— Вадик, Кощей — он бессмертный, — заржал Коротченко. — По вечерам в Летнем гуляет, здоровье свое драгоценное бережет.
— Может, у него там на дубе сундук с яйцами?.. — ухмыльнулся Стукалов.
— С другими «преподами» договориться — два пальца об асфальт! — продолжал шуметь Брилев. — Мы же все на платном, в конце концов. А этот контуженный…
— А он и впрямь ведь контуженный, — подтвердил Коротченко. — Его на войне по башке треснуло… Авиационной бомбой.
— Так и валил бы на пенсию!.. — Вадик грязно выругался. — Отстойник…
Федор Ильич корпел за столом над листком бумаги. Дело шло туго.
Во-первых, он просто отвык писать. Правда, за пенсию расписывался ежемесячно. Это факт. Но ничего другого, кроме своей фамилии, Федор Ильич не писал уже много-много лет. Или десятилетий даже. Сканвордов не разгадывал — это Васька мастак. А других поводов для писанины не было. И вот появился повод, будь он неладен.
Во-вторых, не складывалось содержание. Как это все сформулировать… Про пьяного рабочего, который советовал выучить правила пользования лифтом, держась за отвертку — излагать?
Или это несущественная деталь? Непонятно.
Жена продолжала шинковать капусту. Хрум-хрум, хрум-хрум. Надоела, право. Хуже горькой редьки.
— Заявление в суд, что ли, сочиняешь? — поинтересовалась супруга. — Сочинитель нашелся… Салтыков-Щедрин!
Федор Ильич в сердцах скомкал бумагу:
— Ничего не выходит.
— И не выйдет! — решительно заявила жена. — Твое дело — капусту из магазина носить. И редьку. А тут специальный ум требуется. Юридический! Давно бы умных людей попросил.
— Да я к Ваське неделю пристаю, а ему все некогда!
— Нашел юриста!.. Василий, он ведь в целом типа тебя, только помоложе и при нагане… Тут настоящего юриста надо!
— Так настоящему платить надо! — возмутился Федор Ильич. — И по-настоящему!
— Тогда нечего и бумагу переводить. Тоже денег стоит.
— Вот уж дудки! — Федор Ильич поднял указательный палец. — Это Васька со службы бесплатно принес!
— Надо же, польза от Васьки! Удивил! Слышь, Федь, морковь кончилась. А без моркови — и капуста не капуста. Закусывать-то зимой…
Рогов с утра тоже корпел над листом казенной бумаги. В ожидании важного звонка — оперов вот-вот могли сорвать на очередное совещание — Васька нервно покрывал лист загогулинами и закорючками. Прервался, когда неожиданно нагрянул Виригин.
Любимов долго и неодобрительно изучал Максово удостоверение.
— Ну-кась, ну-кась… Виригин Максим Павлович. Это мы и без ксивы, положим, в курсе, что Максим Павлович… Состоит в должности помощника адвоката городской коллегии.
Жора взглянул на фотографию, потом внимательно на Виригина, словно видел впервые, потом снова на документ.
— Надо же, похож. Практически одно лицо. Ну, дела! Вась, хочешь полюбоваться? Как же тебя к ним занесло? Всю жизнь ловил, ловил — и вдруг на тебе. Адвокат Виригин…
— Пути пенсионера МВД неисповедимы, — грустно пошутил Виригин, пытаясь скрыть неловкость.
— Еще неизвестно, куда нас занесет, — задумчиво сказал Рогов, крутя в руках удостоверение. Будто бы в нем могло обнаружиться второе дно.
— Уж только не в адвокаты, — отрубил Любимов.
— Не зарекайся, Жор, — возразил Рогов. — И потом, вспомни, ты же сам говорил: «Адвокат — друг человека». Шишкин наизусть выучил…
— Не так я говорил… — поморщился Жора. — Я говорил, что адвокат адвокату свинью не съест… То есть, это… глаза не выклюет. И вообще, если мент — это карма, то адвокат — это национальность. Мне к ним нельзя. Я на первом же суде попрошу своему подзащитному срок накинуть. По привычке. И меня сразу вытурят.
— «Адвокат — тоже человек», твои слова, — напомнил Виригин.
— А ты мне и поверил?! Я ведь пошутил.
— Куда ж мне было деваться, Жора?..
— Шел бы, как все, офисы охранять, — иронично прищурился Любимов. — Тепло, светло, и мухи не кусают. Одно неудобство — курить надо на улице.
— Туда я всегда успею, — Максим не скрывал раздражения. — И для вас там места попридержу.
— Макс, не слушай его! — посоветовал Рогов. — У нас просто день сегодня тяжелый. Зато денег заработаешь.
— На наших костях, — добавил Любимов. Он повернулся к Виригину: — Тачку новую еще не купил?..
— Ага, купил, — огрызнулся Максим. — Вон, видишь, «шестисотый» под окном стоит. Я всего-то две недели тружусь…
Как ни странно, роговские слова «у нас сегодня тяжелый день», задели его за живое гораздо больше, чем подколы Жоры.
— Где?.. — Рогов подошел к окну. Внизу вороны дрались из-за куска хлеба. — Нету «шестисотого». Угнали, Макс!..
— И хрен с ним.
— Он завтра новый купит, — не унимался Любимов. — «Шестьсот первый»! Ты, Макс, наверное, думаешь, что будешь в судах пламенные речи произносить и невинных от беспредела следствия «отмазывать»?.. Как Плевако Веру Засулич? Так вот: адвокаты сейчас не защищают, а «решают вопросы». Усек?.. Так что готовься водку в «Кресты» таскать, «малявы» передавать, проституток подсудимым доставлять и свидетелей обрабатывать.
— Можно ведь и без этого обойтись. Адвокаты разные бывают… — Виригин уже жалел, что навестил бывших коллег.
— Тогда и на велосипед не заработаешь, — ухмыльнулся Любимов.
— У меня есть велосипед. И вообще мне много не надо.
Ему хотелось уйти. Какой же все-таки Жора вредный и ограниченный человек! Всех по себе судит. Только свою правду знает.
А правда — она ведь у каждого своя.
Или нет?
— Чего ты к нему пристал, Жора? — вступился за Виригина Рогов. — Он что, по своей воле на пенсию дернул?
— Ладно, не обижайся, — обмяк Любимов. Он быстро заводился и быстро отходил. — Ты как туда попал-то?
— Борю Мыльникова месяц назад встретил, мы с ним еще в районе работали. Он — следаком, я — опером. Вроде ничего был мужик… Позже он начальником следствия стал, а когда на пенсию вышел — в адвокаты подался. Предложил к нему помощником, чтоб опыта поднабраться.
— Смотри, не перебери, — опять начал заводиться Любимов.
— Надо к тебе тестя направить. Ему как раз адвокат нужен, — вспомнил Рогов. — Возьмешься?
Коротченко сбегал за холодным пивом (Брилев раскошелился на «Хайнекен»), принес еще воблы — на этот раз уже очищенной, в пакетике. Выпили, закусили, но настроение не улучшалось. Коротченко порассуждал, что чищеная вобла хоть и удобна в потреблении, но когда сам чистишь — вкуснее. Друзья лишь вяло кивнули. Попробовали поговорить о бабах, Брилев на секунду воодушевился, рассказал, какую классную проститутку нашел в салоне в Басковом переулке: «Свежак! Красотка, лет двадцать, не больше, ноги от зубов, сиськи супер… По всем понятиям, не меньше чем на сто баксов, а то и больше, а там — за тыщу рублей…» Но как-то быстро сник, скомкав рассказ.
— Фиговы, мужики, наши дела, если коротко, — выразил общее настроение Женя Коротченко. — Последняя пересдача осталась.
Самому ему, в общем и целом, было по барабану. Не слишком нравилось Жене учиться. Переживал, конечно, возмущался, но больше для порядка.
— Если Кощей завалит, точняк отчислят. Голову на пенек кладу, — вздохнул Стукалов.
— И придется тебе, Серега, в свой Урюпинск возвращаться. Там, поди, и «простиков» нет? Не дошла еще цивилизация? — попробовал пошутить весельчак Коротченко.
— Не Урюпинск, дурак, а Бобруйск! Всё там есть. Дело не в том. По весне в армию загребут. Тогда финиш. Тебе хорошо, Женька, с белым билетом. А у нас ведь не Россия, у нас даже не откупишься.
— А меня отец откупать отказался. Говорит: вылетишь с института — поедешь в Читу, сортиры чистить. Нет, я из-за этого козла в армию не пойду!.. — резко встал Брилев.
— А куда ты денешься?
— Встречусь с Кощеем. Поговорю как следует.
— Денег он не возьмет. Многие пытались, — напомнил Коротченко. — Этому скелетону они не нужны. В гроб скоро. Так что проще сопромат выучить.
Сопромат выучить невозможно. Брилев молча пошел к своей «тойоте».
— Нас-то подбросишь? — спросил Стукалов.
— В другой раз…
Брилев был настроен очень решительно, хотя плана действий у него пока не было.
Наконец-то атмосфера в кабинете оперов несколько разрядилась. Рогов вновь принялся рисовать каракули. Одна получилась на загляденье. Хоть на выставку авангардной графики.
Любимов заварил Максиму чай. Виригин присел за свой рабочий стол. За свой бывший… Каждая трещинка знакома. Вот эту шахматную пешку вместо ручки к ящику Виригин сам приделывал. Ручка оторвалась и запропастилась куда-то. Потом Макс увидел ее, когда Рогов играл с Игорьком Плаховым в шахматы. Использовали пешку вместо ручки…
А вот эта вмятина — любимовская. Врезал как-то в ярости пепельницей. Хорошо, не о чужую голову.
А это пятно круглое…
— Соскучился по своему насиженному? — пресек ностальгию Любимов.
— Еще бы! Столько лет…
На расхлябанном старом стуле, который, подобно его «баклажану», годился только на запчасти, Максим чувствовал себя удивительно уютно. Да, вон оно — реальное его место. Эх…
— В адвокатуре, Макс, такой ауры не будет, — Жора обвел кабинет руками. — Там каждый сам за себя.
Это Макс уже понял. Но, с другой стороны, в нем ожил дух противоречия: должен же когда-нибудь человек быть сам за себя?.. Не за идею, не за ауру — а за себя, любимого?.. Земная жизнь давно пройдена до половины… Не слишком хочется остаться у разбитого корыта.
— Ничего, мы через пару лет к тебе придем. Помощниками, — подбодрил Рогов. — Уж мы там позащищаемем… всласть, ёшкин кот. Внедрим в адвокатуру оперативные методы. Ты еще не внедрил?.. — продолжал дурачиться Васька.
— На мое место кого-нибудь взяли?
— Дураков мало, — ответил Любимов. — Молодежь нынче в адвокаты рвется. Ближе к кассе. Только где вы столько клиентов найдете, если ловить будет некому? Придется друг друга мочить.
Настроение у Жоры менялось, как маятник.
Было у него нехорошее предчувствие по поводу сегодняшнего совещания. Попадет под каток.