Продолжая использовать смертную казнь как механизм мести, воздаяния и сдерживания, мы, по сути дела, воспроизводим древние представления, сформировавшиеся еще у первобытных охотников. Неужели и сегодня мы все еще должны им следовать? Значит ли это, что отказ от казней, как считают многие, будет способствовать выплеску насилия наружу, потому что исчезнут древние механизмы торможения?
Может быть, человечество найдет другие механизмы?
Сколько бы ни обвиняли священников в том, что своим присутствием они как будто освящают страшное деяние, но ведь это уже не совершение жертвоприношения, и даже не участие ассирийского жреца в казни, и не определение формы наказания в храме, как тоже бывало. Священник сопровождает приговоренного, дает ему утешение – он уже в какой-то мере дистанцирован от происходящего. Он поддерживает и утешает НЕСЧАСТНОГО преступника – и это принципиально иное отношение к казни.
Вообще-то, жизнь за прошедшие тысячелетия изменилась. Мы больше не охотимся всем племенем и не исполняем обряды в честь Диониса. Священное жертвоприношение совершалось всей общиной – и, следовательно, как бы никем. Тот, кто непосредственно убивал жертву (пусть даже не человека, а быка), убегал, как будто исчезал, а оставшиеся, как на афинском празднике, сначала обвиняли женщин, приносивших воду для обряда, те перекладывали вину на точильщиков ножа, а последние – на сам нож. Вот и найден виновный, которого наказывали – выбрасывали в море.
Коллективное действо сплачивало общину, тем более такое священное действо, при котором проливалась кровь, а может быть, еще и поедалось тело жертвы. И это смертная казнь также переняла у жертвоприношений: совместное побивание камнями, расстрел силами взвода или даже возбужденная толпа у эшафота – коллективное действо, дающее общине возможность утвердить свои ценности и отстаивать их, уничтожая отдельного человека.
Значит ли это, что сегодня, когда жизнь каждого человека стала безусловной ценностью, такие механизмы должны по-прежнему действовать? Что люди по-прежнему должны сливаться в безликом единстве и ради продолжения жизни на земле уничтожать одну конкретную, самоценную жизнь?
«Внутривидовая агрессия на миллионы лет старше личной дружбы и любви, – пишет Конрад Лоренц. – За время долгих эпох в истории Земли наверняка появлялись животные, исключительно свирепые и агрессивные. Почти все рептилии, каких мы знаем сегодня, именно таковы, и трудно предположить, что в древности это было иначе. Однако личные узы мы знаем только у костистых рыб, у птиц и у млекопитающих, т. е. у групп, ни одна из которых не известна до позднего мезозоя. Так что внутривидовой агрессии без ее контрпартнера, без любви, бывает сколько угодно; но любви без агрессии не бывает».
Что ж, из этого наблюдения ученого можно сделать вывод о неизбежности агрессии и неосуществимости отказа от нее. А можно подумать и о том, что сначала существовала агрессия, затем появились дружба и любовь, которые теперь сосуществуют с агрессивным поведением. Может быть, следующим шагом станет вытеснение агрессивных механизмов – и в личных отношениях, и в отношениях человека с государством – и формирование чего-то нового? Нам кажется, что мать убитого Абдаллы, простившая Балала на площади в Нуре, пришла из какого-то далекого средневекового прошлого, но, возможно, ее милосердие, напротив, залог будущих перемен?
Глава 3За что казнили Синюю Бороду?
В сказке, как мы помним, Синюю Бороду никто не казнил. Братья его очередной – и последней – жены успели прискакать, чтобы спасти несчастную и рассчитаться со злодеем. А как было в жизни?
Конечно, в реальности ни Синей Бороды, ни странного ключика, которым его жена открыла дверь в комнату, где были спрятаны тела ее предшественниц, ни сестры, стоявшей на башне и высматривавшей братьев-спасителей, не существовало. Зато жил в Бретани в XV веке знатный сеньор по имени Жиль де Ре, которого считают прототипом знаменитого персонажа.
Не будем сейчас углубляться в вопрос о том, действительно ли именно история Жиля де Ре повлияла на появление сказки о Синей Бороде, – для нас важнее узнать, за что был казнен этот знатный, богатый человек, участник Столетней войны, соратник Жанны д'Арк, маршал Франции, правнучатый племянник знаменитого полководца Бертрана Дюгеклена. Правосудие заинтересовалось им вовсе не из-за многочисленных жен. Невест у Жиля де Ре было действительно много – но девочки умирали, не успев отправиться под венец, что в те времена было довольно обычным делом. Жена же у него была одна, и как раз ни в ее убийстве, ни в покушении на убийство его не обвиняли.
Все началось с того, что в 1440 году Жиль де Ре со своими людьми напал на замок Сент-Этьен-де-Мер-Морт, который он незадолго до этого продал Жеффруа Ле Феррону, казначею герцога Бретонского. Ле Феррон не выплатил бывшему хозяину деньги за новое владение – и в результате возмущенный Жиль де Ре с отрядом в 50–60 человек занял замок, а своего должника поместил под арест. При этом он нарушил множество законов, схватив своего врага в церкви во время мессы и подняв руку на слугу бретонского герцога.
Вскоре после этой истории епископ Нантский получил первые сведения о преступлениях Жиля де Ре – и делу дали ход. В чем же его обвиняли? Вот что писал епископ:
…дошли до нас сначала многочисленные слухи, а затем жалобы и заявления достойных и скромных лиц… Мы изучили их, и из этих показаний нам стало известно, среди прочего, что знатный человек, мессир Жиль де Ре, шевалье, сеньор этих мест и барон, наш подданный, вместе с несколькими сообщниками, задушил и убил ужасным образом многих невинных маленьких мальчиков, что он предавался с ними греху сладострастия и содомии, часто вызывал демонов, приносил им жертвы и заключал с ними договоры и совершал другие ужасные преступления[62].
После длительного процесса с привлечением множества свидетелей Жиля де Ре и двоих его помощников приговорили к сожжению на костре. Впрочем, Жилю удалось добиться более легкой смерти – он пошел на примирение с церковью, и поэтому палач задушил его. А родственники сумели еще и спасти его тело от столь страшившего обычных преступников посмертного поругания и исчезновения, а значит, и полной невозможности воскресения. Они договорились, что тело не будет сожжено и его выдадут им. Жиль де Ре был похоронен в монастыре кармелиток в Нанте, где его прах и оставался до Великой французской революции, когда монастырь разрушили, а останки из захоронений бросили в Луару.
Судьба и процесс Жиля де Ре вызвали к жизни острые дискуссии, которые, очевидно, будут длиться еще долго. Насколько объективным был процесс? Действительно ли осуждение Жиля де Ре породило истории о Синей Бороде, или же, наоборот, сказочные сюжеты были трансформированы в реальные обвинения?
А в чем, собственно говоря, обвиняли Жиля де Ре? Прежде всего, в похищении, изнасиловании и убийстве множества мальчиков – число жертв в разных источниках доходило до 80 и даже до 140. Такие преступления и сегодня считаются исключительно тяжкими и почти во всех странах сурово караются. Даже там, где смертной казни в уголовном кодексе нет, призывы к восстановлению ее прежде всего для педофилов раздаются очень часто. Но если вернуться к письму нантского епископа, где содержатся почти те же обвинения, которые потом будут присутствовать в обвинительном заключении, то мы увидим, что, оказывается, Жиль де Ре совершал и другие проступки, и их в те времена было достаточно, чтобы отправить его на костер, даже если бы не было рассказов о пропавших мальчиках.
Жиля де Ре обвиняли не только в том, что он похищал и убивал детей, но еще и в «тяжком грехе содомии» – и, если бы даже он просто вступал в добровольные гомосексуальные отношения со взрослыми людьми, такое «преступление» стоило бы ему жизни. Пройдет несколько столетий, и в Англии XVIII – начала XIX века все еще будут казнить за гомосексуальность, и даже анальный секс с женщиной, по крайней мере в теории, должен будет караться смертью[63]. Что уж говорить о XV веке!
Но и это еще не все. Если бы Жиль де Ре был почтенным гетеросексуалом, обвинение в связях с дьяволом все равно привело бы его на костер. Сначала «Жиль признался лишь в чтении одной книги по алхимии (которую дал ему некий шевалье из Анжу, ныне обвиняемый в ереси), в разговорах об алхимии и постановке соответствующих опытов в своих домах в Анжере и Тиффоже. Все остальное, а особенно вызов демонов и заключение договора с Дьяволом, Жиль отрицал»[64], но, когда ему было отказано в праве оправдаться с помощью ордалии – суда Божьего – и обещана пытка, он быстро начал признаваться во всем – и не только в убийствах детей, но и в «еретических» занятиях алхимией, чтении запрещенных книг, попытках вызвать дьявола и других злых духов. При вынесении смертного приговора судьи учли и его незаконное нападение на замок Сент-Этьен-де-Мер-Морт, и то, что во время этого нападения он ворвался в церковь и нарушил право священного убежища.
Насколько серьезными были бы эти обвинения в наше время? Конечно, вооруженное нападение на чужую собственность, пусть даже ради восстановления того, что нападающий считает справедливостью, и сегодня считается преступлением (хотя вряд ли кому-то придет в голову требовать за это смертной казни). А вот для того, чтобы осудить участниц группы «Пусси Райот», спевших песню в храме Христа Спасителя, пришлось обратиться к постановлениям средневековых церковных соборов – на самом-то деле по современному законодательству девушек можно было привлечь в лучшем случае за хулиганство и приговорить к административному аресту на 15 суток, а вовсе не к «двушечке».
Что же касается алхимии, чтения «неправильных» книг, общения с подозрительными для церкви людьми, то в цивилизованных светских государствах сегодня уже никто не считает это преступлением. Человека, который сегодня занялся бы поисками философского камня для превращения металлов в золото, или того, кто стал бы совершать странные с точки зрения церкви (но безвредные) обряды, возрождать древние языческие верования и даже пытаться вызывать духов, могут посчитать странным, но не более того. Времена меняются, с ними меняются законы – и меняются преступления, за которые люди или государство считают нужным карать смертью. Какие действия в разные времена приводили на эшафот? Попробуем разобраться.