Только что я слышал бессмысленный некрофильский вопль: «Да здравствует смерть!» И я, всю жизнь отдавший парадоксам, должен со знанием дела сказать вам, что этот нелепый парадокс мне отвратителен. Генерал Мильян Астрай – калека, скажем без обиняков"»[116]. Разразился ужасающий скандал – великого философа чуть не пристрелили на месте. Скорее всего, от репрессий его спасла не только мировая слава, но и скорая смерть – всего через два с половиной месяца после этого выступления.
«Да здравствует смерть!» – по сути дела восклицали эсэсовцы, облачаясь в черные мундиры, используя символику, связанную со смертью, устраивая в ночи впечатляющие факельные шествия. Все это было воспеванием смерти, а значит, провозглашением презрения к жизни.
Когда сталинская пропаганда поднимала на щит перевранную и искаженную историю пионера Павлика Морозова, донесшего на собственного отца, а затем убитого своими же родными, речь шла о том же – никакие родственные или дружеские узы, которые тоже являются проявлениями жизни, не могут быть сильнее идейных, государственных соображений. Если за них надо отдать жизнь, то задумываться нельзя.
Когда маленьких итальянских «волчат», членов детской фашистской организации «Дети волчицы», – название, отсылавшее к Древнему Риму и к языческому тотему, – обучали обращаться с оружием, а юные члены пионерской организации «готовились к труду и обороне», им с детства внушали, что нет ничего прекраснее, чем погибнуть за высокую идею. Когда в нацистской Германии в конце войны в армию стали призывать совсем юных мальчиков, это была безумная попытка спасти агонизирующий режим, вполне логичная для государства, где жизнь одного человека, а тем более слабого ребенка, не значит ничего.
Ясно, что в такой обстановке смертная казнь перестает казаться чем-то страшным, наоборот – она воспринимается как «очистительное» действо, приносящие пользу государству, расе, нации…
За что же казнили диктаторские режимы ХХ века? Пожалуй, самым мягким было законодательство фашистской Италии, хотя мягкость эту можно заметить только в сравнении с другими.
Цена жизни в фашистской Италии
Стоит отметить, что Италия была одной из тех стран, которые в течение XIX века быстро двигались по пути смягчения наказаний и отмены смертной казни. Еще в 1786 году правитель Великого герцогства Тосканского Пьетро Леопольдо – который позже будет куда шире известен как император Священной Римской империи Леопольд – отменил смертную казнь в своих владениях. Похоже, он разделял взгляды своего брата Иосифа II, резко сократившего применение смертной казни в империи, но в Тоскане, как видим, был достигнут настоящий прорыв: смертную казнь отменили полностью впервые в Европе. После объединения Италии возникла странная ситуация, когда в Тоскане казнить было нельзя, а в других частях нового государства – можно.
Король Умберто I вступил на престол 9 января 1878 года, а 18 января объявил всеобщую амнистию. После этого смертные приговоры должны были поступать на утверждение короля. Уже в ноябре того же 1878 года на короля, королеву и премьер-министра в Неаполе во время парада напал анархист.
17 ноября 29-летний Джованни Пассаннанте подошел к королевской карете под видом просителя и набросился на Умберто с кинжалом, выкрикивая: «Да здравствует Орсини [террорист, пытавшийся убить Наполеона III], да здравствует мировая республика!» Король отбил удар саблей, а королева бросила в лицо Пассаннанте букет и закричала премьер-министру: «Кайроли, спасайте короля!» Министр бросился к террористу и был тяжело ранен. Король получил только легкую царапину. Пассаннанте приговорили к смертной казни, но король заменил ее пожизненным заключением.
Впрочем, заключение это оказалось ужасающим: Пассаннанте поместили в крошечную подземную камеру на острове Эльба, где не было освещения, а высота потолка – 1,4 м – не позволяла ему выпрямиться. Говорят, заключенного еще и пытали. В результате через некоторое время он сошел с ума – моряки с кораблей, проходивших мимо острова, утверждали, что до них доносились его вопли. Умер несчастный в психиатрической больнице.
Было ли королю известно, как содержат его неудавшегося убийцу? Мы не знаем. Но смертные приговоры он больше никогда не утверждал, а в 1889 году итальянский парламент почти единогласно принял новые законы, по которым смертная казнь упразднялась.
Прошло 11 лет, и еще одному анархисту, Гаэтано Бреши, удалось сделать то, что не смог Джованни Пассаннанте, – король Умберто был убит. Но Бреши оказался первым в истории Европы цареубийцей, которого не казнили – за отсутствием соответствующего закона. Его отправили на каторгу, где через год он был обнаружен повесившимся – или, как считают некоторые, повешенным – в своей камере.
Но смертные приговоры по-прежнему не выносили. «Ага! – воскликнут, наверное, сторонники смертной казни. – Вот, не утверждал смертные приговоры, и его убили». Увы, на это можно возразить, что и тех, кто казнил своих политических противников, тоже убивали…
К смертной казни в Италии приговаривали военные трибуналы, и во время Первой мировой войны она применялась на фронте, но к моменту прихода Муссолини к власти страна в целом уже несколько десятилетий жила без нее.
Однако эта краткая «эра милосердия» была еще крайне неустойчива. Не говоря даже о том ужасе, которым заменяли смертную казнь для «помилованных преступников», можно вспомнить, что Италия успела пройти через множество анархистских покушений, а главное, через Первую мировую войну, когда миллионы людей так или иначе окунулись в атмосферу оправданного, разрешенного насилия. Как написал один историк режима Муссолини, мы не можем сказать, что Первая мировая война породила фашизм, но «на полях войны фашисты стали фашистами»[117].
Все первые послевоенные годы в Италии прошли под знаком постоянных столкновений фашистских вооруженных отрядов, «чернорубашечников», с коммунистами, социалистами, профсоюзными активистами и просто с непокорными крестьянами или предпринимателями, не желавшими платить фашистским рэкетирам. Насилие стало если не дозволенным, то, во всяком случае, обыденным. Италия не знала лагерей смерти и газовых камер, но насилие все же было каждодневной, привычной реальностью фашистского государства.
А затем оно стало частью государственной политики и предметом гордости.
В 1922 году Муссолини провел свой «Поход на Рим». Вооруженные отряды явились в столицу со всей страны, и король, не то испугавшись, не то решив, что перед ним действительно сила, которая сможет навести порядок, сделал фашистского лидера премьер-министром. Муссолини быстро начал демонтировать демократические институты, но настоящий перелом произошел через два с лишним года, в 1924 году, когда страну потрясло убийство социалиста Маттеотти.
Джакомо Маттеотти заявил в парламенте, что у него есть сведения о многочисленных нарушениях на прошедших незадолго до этого выборах. Сегодня историки предполагают, что, помимо этого, он знал еще и о коррупционных махинациях, связывавших Муссолини и его окружение с американскими компаниями Sinclair Oil и Westinghouse Corporation, а также с литовскими торговцами оружием. После этого депутат был похищен среди бела дня в центре Рима (по мнению большинства историков, по приказу Муссолини). Неизвестно, что похитители собирались делать с Маттеотти, но он так активно сопротивлялся, что погиб прямо во время похищения.
Исчезновение депутата, а затем обнаружение его тела вызвали в Италии сильнейший политический кризис. И как раз в этот момент Муссолини четко сформулировал принципы своего правления, которые он и проводил в жизнь в течение следующих 20 лет.
Выступая 3 января 1925 года перед палатой депутатов, он не признал прямо, что убийство Маттеотти – его рук дело, но воскликнул:
Я заявляю здесь, перед этим собранием и перед всем итальянским народом, что я, и только я, принимаю на себя политическую, моральную и историческую ответственность за произошедшее… Если насилие, происходящее в нашей стране, было вызвано существующей исторической, политической и моральной обстановкой, то и за это я беру на себя ответственность. Я создал эту историческую, политическую и моральную обстановку пропагандой, которая началась во время вступления Италии в войну в 1914–1915 годах и продолжается до сегодняшнего дня[118].
Такая ситуация как нельзя лучше способствовала возрождению смертной казни.
Закон, обрекающий на смерть шпионов и бунтовщиков, а также тех, кто покушался на жизнь короля, королевы, наследника, премьер-министра, был введен уже в 1926 году – через два года после убийства Маттеотти. Что характерно, тогда же был создан новый судебный орган – Особый трибунал для защиты государства, куда должны были передаваться дела тех, чьи «подрывные действия» угрожали фашистскому режиму. Одновременно были расширены полномочия полиции. Все развивалось абсолютно логично: «…закладывался краеугольный камень новой системы наказаний: оголтелый этатизм и постепенное уничтожение индивидуальных прав. В соответствии со знаменитыми словами Муссолини: "Все для государства, ничего вне государства, ничего против государства", одной из фундаментальных идей фашизма был центральный характер государства, и реформа законодательства… была направлена как раз на укрепление этой идеи»[119].
В уголовном законодательстве, принятом в Италии в 1930 году, так называемом Кодексе Рокко, конечно же, на первом месте были наказания за преступления против государства – они-то как раз и карались в первую очередь смертью.
Казнить можно было «гражданина, выступившего с оружием в руках против итальянского государства», человека, сотрудничавшего с иностранной разведкой, саботажника, наносившего ущерб военным объектам, подделывавшего документы, связанные с безопасностью государства, приобретавшего секретные документы, просто занимавшегося «политическим или военным шпионажем» или добывавшего сведения, которые «запрещено распространять», раскрывшего государственную тайну или опять же сведения, которые «запрещено распространять», человека, выполнявшего поручения государства, воюющего с Италией, готовившего вооруженное восстание, гражданскую войну, захват политической или военной власти либо покушение на главу государства.