О чем же нам могут рассказать столь разнородные наказания? Конечно, о том, какие сексуальные практики в разные времена считались допустимыми или недопустимыми, о том, что проступки, сегодня просто сомнительные с точки зрения морали, а может быть, и вовсе никем не осуждаемые, в других обстоятельствах воспринимались как преступления, карать за которые надо было смертью. Но, кроме того, стоит отметить еще два важных момента: нарушение правил сексуальной жизни зачастую считалось экономическим преступлением – покушением на права мужа-«хозяина», в то время как применительно к инцесту, хотя не только к нему, вступали в силу представления о священных запретах, и за их нарушение, безусловно, нужно было казнить. Именно поэтому, так же как в первобытных обществах, в некоторых случаях можно было заплатить выкуп, но нарушитель табу обязательно должен был погибнуть. Сексуальная сфера, связанная с продолжением жизни, была каким-то загадочным образом связана и со смертью как частью общего, вечно продолжающегося круговорота. Эту странную и древнюю связь ярко демонстрирует тот факт, что средневековый палач мог спасти женщину, приговоренную к смерти, женившись на ней, или же, наоборот, девушка была в силах спасти преступника, взяв его в мужья. Неудивительно, что нарушение правил и запретов в столь важной для всего мироздания сфере наказывалось особенно жестоко.
Священное – запретное
За нарушения в другой важнейшей сфере – священных обрядов и установлений – наказанием также была смерть. Покушение на святое всегда считалось одним из самых тяжких преступлений, будь то кощунственные слова либо дела или попрание священных заповедей. Соответственно, и кары предполагались самые суровые. С этим же может быть связано то, что священнослужители часто стояли выше закона или, по крайней мере, не подвергались тем же наказаниям, что остальные. В догосударственных обществах «даже женщины и дети, случайно или намеренно нарушив правила посещения сакральных мест, увидев табуированные для них священные предметы или обряды, подлежали закалыванию копьем подобно злостным нарушителям и убийцам»[73].
Законы Хаммурапи предписывали казнить за кражу храмового имущества – и за лжесвидетельство, которое, с одной стороны, могло стоить жизни другому человеку, а с другой – что, наверное, было важнее – означало оскорбление богов, перед лицом которых преступник солгал.
Конечно же, осквернением богов считалось нанесение любого ущерба храму или священным изображениям. Когда жители Афин с ужасом обнаружили, что ночью кто-то разбил гермы – изображения богов, стоявшие на перекрестках, стало ясно, что необходимо найти и наказать преступника – иначе гнев богов обрушится на весь город. Великий герой Алкивиад решил не дожидаться, пока его по лживому обвинению в осквернении герм приговорят к смерти, и бежал из города. Сократ заплатил жизнью за то, что, по мнению своих сограждан, внушал юношам неверие. И даже стратеги, разгромившие спартанский флот в битве при Аргинусских островах, были казнены, так как не обеспечили достойных похорон тем, кто погиб в бою. Тела убитых остались в воде, без правильного погребения – для жителей Афин это было страшным богохульством, наказание за которое – смерть.
Римские весталки – девственницы, хранившие священный огонь богини Весты, – были окружены невероятным почитанием. Недаром, как уже упоминалось, весталка, случайно встретившая на дороге осужденного на казнь, тем самым спасала его. Ее святость была так велика, что даже случайная встреча с тем, кто должен умереть, могла ее осквернить. Но именно поэтому весталка, лишившаяся чистоты, оказывалась не просто согрешившей девушкой – ее преступление считалось покушением на священные устои, оскорблением богов:
…потерявшую девство зарывают живьем в землю подле так называемых Коллинских ворот. Там, в пределах города, есть холм, сильно вытянутый в длину… В склоне холма устраивают подземное помещение небольших размеров с входом сверху; в нем ставят ложе с постелью, горящий светильник и скудный запас необходимых для поддержания жизни продуктов – хлеб, воду в кувшине, молоко, масло: римляне как бы желают снять с себя обвинения в том, что уморили голодом причастницу величайших таинств. [Вспомним опять «наказание» жреца, приносившего жертву, или коллективное осуществление казни.] Осужденную сажают на носилки, снаружи так тщательно закрытые и забранные ременными переплетами, что даже голос ее невозможно услышать, и несут через форум. Все молча расступаются и следуют за носилками – не произнося ни звука, в глубочайшем унынии. Нет зрелища ужаснее, нет дня, который был бы для Рима мрачнее этого. Наконец носилки у цели. Служители распускают ремни, и глава жрецов, тайно сотворив какие-то молитвы и простерши перед страшным деянием руки к богам, выводит закутанную с головой женщину и ставит ее на лестницу, ведущую в подземный покой, а сам вместе с остальными жрецами обращается вспять. Когда осужденная сойдет вниз, лестницу поднимают и вход заваливают, засыпая яму землею до тех пор, пока поверхность холма окончательно не выровняется. Так карают нарушительницу священного девства[74].
Неожиданную параллель этому мрачному рассказу мы видим в законах Хаммурапи, предписывавших казнить жрицу, которая зайдет на постоялый двор или тем более будет торговать там алкоголем. Представить себе подобную ситуацию довольно трудно, но ясно, что здесь тоже речь идет не о самом факте незаконной торговли, а об оскорблении, нанесенном богам.
Всегда и повсюду – от Вавилона и Хеттского царства до средневековой Руси и Западной Европы – казнили тех, кого считали ведьмами, или тех, кто занимался приворотной магией либо, наоборот, наводил порчу на врага. Первобытные представления, будто с колдунами никакими другими способами справиться невозможно, оказались невероятно живучими.
Но при этом, если сами служители бога или богов совершали преступление, не связанное с кощунством, их положение могло смягчить их участь. Принцип «кому больше дано, с того больше спросится» явно не соблюдался. В Индии законы Ману особо оговаривали: «Для брахмана полагается обритие головы вместо смертной казни, для других же варн смертная казнь может применяться». Брахман не обязательно должен был быть жрецом, однако все жрецы, безусловно, происходили из этой высшей касты индийского общества. Через много веков в средневековой Европе осужденные будут пытаться спастись от смерти, заявляя, что они клирики, которых не казнят, – иногда соседи по камере выбривали им тонзуру, иногда они кричали: «Мы клирики» – уже по дороге на эшафот в надежде на поддержку толпы. Очевидно, здесь перед нами не просто уважение к священнослужителю, а все то же нежелание вмешиваться в сакральную сферу, проливая кровь того, кто с ней так тесно связан. Ведь казнь брахмана или священника – это убийство того, кто служит высшим силам. Не обрушится ли за это на всех причастных (а может быть, и непричастных) гнев небес?
Защита скреп
Кроме ведьм и колдунов, смертную казнь применяли ко всем, кто верил не так, как полагалось, и тем самым расшатывал один из важнейших столпов, на которых зиждилась жизнь общества.
Библейское «Второзаконие» перечисляет те случаи, когда ради защиты веры должна применяться смертная казнь: когда «пророк или сновидец» будет призывать «пойдем вслед богов иных»[75], даже если это сделает брат, сын, жена, дочь, друг, ответом должна быть смерть. А если целый город отпадет от веры, то все его жители должны быть уничтожены.
Древние римляне мучили и казнили первых христиан, не желавших признавать божественность императора, разгромили иерусалимский храм, жрецы которого не соглашались поставить изображения императора там, где поклонялись Богу, провозгласившему: «Не сотвори себе кумира».
Когда христианство вышло из катакомб и стало официальной религией, начались гонения на тех, кто не соглашался с официально принятыми взглядами на троичность или на сочетание божественной и человеческой сущности Христа. Затем наступила эпоха крестовых походов – и по всем западным странам прокатились еврейские погромы. Началась Реформация – и в Варфоломеевскую ночь кровью оказался залит Париж, а вслед за ним и вся Франция.
Вспыхнули аутодафе в католической Испании, а в кальвинистской Женеве сожгли непокорного Мигеля Сервета, чье учение противоречило идеям Кальвина. Томас Кранмер, один из главных проводников Реформации в Англии XVI века, во время правления католички Марии Кровавой был брошен в тюрьму, дрогнул и отрекся от своих убеждений. Тем не менее он был приговорен к смерти и сначала, как гласит легенда, протянул в огонь правую руку, заявив, что она виновна больше, чем он сам, так как подписала отречение.
В Новгороде в 1227 году сожгли четырех волхвов – языческих жрецов, которые все еще (как и большая часть народа) не смирились с крещением Руси. В 1441 году в Пскове сожгли 12 «колдуний», а в 1444 году в Можайске – боярыню, тоже обвиненную в колдовстве. «Ересь жидовствующих», отрицавших троичность божества, сперва расцвела в конце XV века в Новгороде, затем ее проповедники были изгнаны из города, но через некоторое время объявились ни много ни мало при дворе московского князя Ивана III, который довольно долго прислушивался к ним, очевидно, обдумывая, как использовать их проповедь в своих целях. В конце концов великий князь сделал выбор в пользу других церковных направлений – и еретики были сожжены в Москве.
Иван Грозный, как мы знаем, странным образом сочетал садистскую жестокость с экзальтированной религиозностью – убийство митрополита Филиппа, задушенного в своей келье Малютой Скуратовым, и гибель игумена Псково-Печерского монастыря, которому, по легенде, сам Грозный отрубил голову, не противоречили его борьбе за чистоту веры.
«Плотники Неупокой, Данила и Михаил были сожжены весной-летом 1569 года за употребление в пищу запрещенной церковными правилами телятины, а в августе 1575 года сожжено 15 ведьм в Новгороде (