— Это я понимаю.
— Сам-то хоть шевелишься?
— В каком смысле?
— Что-нибудь предпринимаешь?
— Пытаюсь. Только ни черта не выходит.
— Ты что-то говорил о питерском сообщнике. Его имя известно? — спросил Барон. — Вычислить его сможешь?
— Да. Может, не напрямую…
— Знаешь что, ты поговори с его родственниками, поспрашивай насчет Индии. Может, у них там знакомые есть?
— Вряд ли…
— Может, каким-то бизнесом они интересовались?
— Я поговорю, но это все не то. Думаю, у них так принято: просто отлеживаться в Дели, пока улягутся страсти после очередной акции.
— Наверное, ты прав. Но попытка — не пытка. Ты еще долго жил в «гостинице»?
— Нет. Мой друг хай в прессе поднял, еще кое-кому накапал… Пришлось нашим общим знакомым вернуть меня домой. Лишнего, сам понимаешь, не выплыло. А как ты?
— Немножко изменился в лице, но узнать можно.
— Откуда звонишь?
— Не скажу даже тебе. И телефонисток можешь не тревожить — я здесь проездом…
— Зачем мне это?
— Так, предупреждаю на всякий случай… Чтоб тебе глупости в голову не стреляли. Мой адрес нынче немало стоит…
— Мы же союзники, Барон!
— Сейчас родному брату доверять нельзя… Но ты не бойся — надолго я не пропаду. Дружбан твой совсем оборзел, половину нашей территории оттяпал, клиентов переманивает в открытую. Пора серьезно взяться за него.
— Накопишь силы — приезжай!
— А что, соскучился?
— Мы уже говорили на эту тему…
— А я скучаю… За Невой и за Дворцовой площадью, за Петродворцом и за тобой, Тундра! Так что держись, братишка!
— Держусь… Когда еще позвонишь?
— Точное время называть не буду. Где-то в конце мая. Ты без меня ничего не предпринимай, о,кей?
— Все будет путем! Кузнец по-любому скоро уедет в Могадишо, и ты вернешься в Питер!
— Куда-куда он уедет? — недоуменно спросил Барон.
Но я уже положил трубку.
24
Май у нас сродни январю. Совсем немного уступает по количеству праздников. Там — Новый год, Рождество, старый Новый год… Здесь — Всемирный день солидарности трудящихся, день Радио, день Победы…
Отмечают у нас все: и советские, и новые демократические, и религиозные.
Не скажу, что я лично очень запраздновался, пришлось много и усердно работать — намечалась очередная выставка, но за всей этой суматохой как-то позабыл о просьбе Мисютина. Хорошо еще, что вовремя примчался Вихренко и вывел меня из «комы»:
— Ну, что скажешь?
— Ничего! Никто на меня не нападал, Кузнец как в воду канул… Мисютин… Постой, Барон звонил первого мая!
— Что у него?
— Ни черта! Говорит, что вынужден скрываться вдали от Питера, что Кузнец наглеет и отбивает у него хлеб насущный.
— Да. Время уходит, а у нас по всем позициям — нули! У него тоже никаких зацепок?
— Не-а. Говорит, что убийца получил только аванс, а за второй половиной гонорара — не явился…
— Он же не самоликвидатор… После гибели сообщников ему ничего не оставалось, кроме как залечь на дно.
— Мисютин утверждает, что они собирались в Индию.
— Откуда это стало известно?
— Вроде бы Кузнец интересовался, где они отлеживаться будут, и парни ответили — в Дели.
— Это все?
— Еще Барон сказал, что исполнителей было двое. Оба заезжие.
— Он слегка ошибся. Мы уже знаем троих.
— «Лопух» не в счет. Он, скорее всего, являлся связующим звеном между киллерами и заказчиком.
— Согласен. Мы все время исходим из того, что Кузнец каким-то образом пронюхал о твоей деятельности и решил отомстить…
— Ты видишь другие причины?
— Нет. Расправиться с тобой собственными силами — рискованно. Обязательно кто-нибудь настучит, тогда они не жильцы… Оставался только один выход: ничего не говорить своим боевикам о причинах твоей ликвидации и нанять заезжих убийц. Возможно, поэтому пока Кузнец не организовал новое покушение на тебя: не нашел еще собственного прямого контакта с залетными.
— Совершенно верно.
— Лопух каким-то образом был связан с киллерами, круто котирующимися среди братвы. Кузнец узнал об этом и предложил ему сделку… Один из парней поджидал твою семью возле арки, второй (или Лопух) — в катере. Ты остался жив. Парни поняли это и попытались достать тебя в больнице. Того, кто стрелял на Карповке, решили освободить от участия в этой акции — у него мог запросто случиться стресс, нервный срыв из-за неудавшегося покушения. Пока они искали шофера, чтобы узнать, куда он отвез тебя, я успел примчаться в Питер…
— И этим спас мне жизнь. Спасибо.
— Не перебивай. Ты бы поступил точно так же… Когда мы угрохали Лопуха с приятелем, тот, кто расстрелял твою семью, не на шутку испугался и решил рвать когти. Как утверждает Барон — в Индию, в Дели… Возможен и второй вариант. Исполнители не знали Лопуха, а договаривались напрямую с Кузнецом. Когда они поняли, что ты остался жив, то пришли к заказчику и честно рассказали о случившемся. Тот парировал, мол, знать ничего не знаю, подрядились — выполняйте! И выделил им автомашину с Лопухом, чтобы повозил по Петербургу, — надо было искать шофера почтового фургона, а парни совершенно не знали города.
— Сомнительно. Малышев уверен, что Кузнец не позволил бы запятнать себя связью с крысятником. Он в таких делах очень щепетилен. Какой-то Шершень выгнал Лопуха из бригады за один из наиболее тяжких, по неписаному уставу братвы, грехов, а он — Кузнец! — подобрал? Не поверю!
— Однако совсем сбрасывать со счетов такой вариант развития событий тоже нельзя. Нам стоило бы побеседовать с родителями этого Лопуха. Может, им что-нибудь известно про его дружков или про Индию.
— К такому же выводу пришел Мисютин.
— Чего же мы медлим? Пора действовать!
25
Вихренко тут же перезвонил кому следует и продиктовал мне адрес:
— Проспект Энгельса, сто двадцать. Знаешь, где это?
— Где-где, в Шувалово! У черта на куличках…
— Моя «бээмвуха» — в твоем распоряжении.
Спускаемся вниз. Садимся в машину. Мигом вылетаем на Кировский, пардон — Каменноостровский, и на бешеной скорости мчим в северном направлении.
Оба молчим. Я думаю о бесполезности этой затеи, Олег, скорее всего, — о том, что зря занялся чужими проблемами, лучше бы сидел спокойно в своей Москве и писал немеркнущие строки…
Напрасно я так о товарище. Он бескорыстно согласился помочь мне. Я тронут. И признателен ему до мозга костей. Не дай бог, в его сторону полетят пули — не задумываясь, остановлю их собственной грудью!
Доехали быстро. Сразу же нашли обычную панельную девятиэтажку, в пахнущем мочой лифте поднялись на шестой, позвонили в пятьдесят восьмую квартиру.
Дверь открыл сухонький старичонка в грязной майке и пожеванной папироской в зубах.
— Вам кого?
— Частное бюро расследований (это звучит не так отталкивающе, как «милиция»).
— Чего надо?
— Может, в квартиру пустите? — «ненавязчиво» напрашивается Вихренко.
— Входите!
Господи, как все здесь запущено! А запах-то, запах…
— Что, нос забивает? — догадался хозяин.
— Ага, — с ехидной улыбочкой на устах соглашается Олег.
— То-то же… Лучше бы в подъезде побеседовали, а?
— Точно! А чем это так воняет?
— Я столярничаю. Клей варю по старинному рецепту. Из прошлогодних каштанов…
— Ну и гадость! — вырвалось у меня.
— Вы что же, до сих пор из-за Ваньки шастаете?
— Да.
— Так я ментам все как на исповеди выложил: знать ничего не знаю.
(Чистая правда — мы читали милицейские протоколы.)
— У нас совершенно иные способы работы, — опять скалит зубы Вихренко. Чего это он улыбается, как майский месяц? Так ведь май на дворе! Тьфу, черт…
Потом я узнал, что его так моя реакция на запах развеселила. Никогда еще Олег не видел меня таким раздраженным. Смех и грех!
— Какие такие иные? — старик чуть попятился, быстро окидывая взглядом наши фигуры.
— Как частная организация мы финансово поощряем откровенность.
— Енто как понимать?
— Ответил на вопросик — держи рубчик. Новенький. Что-то интересненькое сообщил — пятерик. А может, и вовсе червончик. За какое-нибудь важное сообщение четвертной полагается. Рыночные отношения, понимаешь ли, — забавляется Вихренко.
— Так я вас разорю в считаные минуты, — рассмеялся с явным облегчением старик. — Начинайте, спрашивайте…
— Кем Иван вам приходился?
— Племянником. Гони рубчик!
— Молодец, усвоил, — Олег протянул в дрожащие руки новенькую купюру. — Поехали дальше. Где живут его родители?
— В Калининской области. Еще один!
— Что это за парня вместе с ним у больницы грохнули?
— Не знаю!
— Ответ не оплачивается.
— Стойте. Я действительно не знаю, как его зовут!
— Но ведь лицо его вам знакомо?
— А то как же. Это приятель моего племянника, вечная ему память. Он да Степка из Весьегонска частенько к нам наведывались… Здеся и ночевали!
— Это уже развернутый ответ, — поощряет Вихренко. — Он оценивается в пятерку. Держи, как тебя величать-то?
— Григорий Терентьевич!
— Так, Терентьевич, ты у них часом оружия какого не видел?
— Не-а. Но, думаю, было у них оно…
— Точнее, подробнее…
— Прятали они все время чегой-то под подушки, когда спать укладывались… — сообщил старикан и протянул руку за следующим рублем.
Вихренко чуть посомневался, но заплатил и спросил:
— Сколько у тебя комнат?
— Две. Обе изолированные. Снять желаете? — на этот раз старикан руку не протягивал, уловил, наверное, что вопрос расследование не продвигает.
— Нет. Они в которой жили?
— Во второй.
— Никто в ней не рылся? Милиционеры, друзья?
— Нет!
— Кирилл Филиппович посмотрит комнатку-то?
— Пускай. Жалко, что ли? Из коридора — направо. Деньги кто давать будет за поглядку?
— Он. Конечно — он. Если найдет что-нибудь интересное, — расплылся в улыбке Олег.
Оказавшись в коридоре, я поспешил рвануть на себя дверь в другую комнату, но все равно тошнотворный запах успел ударить в нос. Эх, противогаз сюда бы!