меня, постоянно ускоряла темп. Слезы заливали мне глаза, кровь набатом стучала в ушах, бедные ягодицы пульсировали в такт биению сердца.
Наступил момент, о котором я говорил чуть ранее. Я понял, что принадлежу той девушке, принцессе с соломенными волосами, умной и дерзкой. Ее, как и меня, пороли и позорили изо дня в день, но вот ей позволили делать с другим рабом все, что ей только вздумается, и она вовсю пользовалась этим даром. А я, ползая меж голых ног и ног грумов и лорда Грегори, напоминал себе: надо ублажить Королеву, ублажить лорда Грегори и наконец даже эту злобную госпожу на час.
Остановившись передохнуть, принцесса сменила лопаточку на ремень и продолжила истязания.
Сначала мне показалось, будто ремень бьет слабей лопаточки, и я испытал мимолетное облегчение, однако когда принцесса приноровилась… Потом она сделала паузу и ощупала мой опухший зад. В тишине слышался мой плач.
«Кажется, он готов, лорд Грегори», — заметила светловолосая, и наставник согласился с ней. Я уж было решил, что меня вернут к Королеве.
Глупец, как сильно я ошибся!
Меня просто отвели в Пыточную, где уже висело несколько принцесс. Светловолосая направила меня к одной из них.
Велела подняться и расставить ноги. Прямо напротив меня висела девушка, ее покрасневшее личико перекосило от боли, а щелка посреди златых лобковых завитков сочилась соком — готовая к совокуплению или же новой пытке. Ее лоно доставало мне как раз до груди, к вящему удовольствию моей мучительницы.
Светловолосая приказала мне нагнуться и отставить зад. «Хочу видеть твою попку», — сказала она. Другие девушки расставили мне ноги, так широко, как я и сам бы не расставил. Мне же было велено обнять свисающую с потолка несчастную пленницу.
«Поработай языком, — сказала моя госпожа на час, — и как следует. Эта принцесса долго страдала, хоть и провинилась куда меньше тебя».
Я взглянул на связанную пленницу, замученную и сломленную, исстрадавшуюся по наслаждению, и прильнул губами к ее лону, к сладкой, влажной маленькой щелочке. Стоило погрузить в нее язык, пройтись им по ее крохотному клитору и набухшим лонным губам, как на мой зад вновь обрушился ремень. Причем другой, светловолосая сменила орудие пытки. Я терпел жуткую боль, пока подвешенная пленница наконец не содрогнулась против воли в конвульсиях экстаза.
Разумеется, в том зале нашлось еще немало принцесс, заслуживших утешение, и я работал над ними столь же усердно, как и над первой. Ведь в услужении подвешенным принцессам я находил отдушину и забывал о боли и позоре.
Наконец в Пыточной больше не осталось принцесс, нуждающихся в утешении. Я вновь перешел во власть светловолосой.
Меня прижали грудью к полу и шлепками направили обратно в Особую пыточную.
Принцессы стали умолять, чтобы я и их утешил ртом, однако лорд Грегори тут же заставил их притихнуть: дескать, вас ждут обязанности, молчите, если не желаете отправиться под потолок Пыточной.
Наставник, следуя наказу Королевы, отвел меня в сад и подвесил на суку высокого дерева, так что ноги мои едва касались травы. В сгущающихся сумерках меня оставили одного.
Было больно, но я терпел, смирился, не пытался бежать. Наконец пришел момент, когда собственное тело стало пытать меня: член изнывал от возбуждения, а ведь на ближайшие несколько дней разгневанная Королева точно собиралась лишить мое хозяйство ласок.
Сад погрузился в тишину, лишь изредка нарушаемую неясными шорохами. Небо стало багряным, и тени окутали ветви деревьев. Вскоре кроны уже напоминали переплетенные скелеты, и небо приобрело бледный оттенок. Меня окружила тьма.
Я убедил себя поспать. Все равно меня подвесили далеко от ствола дерева, и потереться о него членом не вышло бы.
Член не опускался, и дело было вовсе не в учении. Он будто ждал чего-то, напряженный и неспокойный.
Потом из темноты возник лорд Грегори, в сером бархатном камзоле. Золото по краям его накидки поблескивало, поблескивал и кожаный ремень в руке. Еще порка, успел подумать я. Ну что ж, пленный принц должен смириться, терпеть и уповать на то, что хватит сил молчать и не дергаться.
Однако наставник заговорил со мной, похвалил за выдержку и поинтересовался, знаю ли я имя светловолосой принцессы. «Нет, милорд», — с почтением ответил я, довольный, что смог угодить лорду Грегори. А ведь угодить ему даже сложней, чем Королеве.
Тогда лорд Грегори сказал, что зовут ее принцесса Линетта, и что она — личная рабыня великого герцога Андре. «Что мне с того? — подумал я в тот миг. — Я-то личный раб самой Королевы». Однако наставник довольно добрым тоном поинтересовался, не нахожу ли я принцессу милой. Я поморщился, не понимая, к чему он ведет. Я помнил ее груди, которыми она терлась об меня, помнил ее темно-синие глаза, потому что смотрел в них, когда стыд позволял. «Не знаю, милорд, — ответил я. — Думаю, не будь она милой, ее бы не забрали в Замок».
За эту дерзость лорд Грегори ударил меня по меньшей мере раз пять и очень сильно. Ягодицы вновь вспыхнули огнем. Я помню, наш наставник частенько говаривал: будь его воля, он бы не давал нам спуску, чтобы зады наши горели постоянно. Тогда ему для наказания достаточно было бы лишь провести по ним перышком. И вот я раскачивался перед ним на дереве, чувствуя, как болезненно тянутся мышцы и сухожилия, а заодно понимая, что лорд Грегори зол на меня и вместе с тем очарован мною. Иначе не пришел бы среди ночи выпороть меня. Выпороть он мог любого из рабов. Эта мысль доставляла странное удовлетворение.
Я знал, как скроен и что мое тело находят привлекательным… однако лорд Грегори сказал, что принцесса Линетта во многом непревзойденна, и что ее внешние прелести дополняются небывалым пламенным духом.
Я изобразил скучающую мину. Мне предстояло висеть на дереве всю ночь, а лорд Грегори, этакий пиявка, пришел пытать меня рассказами о мучительнице. Хотя затем он признался, мол, донес Королеве, как хорошо меня наказала принцесса Линетта, как бойко она себя проявила и ее рука ни разу не дрогнула. Я испугался, но лорд Грегори заверил меня: Королева была рада таким новостям.
«Порадовался и хозяин Линетты, великий герцог Андре, — добавил наставник. — Оба немного пожалели, что пропустили такое зрелище и что свидетелями ему стали только рабы». Я не отвечал, и лорд Грегори продолжил: «Посему было решено устроить небольшое развлечение. Тебе предстоит, на потеху ее величеству, выступить с трюками, как в цирке. Не сомневаюсь, ты видел, как укротители ловко заставляют кошек взбираться на стулья и прыгать через кольца».
Исполнившись отчаяния, я все же промолчал. «Итак, — подвел итог лорд Грегори, — завтра, когда твоя попка заживет, мы устроим небольшой спектакль, где укротительницей выступит принцесса Линетта. Вооруженная ремнем, она и будет гонять тебя по манежу».
Мое лицо залилось краской гнева и негодования. Впрочем, в темноте наставник видеть этого не мог. Он лишь хитро и победоносно поблескивал глазами. «Ты, — продолжал лорд Грегори, — проявишь всю прыть и ловкость, на какие способен, ибо Королеве не терпится посмотреть, как ты станешь вспрыгивать на стул, ползать на четвереньках и скакать через кольца — их прямо сейчас устанавливают. А раз ты у нас питомец, что может пользоваться руками, то еще и трапецию приготовят. Принцесса Линетта со своей лопаточкой выжмет из тебя все соки».
Немыслимо, подумалось мне. Одно дело одевать и раздевать мою Королеву, поклоняться ей, боготворить, бегать для нее за туфельками и прочими вещами, терпеть порку от ее руки, и совсем другое — добровольно выполнять унизительные трюки. Даже мысли о грядущем представлении истязали меня, и я уверился, что не справлюсь, что за неловкость и медлительность меня опять сошлют на кухню.