Андрей Кивинов, Олег ДудинцевПраво на защиту
Каждый год в конце лета Федор Ильич отдавал дань одной из дисциплин тяжелой атлетики, а именно — «перетаскиванию капустного кочана».
Засолка этого немудреного, но такого полезного овоща — в свое время в громадной бочке с грузом в виде изрядного валуна (в коммуналке тогда жили, эхе-хе, и много стояло на коллективной кухне бочек, и пахли по-разному, хотя, казалось бы, капуста и капуста), ныне в более цивильных кастрюлях — придавала ощущение стабильности. Солнце всходит и заходит, зима сменяет осень и уступает место весне, птицы летят на юг, Федор Ильич пудами закупает капусту и тащит ее домой…
Бывали времена, — тотально-дефицитные семидесятые и критическое начало девяностых, — когда за капустой приходилось выстаивать многочасовые очереди. Но это, конечно, исключение. Обычно в продаже капуста была, и стоила, кормилица, недорого. Так что проблем с ее приобретением не возникало.
Только вот этот год выдался неудачным: в парадном Федора Ильича не работал лифт. Впрочем, сейчас в шахте ковырялся рабочий в синем комбинезоне. Неужели?..
Федор Ильич поставил на пол две тяжелые сумки с капустой, собираясь поинтересоваться успехом ремонтных работ. Но тут же сообразил, что рабочий, во-первых, ничего не ремонтирует, а лишь прикручивает к стенке металлическую табличку с правилами пользования лифтом. А во-вторых, и хорошо, что не ремонтирует, поскольку он пьян. Держится, что называется, за отвертку.
— Вы когда лифт пустите? — возмущенно воскликнул Федор Ильич.
Труженик отвертки обернулся. На лице (Федор Ильич сказал бы «на харе») расплылась издевательская улыбка:
— Вот правила пользования выучите, так сразу и включим.
Федор Ильич шутки почему-то не оценил.
— Ах, ты, хронь подзаборная! Еще издевается!..
— Ладно-ладно, отец, не злись, — пьянчужка был настроен благожелательно. — Я тут ни при чем. Движок починят, тогда милости просим кататься. Туда-сюда-обратно…
Повторяя бесконечное число раз «туда-сюда», работяга приседал и поднимался. Лишь плохая координация мешала ему пуститься в настоящую присядку. Хорошее у него было настроение, а у Федора Ильича — плохое. Опять переть кочаны по лестнице…
«Короли и капуста», — вспомнил Федор Ильич фильм, который не смотрел.
А может, и смотрел, да забыл за давностью срока.
Из дверей одного из судов Санкт-Петербурга в погожий августовский день вышли и направились к черной, блестящей на солнце, как начищенный ботинок, «ауди» двое мужчин.
Один — солидный полноватый господин слегка за пятьдесят, вальяжный, излучавший уверенность. В темно-голубой рубашке с расстегнутой верхней пуговицей, небрежно расслабленном серо-белом галстуке с искрой и черном легком костюме. Образ преуспевающего адвоката, на который Борис Авдеевич Мыльников не жалел ни времени, ни денег, дополняли кожаный портфель и массивный перстень-печатка.
Второй мужчина, без претензий на импозантность, выглядел несколько моложе и стройней. Причем его грустное благообразное лицо тоже выгодно отличало его от товарища. Но старые (хотя и тщательно отутюженные) брюки, не первой молодости туфли и пестрый свитерок — ширпотреб с рынка — заставляли его теряться на фоне блестящего компаньона. И чувствовал себя этот второй не вполне уверенно. Максим Павлович Виригин работал помощником адвоката Мыльникова всего вторую неделю и не успел еще привыкнуть к новой роли.
— Немцы за шестьсот тысяч строить согласились, — оживленно вещал на ходу Мыльников, — а наша фирма девятьсот запросила. Заказчик нашему говорит: «Побойся Бога. Турки за триста готовы строить, немцы за шестьсот, а ты девятьсот ломишь». А тот в ответ: «Вот и отлично. Триста тысяч — тебе, триста — мне, а триста — туркам. Пусть строят».
— Смешной анекдот, — сказал Виригин. — Но грустный.
— Зато жизненный! Можно еще продолжить: турки за двести китайцев наняли, те — таджиков за сто пятьдесят, таджики — узбеков за сотку…
«…А через год здание рухнуло к такой-то матери», — мысленно закончил Виригин.
Он вообще в эти дни мало говорил, больше слушал, пытаясь усвоить новую информацию. Мыльников так и напутствовал: слушай и учись. Правда, пока Виригину не очень нравилось то, что приходилось слушать. Но Максим Павлович, как человек обстоятельный, с выводами не спешил.
Рядом с «ауди» адвоката переминалась с ноги на ногу, печальная Людмила Черемыкина, женщина лет сорока.
— Ну, что, Борис Авдеевич?.. — кинулась она к Мыльникову, с надеждой заглядывая ему в глаза.
— Плохи наши дела, Людмила Ивановна… — картинно вздохнул адвокат.
— Ой, как же это? — всплеснула она руками.
— Суд, как и предполагалось, через три дня. В общем, у нас с вами и нет никакого резона откладывать заседание. Так что пусть ваш Костя приведет себя в порядок — пострижется и оденется поприличней. Судьи это любят. И вещички на всякий случай прихватите.
— Вещички?.. Неужели его посадят?!. — ужаснулась мать.
— Пока к тому идет. Статья — до трех лет лишения свободы. Будем биться за два, за полтора. Но время такое, что могут и три впаять — и не поморщатся.
— Три года? — повторила убитая горем Людмила Ивановна. — Из-за коробка «травы»? Он же первый раз…
— По первому разу три года вряд ли, — встрял Виригин. — Возможно, даже…
Зря встрял. Нарушил договоренность. Мыльников незаметно наступил Виригину на ногу, оборвав на полуслове.
— Максим Палыч у нас человек новый, с судебной практикой не знаком, а я только что от судьи, — мягко сказал Мыльников. — У них установка из Москвы: усилить борьбу с наркоманией. Видели ведь, наверное, по телевизору: решено вырубать наркоманию под корень. Безжалостно и беспощадно. Это дело на особом контроле. А у нас, знаете, контролер на контролере сидит и контролером погоняет… Поэтому могут дать по максимуму.
— Борис Авдеевич, родненький, помогите! — запричитала женщина.
— Я и так стараюсь, вы же знаете, — убедительно произнес Мыльников. — Если б не я, Костя бы в «Крестах» суда ждал, вместе с зеками, а не дома…
— Спасибо вам, спасибо… Но как же…
— Две тысячи долларов собрать сможете?
— Две тысячи?! — растерялась женщина. Она таких денег сроду в руках не держала.
— Попробую судье дать, — пояснил Мыльников. — Он, в принципе, намекнул, что готов подумать… А ставки я знаю.
Виригину не нравился разговор. Он достал сигарету, закурил, сделал вид, что читает SMS-ку, и отошел к набережной. По Фонтанке как раз проплывал кораблик, на борту которого веселилась пестрая, причудливо наряженная компания. Тюкала рейв-музыка (Юлька иногда дома такую включала, поэтому Виригин и определил, что это рейв. Хотя мог и ошибаться). Две полуголые девицы свесили ноги с бортика, слегка откинувшись назад и демонстрируя зевакам аппетитные формы. На заставленном закусками столе виднелась водка в вычурной фигурной бутылке.
Ветерок принес с Фонтанки — как по заказу! — отчетливый запашок марихуаны. Ну точно: Виригин увидел, как одна девица передала второй «косяк». Вторая поймала виригинский взгляд и приветливо помахала «косяком» отставному майору…
Все это происходило напротив здания суда. Но шансы попасть в этот суд у пассажиров катерка были нулевые. Или близкие к нулевым. Наткнись сейчас эти весельчаки на милицейский патруль — отделались бы сотней баксов. А то и меньше. Да и где наткнуться-то? На реке?..
А сыну этой Людмилы Ивановны просто не повезло.
«Больше всего у нас не везет слабым и бедным. Счастливое исключение — Ходорковский».
— Где ж денег-то взять? — канючила Черемыкина. — Я и так все подчистую…
— Займите, продайте что-нибудь, — посоветовал Мыльников. — Зато сын на свободе останется. Получит условное наказание.
— А без денег?
— Без денег никак. Судья ведь рискует. Сильно рискует, уверяю вас. Говорю: указание из Москвы!
Черемыкина в растерянности замолкла. Напряженно думала. Две тысячи — для нее огромные деньги. Но свобода сына…
— Ну, вы решайте, — сказал адвокат, выдержав паузу. — И звоните, если что надумаете. Два дня у вас есть. Даже три. Взвесьте: три дня или три года…
Мыльников хотел было произнести пафосную речь, но вовремя одернул себя — зачем распинаться перед малоимущей клиенткой. Достаточно. Ей и так все понятно. Прибережем риторический талант для кого-нибудь более достойного.
— До свидания. Всего доброго. Не тяните…
Мыльников открыл дверцу, позвал нового помощника:
— Поехали, Максим Палыч…
«Ауди» Мыльникова мягко тронулась с места, заработал кондиционер. Проезжая мимо Черемыкиной, маститый адвокат кивнул, нацепив на лицо сочувственную улыбку. Свернули на Пестеля, потомились в маленькой пробке, выехали на Литейный. «Ауди» нежно покачивало, как на теплой морской волне. Кондиционер обвевал, как свежий ветерок. Виригин с неудовольствием вспомнил свой недавний визит в автосервис. Мастер Потапыч — стародавний знакомый — напрочь отказывался брать виригинский «баклажан» (Максим так прозвал свой драндулет «баклажаном» за темно-сиреневую расцветку). «Макс, не валяй дурака. Купи новую», — советовал мастер. Виригин в ответ показывал пустые карманы. «Тогда ходи пешком. Или осваивай богатый мир подземного метрополитена. Или маршрутных такси». — «Они бьются все время», — мрачно сказал Виригин. «Ты на этой штуке быстрее разобьешься», — убежденно изрек Потапыч и согласился повозиться с «баклажаном» в последний раз.
Еще он сказал, что, если драндулет продать на запчасти, можно выручить триста долларов. Тоже деньги. Дочке на сапоги — давно просит. И в театр всей семьей сходить останется. И обмыть там в буфете обнову. И по бутерброду с икрой — закусить…
— Ничего. Достанет, — удовлетворенно хмыкнул Мыльников, размышляя над перспективой дела Черемыкиной.
— Ты, правда, с судьей договорился? — поинтересовался Виригин.
— По такому-то пустяшному делу? — хохотнул адвокат. — Обижаешь, Макс! Просто зашел к нему, уточнил, когда суд, потрепался, анекдот рассказал, — объяснял адвокат снисходительным тоном. — А он мне в ответ этот, про турок… Нет, ну хорошо я продолжение придумал, про китайцев с таджиками?.. А, Виригин?!