Рука трясется. Выдыхаю, вглядываясь в небольшое зеркало в тесной уборной, и подношу бритву к щеке.
— У тебя руки трясутся, — говорит Юра, привалившись плечом к косяку.
— Я знаю.
Да я едва на ногах стою.
— Зря я тебе опасную бритву притащил. Сейчас всю рожу себе исполосуешь, но с другой стороны шрамы украшают мужчину.
— Ты бы не мог заткнуться? — рычу я, кидаю бритву в раковины и медленно дышу.
— Господи.
Притаскивает стул и командует:
— Садись.
Смотрю на Юру через отражение, и он закатывает глаза:
— Я мастер в брадобрействе. Думаешь, легко свою крутую рожу со вторым подбородком брить каждое утро?
Молчу.
— Ладно. Как обколят тебя успокоительными, так я тебя и побрею.
Сажусь на стул и приподнимаю подбородок.
— Ну, — вспенивает помазок в мыльнице и поднимает взгляд, — каково оно быть женатым?
Когда это я успел сдружиться с Пастухом? Чего он торчит в больнице?
— Судя по взгляду, ты обескуражен, мой дорогой друг. Быть холостяком, а затем проснуться женатиком. — размазывает густую пену по моему лицу и подхватывает опасную бритву. — А теперь не дергайся.
Прикусывает кончик языка, а я закрываю глаза, чтобы не видеть его сосредоточенного круглого лица, которое, кстати, идеально выбрито. Движения у Юры ловкие, быстрые и плавные. Срезает щетину, стряхивает ее вместе с пеной на пол и вновь проходит острым лезвием по щеке.
— У тебя отец курить начал, — очередной комок пены шлепает на пол. — Всыпь ему ремня.
Три года выпало из жизни. Не сказать, что большой срок, однако я успел хорошенько так повеселиться. И почему память оборвалась на моменте, когда я вхожу в лифт?
— Ты знаешь, что твой врач еще и до кучи психолог?
Недоуменно приоткрываю левый глаз.
— Он, конечно, предложил провести томографию мозга… — проводит бритвой по другой щеке и щурится, — но ты же знаешь меня… Я же любопытный черт и вижу он что-то в своих словах утаивает.
Женат на нелюбимой, но той, кто любила. И, похоже, любила отчаянно, раз все окончилось поножовщиной. И две любовницы.
— Если ты сейчас скажешь, что у меня рак мозга.
— А еще я сам умный и много читаю.
— Юра…
С Леной еще можно найти объяснение. Разбитое сердце в юности, закопанные комплексы и злость, что мои пляски тогда не закончились даже коитусом. Меня жестоко обломали, и во мне могло взыграть желание отыграться в тайных встречах, в которых я беру то, что хотел много лет назад.
А сестра жены? Учитывая, что у меня была постоянная любовница, то недостатка в близости у меня не было. Чего-то я хотел добиться. Размышляю о самом себе, как постороннем человеке, который устроил дикий беспредел.
— Как тебе вариант психогенной амнезии?
— чо?
Я так понимаю, что Ульяна застукала меня с сестрой. Я хотел этого? Такое ощущение, что я уже размышлял об этом.
Ульяна должна была узнать, о том, что ее муж — негодяй. Я мог прийти к выводу, что ее любовь мной не заслужена и что она должна вынырнуть из своих фантазий.
Вот, смотри, дорогая моя женушка, какой я урод на самом деле, и Лену притащить к тебе под нос я не могу, потому что у нас там свои договоренности, поэтому использую-ка я твою сестричку.
Мозги связываются в узел в попытках разобраться в хитросплетениях своей мотивации. Привести все к краху, показать свое нутро, сломать человека, чтобы после болезненных метаморфоз и нового обнаженного до костей знакомства друг с другом шагнуть дальше в своих взаимоотношениях?
Я ведь, вероятно, и Ульяну не особо знал, раз скоро женился без лишней возни.
Вряд ли я мог предположить, что тихая и скромная девица способно нож воткнуть в живого человека. Я всегда знал, что брак — не для меня.
— Не дергайся, — зло шипит.
Замираю, и Юра спускается к линии челюсти:
— Короче, ты сам себе устроил амнезию.
— Это шутка такая?
— Человеческая психика — очень тонкая штука, — стряхивает пену. — Пережил стресс и чтобы все это говно не разгребать… взял и закопал в темном уголочке.
Скалится в улыбке:
— И твой врач со мной согласен. Когнитивные функции в порядке, сознание ясное.
— Я тебе, что, истеричка, которая не может справиться со своими же изменами?
— Мужики очень чувствительные, нежные и ранимые натуры, — ведет лезвием по шее. — И мы очень даже истерички. Похлеще баб, Макар. Ты знаешь, почему мы с тобой в теннис играли?
— мы в теннис играли?
— Да, — откладывает бритву и смачивает полотенце под струей горячей воды. — и играл ты, Макар, всегда отвратительно.
— Заливаешь.
— Не в плане техники, — хмурится. — Рожу подними, — прикладывает горячее полотенце к лицу. — А с точки зрения эмоций. Я там кряхчу, ругаюсь, в отчаянии пинаю мячи, ракетки ломаю, прыгаю на них, а ты стоишь столбом. Никакого азарта, никакой радости от победы… Рожа кирпичом, в общем, и никак тебя не растормошить. Вот и накрыло тебя, зайчик.
Вытирает лицо и похлопывает по щеке.
— Скажу по-другому, если долго сдерживаться, то в итоге все равно обосрешься, Макар.
— любил жену?
Должно же быть объяснение, почему я не хотел… и не хочу развода.
— Ты меня спрашиваешь?
Возможно, мне стала в тягость ее любовь, потому что я начал ею проникаться и ощутил дискомфорт, потому что на деле меня любить не за что? И не в моем стиле говорить с женщинами открыто. Однажды я был открытым. Да и как открыться в своих изменах аккуратно и заботливо? Никаких полумер, только ампутация.
— Ты же психолог и умный, — возвращаю Юре его слова с легкой издевкой.
— Ты был против развода и это не всегда о любви, но и не про то, что ты женщину, которая рядом с тобой, готов потерять.
— А почему против-то?
— А я откуда знаю? — вскидывает бровь. — С точки зрения финансовой выгоды, связей или влиятельных родственников в твоем браке нет смысла. Один плюс, никто из родных мозги не ковыряет, но тут тоже у тебя полный провал. Твоя жена — теперь подружка моей Викуси, и вот мы все тут весело из-за них дружим, и с такими друзьями и родственников не надо.
— Так… — медленно моргаю.
— А еще мы решили поженить наших младшеньких, — внезапно заявляет Юра.
— что?
— Сонечку и Артема
— Какую еще Сонечку?
— Мою внучку, — расплывается в улыбке. — У нас девочка, у вас мальчик. Вот мы переговорили и все решили.
— Что ты несешь? Артём еще сиську сосет.
— Соня тоже.
— Проваливай.
— Да я тебе клянусь, — прижимает руку к груди и округляет глаза. — У нас был этот разговор и с твоей подачи. Ты был очень красноречив и настойчив.
— Брешет — раздается голос отца из палаты.
— Я знаю, — устало вздыхаю я.
— Хорошо, — Юра важно подбоченивается, — но шахты в Брянске ты мне точно обещал продать.
— Брешет, — повторяет отец.
— Да итить-колотить, — Юра раздраженно отмахивается и выходит из уборной, — я тебе, Витя, это припомню на корте. Ты у меня все легкие выплюнешь.
— А ты колени свои щелкающие сотрешь с концами. Упадешь и не встанешь.
— Посмотрим-посмотрим, — с угрозой отвечает Юра.
— Даты в прошлый раз буквально выползал с корта.
— Я хоть полз, а ты лежал. И полз я, чтобы скорую тебе вызвать, как настоящий герой.
— Нас на корт не пустят теперь, — папа недовольно фыркает.
— Пустят, мы с собой сразу бригаду скорой помощи возьмем. Сразу две. Одну тебе, одну мне. И вынудим их болеть за нашу возню, делать ставки и пусть кричалки придумают, чтобы все по правилам.
— Иди уже, — беззлобно отвечает папа. — Кричалки ему подавай.
— Я пару идей накидаю, сами они путного ничего не придумают.
Слышу, как скрипит дверь и щелкает замок.
— Макар, что ты там сидишь? Поехали.
— Куда?
— Домой. И да, дом у тебя тоже новый.
— Кто бы сомневался, — встаю и разглядываю гладкое лицо. — Уютное семейное гнездышко, да?
Глава 37. Село как влитое
Во внутреннем дворике больнице за кустами молодого боярышника в инвалидном кресле сидит Лена с гипсом на лодыжке, а перед ней светловолосая девочка лет тринадцати и мальчишка лет десяти. Они что-то рассказывают ей, жестикулируют, а она в ответ улыбается и кивает.
Она сейчас мать. Болезненно-бледная и уставшая мать. Не любовница, не стерва, которая спит с чужим мужем, а мать.
— Как там Макар, — раздается вежливый равнодушный голос Славы, и я вздрагиваю.
— Амнезия, — шепчу я.
— Бывает, — отвечает Слава и замолкает.
Смотрит на Лену и детей отстраненно и спокойно.
— Вы хотите что-то сказать? — замечает мой взгляд.
— Я вас не понимаю.
— А я вас, — косит на меня взор, — но вы в выигрыше. Вас больше и вам не надо притворяться такими, как …
— У вас были мысли об убийствах?
— А у вас? — улыбается.
Я думаю, что он тоже понял, из-за кого Макар в больнице оказался.
— Я иначе отношусь к этой теме, — щурится. — Я знаю, что убивать нельзя, потому что это… установка и закон. И меня никогда не накроет та ярость, которая затмит разум.
Тут нас замечает Лена, в глазах проскальзывает тень, и она поджимает губы. Девочке и мальчик машут руками Славе с улыбками, и тот в ответ тоже поднимает руку.
— А Лена…
— Ее ждет долгое восстановление, но прогнозы хорошие, — спускается по ступенькам, оглядывается, держит паузу и говорит, — нашим детям не обязательно быть в курсе происходящего.
— Что? — недоуменно моргаю я. — Вы считаете, что я могу сейчас подойти к вашим детям и…
— Некоторые люди поступают необдуманно на эмоциях и могут желать сделать больно другим. Я не улавливаю в этом логики, но и меня мало, кто понимает.
— Это правда, — медленно киваю я. — И какова вероятность того, что Лена будет разочарована вашим равнодушием к ее… поступкам?
— Почему?
Выйти замуж за человека, который не понимает элементарных вещей и не способен на громкий скандал с ревностью, обидой и оскорблениями.
— Папа! — кричит сын Славы.