– Я могу сейчас пройти в трапезную и поговорить с гостями? – спросил Норманн у ключника.
– Какие гости?! Андрей Федорович! Все уже разошлись по домам! Завтра поговоришь, а сейчас пройди к отцу.
– Показывай дорогу, я здесь никогда не бывал.
– Вон слуга проведет, у меня совсем другие заботы, недосуг разгуливать по комнатам.
Однако слуга шустренько смылся, а через несколько минут в зал вошел серьезный седовласый мужчина.
– Я Михаил Симеонович Вянгинский, твой постельничий.
– Неужели я похож на инвалида?
– К чему вопрос?
– Свою кровать могу и сам приготовить.
– У тебя нет слуг?
– Почему нет, как раз есть. Все немцы, аккуратные и работящие.
– Это хорошо. Но я не понял твоих слов про инвалида и кровать.
Стоп! Норманн наконец сообразил, что понятие «постельничий» в это время может иметь совсем иной смысл. Как в случае с «кормлением», что происходило от слова «кормчий» и подразумевало управление, а не наживу.
– Мне непонятны твои обязанности.
– Я всегда должен быть рядом с тобой, передавать стряпчим твои приказы и следить за их выполнением.
– Это все?
– Нет. Я отвечаю головой за твою безопасность.
– По сути, ты адъютант?
– Не совсем так, у немцев Adjutant[14] только передает приказы своего господина.
– Я все понял, спасибо. Для начала покажи мою комнату, чтоб не тыкаться в двери слепым котенком.
– Тебе велено идти к отцу. Пошли, проведу.
– Веди. Кстати, ты сколько языков знаешь?
– Греческий, латынь, немецкий и датский.
– Латынь зачем выучил?
– Без нее никак. Все договора с иноземными торговцами пишут или по-гречески, или на латыни.
– Погоди, в Любеке пишут по-немецки.
– То Любек, и пишут готикой разве что для своих. Датские или фламандские дельцы сих знаков не понимают.
– А персы на каком языке пишут? – задал Норманн коварный вопрос.
– С ними толмачи – или греки или генуэзцы. Здесь, в Новгороде, есть Персидский двор.
– Неужели в городе много персов?
– Зачем много? Там уж семнадцать лет живет Шараф аль-Хаким Батини со своими людьми. Хорошо торгует, честно.
– Что за товар, если не может продать за семнадцать лет?
– Извини, Андрей Федорович! – захохотал Михаил Симеонович. – Не могу сдержаться. У него Персидский двор.
– Да нормально! Я не обижаюсь. Просто не знаю новгородской жизни.
– Это всем понятно, ты не отсюда, вырос и учился в Китае. Оботрешься, а я помогу.
– Как я понял, этот Шараф аль-Хаким Батини держит Персидский двор, где торгуют купцы из Персии.
– Верно. Караван приходит раз в год и через месяц возвращается обратно.
– Мне бы туда сходить, я по весне собираюсь в персидские земли.
– Это мы сделаем, невелика забота.
Что же, еще одна хорошая новость. Одно дело выискивать информацию в компьютере, поговорить с реальными персами – совсем иное.
Поднимаясь по лестнице, Норманн с интересом осматривался по сторонам. Разница с Любеком просто колоссальная. Если там голые стены крашены известью, то здесь прикрыты деревом, и не просто досками, а набран узор из плашек разных пород. Получилось некое подобие паркета из кусочков мореной березы различных оттенков, яблони, сосны и карельской березы. Второй этаж обшит липой, по которой мастерски вырезаны сюжеты из городской жизни. Прав был Максим, когда говорил о зачаточном состоянии абстрактного мышления. Резчик даже не пытался создать пространственную проекцию, фигурки людей и дома как бы налипают одна на другую. И с анатомией нелады, не соблюдены пропорции фигур, неестественные позы и полное отсутствие динамики.
– Заходи. – Михаил Симеонович без стука открыл дверь.
– Что-то ты, сын, загулял. Заждался тебя. Садись и ты, Михаил, устраивайся. На тебя опора, вишь Андрей наших порядков совсем не знает.
– Меня не учили новгородским традициям четырнадцатого века! – резко ответил Норманн. Но тут же спохватился и добавил: – Если счет годам вести от Рождества Христова.
– Летоисчисление ведут от основания мира! – назидательно поправил Федор Данилович.
– Но греки ведут календарь от Рождества, – не согласился Норманн.
– Нам греки с латинянами не указ. Мы живем на этой земле со дня сотворения мира, чтим законы отцов и счет годам ведем по их заветам.
– Непривычный для меня календарь, путаюсь.
– Потому и путаешься, что календарь неправильный. Вон магометане ведут правильный календарь.
– Никогда не слышал о таком.
– Их летоисчисление от хиджры, даты прихода Мухаммеда в Медину. А римский календарь никак не связан ни с Рождеством, ни с Пасхой.
– Зачем я тебе понадобился? – Норманн решил сменить тему.
– Одеть тебя надо, камзол да чулки хороши для Европы, а ты в Новгороде.
– Как скажешь. – Норманн решил не перечить по пустякам.
– Михаил, зови портного. А тебе, Андрей, следует бороду отрастить, негоже голым подбородком сверкать.
– Хорошо, – покладисто ответил Норманн. Все равно бриться нечем, а как сделать опасную бритву он не знал.
– Завтра с утра поедем к лучшим людям Новгорода. Ты наших обычаев не знаешь, сиди смирно, в разговоры не встревай.
– Кто такие «лучшие люди»?
– Ты забыл русский язык? Могу сказать по-немецки: Besten Menschen[15].
– Я хотел узнать, по какой причине они оказались в высшем разряде.
– Чудной ты, право. Даже путем спросить не можешь. Завтра навестим посадских бояр.
– Они сидят в особом здании?
– В Грановитую палату захотел? Нет, в палаты пойдем, мы по-свойски, без церемоний.
– Фуршет с городскими правителями? Круто! Все чиновники сидят в одном банкетном зале!
– В палатах своих сидят! Трудно мне говорить с тобой! В городе четыре посада, которыми управляют восемь бояр.
– Нам предстоит сделать восемь визитов?
Федор Данилович вцепился двумя руками в бороду и с минуту молча смотрел на своего сына, затем огорченно вздохнул и сказал:
– Андрюша, сынок, я, твой отец, боярин Людина посада. Мы поедем к моим друзьям, кои управляют Плотницким, Наревским и Словенским посадами.
– Новгородом управляют посадники?
– Городом управляет малое вече, для чего каждый конец выбирает двух бояр.
– Сколько всего в городе концов?
– Плотницкий, Словенский, Людин и Наревский. Я защищаю интересы Людина посада.
– Судя по названию, это жилой район.
– Верно мыслишь, купечество и торговый люд живут только там.
– А почему нет кузнечного посада?
– Ты о кузнецах? Есть еще Загородский конец, они за городской стеной, и своих посадников у них нет.
– Полное самоуправление, – усмехнулся Норманн.
– Хуже, самоуправство. Им никто не указ! Бронники и скобари сами себе хозяева, как и кожевенники с красильщиками.
– А что такое большое вече?
– То «золотые пояса», по восемь выборных бояр от каждого конца.
Начав объяснять устройство городского самоуправления, Федор Данилович быстро увлекся. Его менторский тон сменился на живую речь с описанием характеров бояр, их сильных и слабых сторон. В конечном итоге, рассказ о Новгороде перешел в обычную беседу, где перемывают косточки и пересказывают последние сплетни. С той лишь разницей, что Норманн выступал в роли заинтересованного слушателя. А как же иначе? Волей-неволей он привязан к Новгороду, его жизнь и благополучие напрямую зависят от благосклонности этих самых посадских бояр.
Когда Норманн проснулся, новая одежда уже находилась в спальне. Слуги развесили кафтаны на специальные стойки с плечиками, шаровары разложили на сундуках, у стены стройным рядом стояли короткие юфтевые сапоги.
– Доброе утро, Андрей Федорович! – В комнату бесшумно вошел мужчина лет тридцати. – Я Шугор, назначен тебе в услужение.
– И тебе, Шугор, здравствовать. Моемся, легкий завтрак и зови Нила на утреннюю тренировку.
– Сейчас Яхрома кликну, он тебе польет и поможет одеться. Завтрак в трапезной, затем с батюшкой едете в гости.
– Я каждое утро начинаю с воинских упражнений!
– Кто же знал? Лошади уже под седлом, по двору выгуливают для разогрева.
Яхром, парнишка лет шестнадцати, выполнял свои обязанности с самым серьезным видом.
– Ух! А вода-то ледяная! Прямо из колодца принес? – пошутил Норманн.
Однако парень на уловку не поддался, а ответ поразил своей неожиданностью:
– Вода в палаты подается по медным трубам, я наливал из водогрея, не боись, не ошпаришься.
– Откуда в Новгороде водопровод?
– Из детинца, водяную башню заполняют насосом.
И кто сказал, что на Руси щи лаптем хлебали? Никакого сравнения с Любеком, где нет не только водопровода, но и канализации. Норманн быстро оделся и уже направился к двери, но Яхром схватил его за руку.
– Ты куда собрался в исподнем?! Надевай рубаху! И чуни сбрось, вот тебе юфтевые башмаки!
Кто бы знал, как Норманн не любил «древнюю» одежду! Первое время многочисленные завязочки и тесемочки просто доводили его до бешенства. То ли дело прагматика двадцать первого века – джинсы, футболка и вперед. Правда, это время имело другой плюс: буквально все, от работного люда до бояр, одевались очень ярко, не в пример мрачно-серым тонам теперь уже очень далекого будущего.
– Вот, надевай! – Яхром протянул рубашку с витым разноцветным пояском.
– Погоди, погоди, дай-ка мне разглядеть вышивку!
Посмотреть было на что. От ворота по груди шло изящное шитье шелковой нитью, сверху вниз волнистыми линиями опускались васильки и незабудки.
– И какой дурень сказал, что на Руси не знали вышивки! – непроизвольно воскликнул Норманн.
– Быть такого не может! – не согласился Яхром. – У нас даже в захудалом доме не то что рубахи, полотенца вышивают.
– В Европе и полотенец нет, за всю жизнь ни разу не помоются.
– Федор Данилович иностранных купцов к себе в дом не пускает, вонь от них, пахнут пуще паршивого козла.