— Чего? — не понял Пахомов.
— К краю, вон за тот валун.
С берега доносился то усиливающийся, то затухающий шум работы автомобильного двигателя. Похоже было на то, что автомашина засела, ее вытаскивали, подкладывая под скаты стволы деревьев, коряги, ветви, шофер, попеременно включая скорости, раскачивал автомашину, отвоевывая у рыхлых торфяников сантиметр за сантиметром.
Рассветная дымка рассасывалась. Потянуло небольшим ветерком. Пространство все более открывалось. Уже виден был тот небольшой островок, на котором разведчикам удалось отдохнуть. Во все стороны тянулся хилый кустарник.
— Я пост выдвинул на тот островок, — показал рукой Пахомов.
Лейтенант навел окуляры бинокля, вгляделся пристально, островок казался пустынным. Разведчики замаскировались хорошо.
— Кого послал?
— Асмолова, Козлова.
— Асмолова? — переспросил лейтенант.
— Он проходы в болоте искал, вешки ставил, освоился в этих топях.
— Сорваться может. Начнет палить раньше времени, — предостерег Речкин.
— Выдержит, — успокоил Пахомов. — Старшим я Козлова назначил.
Сержант правильно рассудил. Выдержка у Козлова есть. Бывший шахтер от нетерпения не задрожит.
— Я так приказал, чтобы они подпускали полицаев и немцев как можно ближе, — доложил сержант. — Чтобы в первую очередь снимали проводника.
— Правильно, — согласился Речкин, думая о том, что бой начнется с того первого выстрела в проводника.
Вспомнились слова Ахметова, который вечером следил за берегом, сказал, что полицай бил старого человека. Проводника, кого же еще. Силой привезли, силой гонят в болото. Но если этот человек поведет солдат, в него придется стрелять в первого.
Ожидание боя худшая из обязанностей солдата на войне. Время растягивается. Нервное напряжение достигает предела, при котором не знаешь, где может прорвать. Не каждый человек выдерживает это напряжение. Разведчики народ бывалый, но и они нервничают. Каждый человек приоткрывается перед боем. Один становится не в меру разговорчивым, другой — суетливым, третий — замыкается. Речкин всегда занимал людей перед боем. Это обстоятельство учел и Пахомов. Разведчики работали. Слышно было, как бойцы копали ячейки.
— Кто охраняет остров с тыла? — спросил лейтенант.
— Ахметов, я его не менял, — отозвался Пахомов.
Тринадцать… Чертова дюжина, вспомнил почему-то Речкин то, как называли себя его бойцы, отправляясь на задание. Потом они оставили Женю Симагина, Сашу Веденеева, Колосова, Неплюева, Рябова. Жив Денис, а!
— Как Рябов? — спросил лейтенант.
— Ребята говорят, что, как только выберутся отсюда, придется отмечать второе рождение Дениса. Говорят, от смерти Денис ушел. Раз так, жить будет до ста лет, не меньше.
— Это потом. Сейчас проследить надо бы, чтобы копали поглубже. Немцы мины начнут кидать, здесь густо от осколков станет.
— Знают ребята, стараются, — отозвался Пахомов.
Находило на Пахамова. И на него действовало ожидание боя. Сержант становился повышенно возбудим. Позже это с него сойдет. Все заметит, всюду поспеет.
— Лопаты пригодились, — напомнил сержант.
Пригодились. А когда лейтенант приказал их взять, тот же Пахомов говорил, ни к чему они им.
Уходя на задание, разведчики, как правило, саперных лопат не брали. Горсть патронов прихватить — ладно, патроны лишними не бывают. В этот раз тоже ушли без лопат. Но когда нарвались на засаду, после которой и началось преследование, лейтенант приказал, чтобы разведчики захватили с собой на той проваленной явке не только трофейные автоматы, но и лопаты. Этими лопатами копали тайник для Колосова и Неплюева, пригодились они и здесь.
Раздался гул, над болотом завис самолет.
— Началось, — тихо произнес Речкин, глядя не на самолет, чего на него смотреть, а в ту сторону, откуда должны были появиться преследователи.
— Дай сигнал, — обернулся он к Пахомову.
Сержант резко застрекотал по-сорочьи.
— Зови подпольщика, — сказал Речкин.
Сержант ящерицей развернулся в камнях, скрылся в зарослях.
«Рама» закружила над островом.
Подполз Пахомов. Следом за ним — Галкин.
В это время появились преследователи.
Впереди шел проводник. Скорее всего тот старик, о котором докладывал Ахметов. Старик, как и говорил Ахметов, заметно припадал на правую ногу. Так, как будто у него постоянно подворачивалась нога в лодыжке.
За стариком пробирались полицаи, за полицаями — немцы. В бинокль Речкину хорошо был виден и порядок шествия, и лица тех, кто шел впереди.
Старик держал в руках шест. Делал несколько шагов. Промерял шестом дно. Шест помогал старику держать равновесие, когда у него что-то случалось с ногой. В такие моменты он шумно шлепал концом шеста по поверхности болота, как бы опирался на него.
Он был очень стар. Речкину в бинокль хорошо было видно, как поредели, истончились его седые волосы. У старика слезились глаза. Не от ветра, ветра не было. Кожа на щеках обвисла, на шее сморщилась. Шея напоминала черепашью, когда та сжимает ее, чтобы втянуть голову в панцирь.
В бинокль разглядел Речкин и того полицая, о котором докладывал Ахметов. Здоровенного битюга с глубоким, скорее всего от сабельного удара, косым шрамом на щеке. Полицай прилип к старику, не отставал от него ни на шаг. В правой руке держал пистолет. В те моменты, когда старик припадал на ногу, а потом выпрямлялся, полицай подталкивал проводника пистолетом.
Полицаи, за ними немцы двигались по болоту плотно, на это обстоятельство Речкин обратил особое внимание. Подумал о том, что по болоту подобным образом ходить нельзя…
Старик вел преследователей мимо того островка, на котором засели Козлов и Асмолов. Вел по той подводной кромке, которую проверяли Кузьмицкий с Асмоловым. Она заканчивалась провалом.
В душе Речкина шевельнулось сомнение. Может быть, разведчики ошиблись, а старик знает проход…
— Дай глянуть, лейтенант, — попросил бинокль Пахомов. — Хочу разглядеть лицо той падлы, что на нас гадов ведет.
Речкин передал бинокль Пахомову.
Вспомнилось предположение Кузьмицкого. На месте болота когда-то добывали торф. Торф выбирали ячейками. Оставляли перемычки для каталей. Для тех, кто возил торф на тачках к буртам. Эти перемычки частью размылись, передвигаться по ним было невозможно, другие почему-то остались более-менее твердыми. Предположение Кузьмицкого казалось реальным. По одной из таких перемычек разведчики пробрались на остров. Возле перемычек шесты не доставали дна.
Старик меж тем миновал засаду.
Речкин стал считать. Полицейских насчитал сорок восемь, немцев было гораздо больше. Голова цепочки приближалась к острову, а они все шли и шли, им не было видно конца.
— Насмотрелся? — шепотом спросил Речкин, полуобернувшись к Пахомову. — Передай бинокль Галкину.
— Я без бинокля вижу, товарищ лейтенант, — сказал подпольщик. — Старика не знаю, вижу впервые. Тот, что за ним приклеился, известный палач, начальник полиции Волуев. Степан Сыч тут же. Помощник Волуева. Из сволочей сволочь. Вся их орава в цепочку выстроилась, мерзкие типы. За ними идут солдаты оперативной команды СС. Давно они у нас свирепствуют.
Резкие слова произносил подпольщик, оставался тем не менее сдержанным. Умеет владеть собой, отметил про себя Речкин. Он более внимательно пригляделся к Галкину. Увидел плотно сомкнутые губы, застывшие в неподвижности серые глаза. Смотрел подпольщик твердо.
Речкин приложил бинокль к глазам, оглядел всю цепочку преследователей. Пытался понять, почему они идут так тесно. Пока он не понимал замысла врага. Стрелять из болота можно, но почему такая теснота. Вроде психической атаки: смотрите, мол, как нас много. Или они стараются приблизиться друг к другу, чтобы создать погуще стену огня? И полицаи, и немцы шли, оскальзываясь. Оступаясь, хватались друг за друга. В такие моменты через бинокль был заметен испуг на их лицах.
Речкин наконец понял причину тесноты. Враги боялись топей. Потому они и жались друг к другу. Каждый из них боялся отстать, оступиться, быть затянутым в трясину.
Старик приблизился к острову метров на сто. Припал на правую ногу, шлепнул шестом, выпрямился. Волуев подтолкнул проводника пистолетом. Старик дернул плечом. Как отмахнулся. Не стращай, мол, без тебя знаю, что и как. Поднял голову. Посмотрел на небо, в котором продолжал кружить самолет, на тот островок, где сидели в засаде Козлов и Асмолов.
Огонь разведчики не открывали. Речкин отдал должное выдержке Козлова. Рано. Если немцы идут в обход островка, то и стрелять пока нечего, пусть как можно больше их увязнет в болоте. Здесь не земля под ногами — топи. Рывка не сделаешь даже в том случае, если приблизишься на бросок гранаты.
Болотная жижа доходила старику до пояса. Он сделал еще шаг, припал, выпрямился, промерил шестом дно. Справа, слева, перед собой. Пристально, как показалось Речкину, посмотрел на остров. Пошел. Еще раз припал, но не шлепнул, как обычно, шестом по поверхности болота, припал и пропал, скрылся в болотной жиже. Произошло это в мгновение, Речкин не мог осознать, куда девался старик. Лейтенант разглядывал и разглядывал через окуляры бинокля то место на болоте, на котором только что маячил старик, видел лишь хилые тростинки, шест, пузыри — и ничего более. Когда же чуть приподнял бинокль, увидел Волуева. Тот пятился, разворачиваясь. Оскользнулся. Пытался ухватиться за своего помощника. Степан Сыч, как назвал его Галкин, резким ударом отбил руку Волуева. Начальник полиции стал крениться, балансировать руками. Пытался установить равновесие. Это ему не удалось. Он вывернулся. Падая, выстрелил в Сыча. Сыч схватился за грудь. Ткнулся перед собой на то место, где только что стоял Волуев. Голова Сыча тоже скрылась в болотной жиже. Пропал и Волуев. Речкин увидел кисть его руки с пистолетом, но и эта кисть пропала из поля зрения.
Так бывает ночью при неожиданной вспышке света. Видится четко, контрастно.
В одно мгновение паника охватила полицаев, затем и немцев. Они разворачивались, хватались друг за друга пытались бежать. Страх отпечатался на лице каждого Любой ценой выбраться из болота, выжить. Крепкие отталкивали тех, что послабей. Рослые подминали тех, кто пониже. Гибли те и